Андрей Белоусов - Мнимые люди
— Почему они молчат? — недоумевал генерал. — Они что, чёрт возьми, уснули! Поубиваю собак! Капитан Харламов, я приказываю вам открыть огонь! — самолично требовал Добров, крича в рацию, до хрипоты разрывая глотку. — Немедленно!..
И артиллерия ответила…
И это было неожиданно. Это был шок.
Двадцать орудий, практически в упор, какие-то двадцать пять метров, одновременно ударили по линии обороны. Перезарядились и снова врезали, по ничего не понимающим солдатам, размётывая и раскурочивая тщательно выстроенную оборону.
Двадцать выстрелов за десять секунд, двадцать пробоин в линии обороны, сотни жертв и ничего не понимающие начальство. А потом неожиданно замолкают и миномёты.
В ответ взбешённый генерал Добров посылает две роты, для выяснения ситуации, уже в глубине души уверенный, что орудия захвачены противником, непостижимым образом, но захвачены. Другого ответа на агрессию орудийных расчётов, у него просто не было.
Завязалась перестрелка. Две посланные генералом роты, вынужденные принять бой, окончательно и бесповоротно увязая во взаимной перестрелке. Мутанты не дураки и несмотря на катастрофическую нехватку амуниции, вооружили диверсантов чуть ли не до-зубов, снабдив их всем чем смогли, и по боевой мощи они теперь ничем не уступали людям.
Время катастрофически съёживалось. На преломление ситуации в свою пользу у генерала оставались считанные минуты. Видя всю бесплодность попыток вышибить врага с артпозиций, генерал скрепя сердцем послал дополнительную роту, уже понимая, что время безвозвратно упущено.
А пушки долбили и долбили перепахивая землю вместе с людьми. Двести сорок выстрелов в минуту, по двенадцать на каждую «сорокапятку». Двести сорок пробоин в оборонительной линии. Сотни погибших и ещё больше раненых, стонущих и орущих, под земляными завалами. Полная деморализация войск. Окончательное падение морального и боевого духа бойцов. Единственное оставшееся желание — жить! Жить и выживать любой ценой…
И солдаты дрогнули. Дрогнули охваченные животной паникой и побежали, оставляя проклятые позиции, но слишком поздно… Пушки отстрелялись и лавина мутантов настигла людей. Настигла, подмяла под себя и начала молоть в труху.
Дисциплины никакой, никакого организованного отпора или отступления. Каждый выживал как мог. Каждый сражался и умирал в одиночестве. Кто-то остервенело жал на гашетку, усеивая трупами мутантов пространство вокруг себя, до первой перезарядки. Кто падал на колени и просил пощады, даже не понимая всю безрассудность своего поступка, а кто-то просто бежал без оглядки не разбирая дороги пока хватало силы отрываться от противника. Но все они были обречены, все вместе, и каждый по отдельности. Все они встретили смерть, каждый свою по отдельности, но в едином лице для всех…
Оборона пала.
И генерал Добров отсылает последнюю шифрограмму:
— Вызываю огонь на себя… — и его позывной замолкает навсегда.
* * *«Восемь прорывов. Восемь! — остервенело вышагивая из угла в угол, ужасался генерал Овчаренко. — Восемь прорывов за ночь. Три крупные дыры в полтора километра и пять помельче, в сотню метров. Около тридцати тысяч потерь личного состава. И это за одну только ночь! Колоссально!».
Уже ближе к утру, когда с первыми лучами солнца «мимы» отвели свои силы вновь в глубь столицы, генеральный штаб фронта получив наконец передышку смог подвести ужасающие итоги прошедшей ночи. Командование штаба пребывало в шоке. Такую оплеуху они никак не ожидали получить, от каких-то там мутантов, жалкой озверелой толпы, состоящей из чокнутых людишек. Высокое начальство никак не хотело брать в голову, что имеют дело не с разношёрстной толпой полоумных, заразившихся чуть ли не бубонной чумой, а с высокоорганизованным сообществом, с неким новым видом, предъявляющей свои права на доминион (власть), претендуя на высшую ветвь эволюционного развития, путём свержения прежних хозяев. Они не могли этого понять или не хотели, считая всё это плодом фантазии, из области невероятной фантастики. Нереальной, невозможной!
И вот он итог. Ситуация у них не просто вышла из-под контроля. Она выпрыгнула у них из рук, как скользкое мыло, упав в ванну с мутной водой. И любой последующий неосторожный шаг мог закончиться разбитой головой. И потому нужно как можно быстрее отыскать этот злосчастный кусок мыла и взять его крепкой рукой, а для этого нужно уже переходить к кардинальным мерам, чтобы хоть как-то выправить ситуацию.
«И если для этого потребуется встать раком, то он встанет», — окончательно решил для себя генерал Овчаренко.
Восемь прорывов за ночь. Невероятно! А что же будет потом? Что будет следующей ночью? Самые крупные прорывы он залатал, но на большее, он просто физически не способен. Катастрофическая нехватка людей. Нужно срочно свежее пополнение. Но где его взять? Где собрать столько людей сколько нужно? И сколько потребуется времени чтобы сформировать боеспособное пополнение? Месяц? Два, а может год? Но у него нет столько времени. Нет, и всё тут! Максимум неделя. Максимум! А после неизбежный прорыв за кольцо оккупации и тогда…
— Хватит! Нужно срочно переходить к плану «Б», — рубанул генерал, резким возгласом, чем очень удивил присутствующих в штабе. Ходил себе мужик ходил и вдруг как гаркнет и стремительно выскакивает за дверь. Ничего себе заявочки…
Овчаренко же было наплевать, что о нём подумают приближённые. Впереди его ждала тяжёлая работа, непомерную ответственность за которую, он собирался взвалить только на свои плечи. И он сильно сомневался, что его плечи при этом выдержат. Он сегодня же собирался озвучить перед ликом главнокомандующего план, совсем недавно разработанный совместно с профессором Мирным и ещё кое с кем. И до сих пор этот план таил в себе строжайшую секретность. О нём не знал никто. Им ещё только предстояло узнать.
— И это знание им очень не понравится, — отдавал Овчаренко себе отчёт. — За такое, и башку могут оторвать, и ещё что похуже. — Но другого выхода он не видел. Счёт шёл уже на дни. — Нет, только план «Б», — буркнул он садясь в машину, решившись на отчаянный шаг. — Только он может ещё что-то спасти…
Нулевой отсчёт
Май. 201..г.
В европейскую часть России семимильными шагами вторгалось лето, несмотря на то, что весна ещё не процарствовала на троне должным образом. И очередная смена климата привнесла людям новые проблемы в злосчастный и проклятый город Москва, наполняя её чёрную язву гноем и тлением.
С каждым днём солнце светило ярче и дольше, а воздух становился всё теплее и теплее, наполняя мир живительной силой, но не в самой Москве. Там, где властвовала смерть и отчаяние, горячий воздух пробудил иную жизнь. Жизнь самой смерти.
Тысячи погибших. Тысячи так и не убранных тел, из-за недостатка живых и из-за постоянного присутствия «мимов», ежедневно греясь на солнышке, устремив взгляд мертвых глаз в немом укоре на небеса, лежали неподвижно на сырой земле и разлагались, поедаемые миллиардом микроорганизмов. И смрад тления густым облаком застывал над телами павших и ночами рассеиваясь по округе душил живых, заставляя заходиться в судорожном кашле и нестерпимой рвоте, выворачивающей наизнанку внутренности.
Тысячи каркающих и галдящих птиц, чёрными стаями устремлялись на зов тлена. Тысячи крыс повылезав из нор, устремлялись по следу приторно-сладкому, тошнотворному запаху. А собаки и кошки, за год одичав и обезумев от голода, со всех ног спешили присоединиться к общему столу, боясь опоздать к раздаче. И вскоре вся, какая только отыскалась живность, и мелкая и большая, не обращая внимания на запах тлена и разложения, живым, судорожным ковром покрыла поля скорби и печали:
«Птицы выклёвывающие глаза, поднимают облака сердито жужжащих мух и дерутся между собой противно разевая клюв и маша крыльями. Крысы объедающие лица и кисти рук, серыми молниями шарахаются от любой тени. Собаки и кошки, отгоняющие лаем и сердитым шипением назойливых птиц, глодают человеческие останки, дико и злобно утробно рыча, боясь что не успеют набить животы».
И любой бы нормальный человек, откройся перед ним такая живописная картина, попросту сошёл бы с ума. Но это жизнь… Часть той дикой жизни, от которой отгородился человек. Жизнь которая стремиться урвать последние куски из лап смерти.
Но с этим нужно было как-то кончать, во избежание вспышек вирусных инфекций. Нельзя было допустить, чтобы ещё какая-то гадость выползла из чертог ада. Но каким образом? Военные не располагали не силами не средствами, для того чтобы очистить поля сражения и похоронить павших солдат. Снимать для этой цели людей с фронта? Но тогда придётся открыть проходы страшному и безжалостному врагу, а следом не исключено, снова столкновения и снова жертвы. И тем более оборона выстроена по такому принципу, что каждый стоит только на строго указанном месте и только в случае необходимости может попытаться закрыть соседние, небольшие участки прорыва. Перебрасывать же полк, а то и два — один для работы, другой для защиты? Немыслимо! Нарушится вся целостность фронта и тогда обороне конец и всё из-за недостатка людей.
