Владимир Михайлов - Триада куранта
– Ну конечно же, сын мой. – Исиэль понимающе кивнул. – Я тебе помешаю? Могу и выйти.
– Вовсе нет.
– Тогда займусь своими заботами. Я не стану шуметь: мои дела делаются тихо.
Он уселся за стол и зашелестел какими-то бумагами.
Ястреб закрыл глаза, чтобы через несколько секунд увидеть мир уже взглядом Смоляра.
И как раз угадал. Потому что первым, кого он увидел, был сам Президент Стойк. Именно с ним разговаривал сейчас наблюдаемый.
По-прежнему Ястреб ни слова не слышал, прочесть же что-нибудь по губам не удавалось, хотя язык на сей раз наверняка был понятным, своим. На уровне рта Президент удерживал высокий, почти полный коричневатой жидкости стакан, сквозь который не было видно совершенно ничего. Зато глаза над стаканом были видны прекрасно. Сейчас они смотрели прямо в глаза Ястребу – то есть, конечно же, Смоляру. И Ястреб подумал, что во взгляде этом можно прочесть куда больше, чем удалось бы понять из слов, даже если бы они вдруг оказались слышимыми. Это был очень интересный взгляд.
И в самом деле. Лицом к лицу стояли два давних заклятых врага, два соперника, конкурента, наверняка ничего в жизни не желавшие сильнее, чем скорой и бесповоротной кончины нынешнего собеседника. Разумеется, это не должно было выражаться в словах, которыми они сейчас обменивались; но это никак не могло не отразиться в их взглядах. Подлинный обмен мыслями мог в этой обстановке происходить лишь при помощи взглядов; наши глаза не подчиняются ни политесу, ни протоколу, как не подчиняется ему душа, в отличие от привычного к повиновению тела. И как бы ни старались смертельные враги, глаза вынуждены были – пусть только мгновениями – говорить правду, ненависть должна была вспыхивать в них, как молния в ночном мраке. Это Ястреб и ожидал увидеть.
Но не увидел. Потому что этого и не было в глазах Президента: ни ненависти, ни страха, ни торжества человека, надеющегося одержать победу, ни даже простого холода. Взгляд выражал спокойную доброжелательность – пожалуй, со слабым, едва уловимым оттенком иронии.
Это было для Ястреба неожиданно и непонятно.
Тогда он сделал то, на что в других обстоятельствах, скорее всего, не решился бы. Известно было, что каждая попытка проникновения в сознание официального объекта будет им фиксироваться – для этого высокопоставленные особы были соответственно подготовлены – и неизбежно последует суровое наказание. Такое проникновение могло осуществляться лишь при крайней необходимости и только с высочайшего разрешения. Так что Ястреб рисковал сейчас очень многим. И однако пошел на этот риск, не размышляя долго – потому что времени для сомнений и логических умозаключений не было: через секунду-другую собеседники могли разойтись в разные стороны, все ведь происходило в публичной обстановке, на глазах у множества людей, и никакой серьезный разговор здесь состояться не мог. Ястреб подстроился к полям Стойка, чтобы увидеть то, что сейчас своими глазами видел и сам Президент.
То есть – глаза собеседника. Глаза Смоляра. Его лицо. И всю фигуру. А фоном – людей, находившихся поблизости. «Интересно, – мелькнуло вдруг где-то на задворках сознания, – а девушка – ну, та самая – сопровождает его в таких случаях?» Но девушки в поле зрения Президента-Ястреба не оказалось. «А жаль, – снова пробежала тень мысли, – она ничего себе…» Но совершенно не ко времени было – думать о девушках.
Он смотрел в глаза Смоляра, уже заранее догадавшись, что можно будет прочесть во взгляде подпольного Императора. Да то же самое: этакую понимающую доброжелательность, с тем же оттенком иронии, с какой и Президент глядел на него.
Друг на друга смотрели два человека, разумеющие нечто, чего не ведают другие и что касается прежде всего их обоих. И взгляд каждого выражал: «Я знаю, что ты знаешь это и знаешь, что я знаю то же, что и ты; но это – только наше знание и ничье больше».
Этого было достаточно. И Ястреб поспешил покинуть президентские поля. А Президент, кстати, никак не отреагировал на его вторжение. Не успел? Не счел нужным? Или еще почему-то?
Такие мысли промелькнули в голове, пока Ястреб возвращался в зрение Смоляра. Мелькнули – чтобы тут же забыться.
Кажется, Ястреб при обратном переходе от Президента к Смоляру применил слишком большое усилие – просто потому, что волновался. Расстояние тут было минимальным, и можно было обойтись небольшой затратой энергии. Ястреб же явно перестарался. И получилось что-то непонятное.
Он снова должен был увидеть Президента: ведь прошло всего лишь две-три секунды. Глазам же открылось совершенно другое: большая, комфортабельно обставленная комната, скорее даже зал – без единого человека. Низкий потолок. Стены не вертикальные, а заметно наклоненные вовнутрь. Два широких окна. А за ними – темнота. Но не полутьма городской окраины, а плотный мрак Пространства, густо нашпигованного далекими звездами. Источник явно искусственного, желтого света снаружи – где-то наверху, возможно, на крыше; луч его рассекает темноту, не размываясь, не дробясь. За стенами, вернее всего, нет атмосферы. И упирается этот луч в стоящий неподалеку корабль, застывший на широко раскинутых посадочных лапах. Это, надо полагать, не населенный людьми мир, даже мирок; один из множества блуждающих в Галактике. Именно там находится человек, чьими глазами сейчас стал видеть Ястреб.
Но – всего лишь на несколько секунд. Потом изображение исчезло, на миг снова перед глазами оказался Президент – теперь удаляющийся, видимый со спины. А потом и это пропало. Застучало в висках. Наступила усталость.
Ястреб медленно открыл глаза. Отец Исиэль участливо смотрел на него:
– Утомился?
– Не без того, – признал Ястреб.
– Стаканчик?
– Подойдет. И сразу же поеду.
– Может быть, стоит отдохнуть? Полежи, найдем тебе келью, подремлешь, силы вернутся…
Ястреб уже открыл было рот, чтобы вежливо, соблюдая этикет, отказаться. Но, так ни звука и не издав, медленно сомкнул губы.
Потому что понял: он и в самом деле устал. Проникновение в чужие поля, видение чужим зрением требует такого расхода энергии, какой можно сравнить разве что с марафонским забегом. И сейчас все в нем – и физика, и психика – громко и согласно запротестовало против того, чтобы садиться за руль и гнать в сырой темноте по скверно освещенной и тряской дороге. Можно было бы, конечно, доверить все кибердрайверу и, задав ему маршрут, продремать до самого дома – однако против этого возражала осторожность: комп, конечно, не совершит наезда, избежит столкновения и не свернет куда не надо, но он не умеет распознавать другие опасности – простую засаду хотя бы, он не испугается обгоняющей машины, в которой стрелки уже готовы открыть огонь, – ну и так далее. Человеку, включившемуся в серьезную операцию, а тем более – имеющему при себе относящиеся к этой операции, очень интересные документы (пусть лишь копии, все равно), – такому человеку следует самому быть постоянно начеку, не передоверяя машинам заботу о своем благополучии и успешном ведении дела. Организм это понимает; но у него нередко бывает собственное мнение, на которое трудно повлиять. Вот так. Ну а кроме того – чем скорее можно будет в спокойной обстановке пропустить новую информацию через фильтр анализа, тем раньше появится возможность оценить результаты, сделать выводы и ввести их в дело.
– Знаешь, я соглашусь на твое любезное предложение. Если это не шутка, разумеется, и не форма вежливого прощания с надоевшим гостем.
Вот такие слова прозвучали, когда Ястреб снова открыл рот.
– Гостеприимство – наш закон, – ответил Исиэль с легкой улыбкой, – даже для людей не столь заметных, как ты.
– А во сколько тут у вас будят? Наверное, с самого ранья?
Отец Исиэль чуть ли не обиделся:
– Во сколько бы мы ни поднимались – к гостям это не относится. На всенощном бдении обойдутся без тебя. Спи до упора. Ни одному брату и в голову не придет нарушить твой покой.
– Ты просто мастер уговаривать. Еще раз благодарю. Я и в самом деле немного расклеился.
Усилие, с каким Ястреб поднялся со стула, подтверждало это признание.
– В таком случае следуй за мной, друг мой.
– С большим удовольствием.
Помещение, в котором они вскоре оказались, не очень отвечало тем представлениям о монашеской келье, какое до сей поры существовало у Ястреба. Кое-что, правда, соответствовало, но очень немногое: распятие на стене и образ – один-единственный. Лик на нем был изображен не Спасителя, а чей именно – Ястреб затруднился определить, спрашивать же не стал – и для того, чтобы не обнаружить свое невежество, и еще потому, что ему это было безразлично. Все остальное в этих стенах скорее наводило на мысли о неплохом гостиничном номере – не президентского класса, конечно, однако средней руки бизнесмен таким вполне удовлетворился бы. Кровать под цветастым покрывалом даже на взгляд казалась мягкой, Ястреб начал позевывать, как только увидел ее. Было куда повесить одежду, было все для туалета (Исиэль распахивал дверцу за дверцей, гордо демонстрируя), свет – верхний и надкроватный…
