Дмитрий Силлов - Пикник на обочине. Счастье для всех
Стервятник перешагнул порог заведения, в котором знал все до последней мелочи. Здесь, возле этой грубо сколоченной стойки, прошла немалая часть его жизни. Сколько кружек пива и бутылок коньяка выпито, сколько зелененьких потрачено, сколько хабара продано, сколько историй рассказано. И новости сталкерские всегда в «Боржч» первыми доставлялись, свеженькими, прямо из Зоны. Не слухи и сплетни, а самая что ни на есть правда. Часто кровавая, страшная, но – настоящая. Так, может, и сейчас кто-то из завсегдатаев что-нибудь слышал про Арчи?
Но в баре было пусто. Впрочем, оно и понятно. Людям не до выпивки, когда на них нацелены пулеметы. И даже не до Зоны с ее кошмарными сюрпризами.
Только старуха Розалия сидела на стуле возле стойки, уронив седую голову на руки. Перед ней стояла большая бутылка, опорожненная наполовину, и пустой бокал со следами яркой старушечьей помады.
Барбридж удивился. На его памяти хозяйка «Боржча» никогда не употребляла свой товар, предпочитая делать на нем деньги. Что же с ней случилось сейчас? Вряд ли ее так подкосили известия об изоляции города. При любой власти, во все времена люди пили, пьют и будут пить, так что ей-то уж точно не о чем горевать в обнимку с бутылкой. Да и вообще, живая ли она? Или, опрокинув полпинты горячительного, отошла в лучший мир от счастья?
Стервятник подошел к стойке и осторожно потрогал старуху за плечо.
– Розалия… Слышь, Розалия. Ты живая или как?
Хозяйка «Боржча» шевельнулась и медленно подняла голову. На Барбриджа уставились красные, воспаленные, бессмысленные глаза. С полминуты старуха фокусировала зрение и, наконец разобрав, кто перед ней, проскрипела мерзким голосом:
– Какого черта ты приперся, Битюк? Тебе давно место в Зоне… вместе с теми, кого ты там угробил.
– Помолчи, женщина, о том, чего не знаешь, – угрюмо проворчал Барбридж. – Скажи лучше, не видела ли ты среди сталкеров моего Артура?
– Да пошел ты, Стервятник, – пьяно ухмыльнулась Розалия. – Иди у своего Золотого Шара спроси, куда подевался твой сын.
Подавив острое желание треснуть старую стерву бутылкой по голове, Барбридж вытащил из кармана пять зеленых бумажек и бросил их на стойку.
– Полкуска тебе хватит?
Несколько секунд старуха сидела, тупо уставясь на деньги, а потом жутко расхохоталась.
– Ты пришел купить правду, Битюк? Так же, как твой дружок купил счастье у Зоны для всех, и для меня в том числе? Так получай ее сполна. Они приходили снова. Все, понимаешь? Сегодня утром – все пришли. Только не живые и здоровые, как вчера, а мертвые. Счастье-то, похоже, оказалось временным. Все заявились, все до одного. У кого половина лица раздавлена, у кого с костей гниющее мясо свисает. Все пришли. Норман Очкарик, Пит Болячка, Каллоген, Пудель, Слизняк, Хлюст… Старые сталкеры, легенды Зоны, которые в ней свою смерть нашли. И Арчи твой пришел. И мой Эрнест. Я так хотела его увидеть – и увидела. У него рук не было, вместе с плечами оторваны. Он подошел и сказал: «Привет, Розалия. Налей-ка мне стаканчик». Так же сказал, как много лет назад, когда приходил уставшим с работы. Здесь, в баре, никогда не пил, и дома позволял себе немного, чисто для того, чтобы расслабиться. Так вот, я ему нацедила стакан, хоть руки тряслись, как под током, и в рот влила, на котором только половина верхней губы осталась. Понимаешь, Битюк? Я его из тюрьмы ждала со дня на день, а он вот таким ко мне вернулся…
– А что Арчи? – перебил ее Барбридж. – Что с Артуром моим?
– С Артуром? – переспросила старуха. – Да ничего с ним. Он тоже вместе со всеми пришел, тихий, будто бесплотный. И глаза словно изнутри светятся. А свет этот хороший такой, теплый. Сел в уголке, да так и сидел все время. Правда, остальные тоже не шумели особо. Пошатались по «Боржчу», пошуршали обрывками одежды, а потом все разом и ушли.
– Куда? – прохрипел Стервятник.
– Известно куда, в Зону. Мертвым место на кладбище. Зона эта всех нас похоронит, все в нее ляжем, даже если убежим из города. В нас она сидит, в печенках наших. Вот и Эрнест мой. Небось, далеко отсюда в земле лежал, а все равно пришел желание моё уважить. Потому что Зона с ним всегда была, и ни могильная земля, ни тюремная решетка для нее не преграда…
Дальше слушать пьяный бред хозяйки «Боржча» Стервятник не стал. Развернулся и, не прощаясь, вышел за дверь.
– Значит, ушли… Обратно в Зону, – бормотал он, бесцельно идя вдоль улицы. – Мертвые все. И Арчи с ними. Легенды Зоны… Только я к ним не пойду, не-еет. Барбридж не из таких. Барбридж пожелал – и ноги у него появились. Те, что Зона отняла. И дети. Такие, каких хотел. Значит, если захочу, новых детей сделаю, лучше прежних. Найду молодуху на Большой земле и сделаю. Денег на житье хватит. А Зона… Гори она огнем, та Зона!
* * *Он лежал, вжимаясь всем телом в раскисшую землю. Накрапывал мелкий дождичек. Холодные капли противно заливались за шиворот, просачиваясь между воротником и капюшоном. Но дождь и грязь – это даже к лучшему. Во время дождя снижается видимость, а в грязь намного легче закопаться, нежели в твердую землю. Сейчас это было просто необходимо – зарыться как можно глубже и лежать неподвижно, пережидая, пока луч прожектора сместится подальше в сторону…
Даже когда в жизни человека происходит страшное, даже когда он сломлен ударами судьбы и разум его помутился, навыки войны все равно остаются с ним. Так же, как и раньше, он способен стрелять, скрываться и выживать в неимоверно сложных ситуациях, когда другой, менее подготовленный, погибнет наверняка. Вот и сейчас Барбридж лежал, опустив голову в жидкую грязь и задержав дыхание. Потому что даже облепленное грязью лицо в луче прожектора может выглядеть как светлое пятно. Потому что любое движение зоркие армейские патрульные могут заметить, несмотря на дождливую ночь. Потому что прятаться и выживать Стервятника научила Зона.
Светлое пятно споткнулось о неподвижную спину сталкера, задержалось на мгновение и поползло дальше.
«Пятьдесят пять… пятьдесят шесть… пятьдесят семь…»
Когда ты не видишь ни черта, зная при этом, что сейчас прямо по тебе ползет смерть, лучше просто считать. Практический смысл от такого счета мизерный, но так проще пережидать страшные секунды в ожидании пулеметной очереди. Просто так менее страшно.
Барбридж осторожно приподнял голову. Отлично! Теперь еще один рывок вон до той кучи кирпичей, неровным силуэтом маячившей впереди. Потом еще один – и он в лощине, за линией оцепления. А там – свобода. От этого проклятого города. От Зоны. И от себя самого. От мыслей, которые новые впечатления сотрут, как стирает ластик карандашную надпись. И от воспоминаний, которые поблекнут со временем и исчезнут, словно их никогда и не было.
