Влад Силин - Монополия на чудеса
– Великолепно! Артем – он ведь упал с забора, так? Вот и мотив! Потерпевший ему уши надрал, а мальчишка – он, естественно, в совершенстве владеет боевой магией высоких степеней – затаил обиду. Мы ж понимаем, сами дзайаны… Прикрываясь безобидностью детского вида, мальчик навел чару. Магическая тварь, призванная им, сожрала потерпевшего с потрохами. Все просто. – И, не в силах сдержаться, добавил: – Он отозвался б, но запел петух.
– Ладно, – без энтузиазма согласился я. – Как рабочая версия пойдет. – И вполголоса добавил: – Молитесь, отец Иштван, чтобы она оказалась последней.
Инквизитор ответил мне понимающим взглядом. Светка раздраженно закатила глаза.
– Ерничать, Игорь Анатольевич, не надо! – надулся инспектор. – Семен Винченцо себя окажет. Значит, так. Вы остаетесь. Ничего не трогаете. Я допрашиваю соседей. Не трогать первую – моя! И – оп-ля-ля – дело фактически закрыто!
Он подпорхнул к калитке, но тут его окликнул аснатар:
– Один момент, благой товарищ Винченцо. Не хотите выслушать кое-какие соображения со стороны церкви?
– Ну что еще?!
– Дело в том, сыне, что вчерашний обряд закончить не удалось. Подпаствуемый запретил освящать одну постройку… понимаете?
Мы переглянулись.
– Какую именно? – осторожно поинтересовался он.
– Сарай. Между тем оттуда исходят явственные миазмы друджа.
– Хм… – Винченцо с надеждой потер подбородок. – Пожалуй, свидетели подождут.
Мы вопросительно посмотрели на сарай. Тот поспешил притвориться совершенно безобидной развалюхой.
«САРАЙ В КРОВИ», – всплыло в памяти. Заколдованный листок шевельнулся в кармане. Мы семимильными шагами приближались к разгадке.
Увы, зловещее строение нас разочаровало. В нем витал дух запустения. Земляной пол устилало свежее сено; в углу противотанковым ежом топорщились инструменты: вилы, коса, тяпка. Я заметил разоренные кроличьи клетки, пустой насест… Все грязное, сломанное. Домашняя живность в стариковом хозяйстве повывелась уже года как четыре.
– Так-так. – Винченцо прошелся к клеткам и обратно. – Это очень важно, прошу занести в протокол. Сарай пуст. Как говорится, угомонись, кормилица, и ты.
– Семен, осторожно, – заметил я небрежно. – Лоб побереги.
– Не понял?!
– Среди инструментов есть все, что угодно, кроме грабель. Скорее всего они закопаны в сене.
Винченцо запнулся. Походка его сделалась вкрадчивой, как у мыши, разминирующей мышеловку. Балетным шагом он провальсировал к двери.
– Животины у Литницкого нет, – продолжал я задумчиво, – значит, сено заготавливать не для кого… Однако, – я нагнулся и вытянул клочок, – сено свежее. Это не бурьян, не болотные травы – мышиный горошек, чина, полевица. Первосортное сенцо. Зачем оно?..
– Может, чтобы спать? – предположила Света. И тут же сама себе ответила: – Нет, жестковато будет… Да и дед комфорт любит.
– Вот именно. Сено скрывает люк в полу. А находится этот люк…
– …вон там, – показал аснатар. – Оттуда друджем больше всего тянет.
Семен прикусил губу. Инициатива уплывала из рук, и следовало срочно что-то делать.
– Прекрасно! – потер он ладони. – Скомандуйте дать залп! А теперь, товарищи посторонние, пропустите профессионала магрозыска. Потому что пара нормальных мужиков не заменит одного паранормального.
И капитан решительно двинулся к указанному Иштваном месту. Не дойдя нескольких шагов, он остановился:
– Здесь охранные заклятия! Сударыня, подойдите сюда. Чувствуете?
Света стала рядом с капитаном. Лицо ее сделалось задумчивым.
– Ой… Чувствую!
– К счастью, – небрежно продолжал тот, доставая инструменты, – ломать – не строить. Развеивать чары моя прямая обязанность. Как говорится, я буду грызть ноготь по их адресу, и они будут опозорены, если смолчат!
Я присел на скамеечку. Теперь все сладится само собой… Присутствие Светы окрыляло Винченцо. Тот с ходу вывалил весь свой шекспировский репертуар, впрочем, следует отдать капитану должное: дело от этого не пострадало.
Как выяснилось, Литницкий защитил люк четырьмя чарами: защитной «Не плюй в колодец», капканом «Волка ноги кормят», раритетной сигналкой «Чужие здесь не ходят» и сомнительной полезности «На воре шапка горит». Винченцо сломал все. Минут через десять, сбросив сено залихватским телекинетическим ударом, Семен открыл люк.
Деревянные ступени, таинственно поблескивая, уходили в темноту. Из подвала несло мокрой известкой и пометом. Мы переглянулись.
– Хорошенькое дело. – Света наморщила лоб. – Деда бункер отрыл – пол-Ведена спрятать можно… Ну, что, спускаемся?
И, наколдовав «Елочка, зажгись», храбро двинулась вниз. Мы зашагали следом.
Шпаргалка врала. Кровью в этом удивительном подвале и не пахло. Пахло… ну, я уже говорил чем. Литницкий оборудовал лабораторию по последнему слову ночмарской техники: длинный коридор с решетками в стенах, пол кафельный, за спиной – дверь с рулевым колесом… и жуть, жуть повсюду разлита – не передать! Откуда-то издалека доносился рвущий душу скулеж.
Иштван воодушевился. Подбородок вверх, глаза горят – печатая шаг, аснатар двинулся к двери. В голосе его прорезались профессиональные окающие басы:
– Эт-то что еще за скотомолельня?! Вот оно, гнездо друджево!
Пронзительно заскрипело колесо. Мы навалились в шесть рук, и дверь распахнулась. Сгорая от нетерпения, мы ворвались в лабораторию.
Ну, гнездо не гнездо, но что-то дэвовское в этом месте чувствовалось… Может, засохшие астры на столе вызывали это томящее ощущение, может, картина «Утро в сосновом бору». Но скорее всего распятый на хромированной дыбе скелет химеры. Трехглазый череп смотрел мутными, затянутыми льдом глазницами, словно моля о помощи.
Я бегло осмотрелся. Хирургический стол, стол лабораторный, два верстака, холодильник во всю стену, компьютеры. Забытый бутерброд, газетка с анекдотами. Тарелочка с раскисшей малиной.
– А-а, – на лице Светы промелькнуло разочарование. – Я-то думала…
– Да, – подтвердил Винченцо, поскучнев, – никакой крамолы. – Он подошел к скелету и подергал шаткую раму устройства. – Потерпевший бестиарий обустраивал. Заклятие «Кадавр Севера», десятый – высший, заметьте! – уровень магии созидания. Вполне безобидное хобби. Можно идти. Идемте, отец Иштван.
На Семена жалко было смотреть. Все мыслимые версии рухнули, словно курс акций «Титаник судостроэйшн». Однако Иштван так быстро сдаваться не собирался.
– Поговори мне, паства, – нахмурился он. – Чую друдж поганый! Пока не вычищу, не уйду!
– Как хотите, товарищ понятой, – пожал плечами Винченцо. – Только ничего не трогайте, мне еще протокол составлять.
– Церкви указуешь, нечестивец?! На путь друджа стал?!
– Товарищ понятой, выбирайте выражения!
Мы тихонечко вышли из лаборатории. Пусть себе собачатся… Светина «елочка» почти выдохлась, и коридор медленно, но верно сползал во тьму. Я нащупал на стене выключатель. На стенах вспыхнули тусклые факельные огни.
– Ну что? Поглядим, что деда натворил? – жизнерадостно предложила дзайана. – «Кадавр Севера» – редкая чара. Веня ею лучше любого гранда владеет!
– А почему он сам не грандмастер?
Света посмотрела на меня с удивлением:
– Для гранда надо минимум три школы по высшему разряду знать! А для аватара магии – все до единой. Ну что, идешь?
Я последовал за ней, меня и самого интересовало, чем на досуге занимался чудак-дзайан. За решетками ворочались темные туши: химеры, эмпусы, эринии. Белел изгаженный насест с гарпиями, вздыхала во сне мантикора. Сон разума плодит чудовищ…
За углом нам впервые встретилось что-то знакомое. Из стойла выглядывала грустная лошадиная морда. Во лбу звездочка, глаза умные, челка, словно у китайской девочки.
– Лошадь! – обрадовалась Света. – Лапуля ты моя!
Лошадь фыркнула, обнюхала лицо дзайаны (та смешно зажмурилась) и потянулась ко мне теплыми бархатистыми губами.
– Хорошая моя… славная. – Я потрепал лошадь по холке. – Ну, хватит, хватит! Всю ладонь обслюнявила. Тебя что, хозяин не кормит?
В соседнем стойле тоже послышалось фырканье. Второй конь переступил копытами по дощатому полу и потянулся ко мне, требуя свою долю внимания.
– Я сейчас! – Света с готовностью полезла в рюкзачок: – У меня, кажется, булочка была!
Лошадей люблю… Не стань я когда-то на путь закона, подался бы, может, в конюхи. Я гладил обеих зверюг по холке, поражаясь, как таких замечательных созданий можно было упрятать под землю. Да еще и небось впроголодь держать!
– Зверюга симпатичная, – не переставая чесать жмурящуюся от удовольствия лошадь за ушком, я нагнулся к яслям, – а как у тебя с овсом?
С овсом дело обстояло плохо… Из яслей выглядывала спутанная грязная мочалка. Трогать ее руками я не решился, перевернул скребком.
И не зря.
С бильярдным стуком мочалка скатилась на дно кормушки. Не обращая внимания на тошноту, я выкатил череп из яслей. Волосы есть лошадь побрезговала, зато лицо слизнула начисто. Корабельным каркасом белели обглоданные ребра; на плечах скелета еще сохранились остатки симпатичной красной кофточки с пионами.
