Василий Гавриленко - Теплая птица
Марина устала: смерть старухи, стрелки, полет над Джунглями, моя травма. А тут еще ночной нежданный посетитель…
-Вздремни, подежурю, – предложил я.
Мы сидели на холодном металле, слушая завывание ветра, дальний гул леса.
-Не хочу, - пробормотала она, опуская голову мне на колени. Сразу уснула.
Ныло задетое пулей плечо, да и во всем теле разливалась слабость. Но мне было покойно, даже, пожалуй, весело. Едва ли кто-либо в Джунглях испытывал подобное. Мне открылся новый смысл существования, заслонив прежний - борьбу за собственную шкуру. Моя шкура! Сколько на тебе отметин от заточек, клыков, пуль, сколько ожогов, шрамов и затянувшихся язв! Ты задубела и потрескалась от мороза. Я спасал тебя, и буду спасать, но ты теперь не властна надо мною, моя шкура, я не служу тебе! Лишь одно в Джунглях достойно служения, напряжения всех сил.
Я откинул прядь волос с лица Марины, и стал смотреть — то на него, то на звезды, сияющие над нами.
Красная полоска окаймила горизонт. Пошел редкий мокрый снег. Неуверенно выглянул краешек солнца – луч, поплясав на обломках арматуры, перепрыгнул на лицо спящей Марины, пробежался по припухлым покрасневшим губам, веснушчатым розоватым щекам, блеснул в волосках бровей. Она открыла глаза, слабо улыбнулась.
-Утро?
-Утро, – приподняв ее голову, я поднялся с колен.- О!
-Ты чего?
-Ноги затекли, - простонал я. – Дьявол!
Тысячи иголок безжалостно вонзались в мышцы – хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Я принялся неуклюже шагать по площадке, морщась и вскрикивая. Марина прыснула со смеху.
-Тебе-то хорошо, – закричал я.- О! Стрелковская пытка.
-Посмотрел бы ты на себя.
Я усмехнулся.
-Поднимайся сама, - крикнул. – Посмотрим, как у тебя!
Она встала и, притворно ойкнув, принялась вышагивать рядом со мной.
-О! Пытка стрелковская.
-Не притворяйся.
Подойдя к краю площадки, я посмотрел на ночного гостя, распластавшегося внизу, как черный крест.
-Лежит? – приблизившись, спросила Марина.
-Куда денется, с такой-то высоты.
Высота и вправду была головокружительная: при свете солнца весь город как на ладони - белый лист с зелеными и красноватыми крапинками.
Как я и думал, ни одного здания не уцелело. Неподалеку от башни начинался лес, уходящий к самому горизонту. Он казался сплошным, но я знал, что есть просека, по которой стелется железная дорога.
Где-то на окраине из-под земли поднимались клубы сиреневатого пара, будто беззубый рот старого курильщика выпускал дым.
-Андрей, пошли отсюда.
Я повернулся.
-Мне совсем не нравится этот город, - сказала Марина, глядя вдаль. – Да и есть хочется…
Мы подошли к лестнице.
- Я первый, ты за мной.
Марина кивнула.
Я перелез с платформы на лестницу и стал медленно спускаться.
-Андрей!
-Да?
-Мне страшно! Голова кружится!
Только этого не хватало.
-Цепляйся! Не смотри вниз!
Я остановился, задрав голову.
-Хватайся за перекладину!
Марина, зажмурившись, перелезла с платформы на лестницу.
-Держись крепче!
-Держусь… Кажется…
Она неуверенно засмеялась.
Я помог Марине соскочить с лестницы.
-Больше всего боюсь высоты, - призналась она, поймав мой взгляд.
Тело ночного гостя чернело впереди. Я направился к нему, невольно держа руку на рукоятке заточки.
-Андрей, ты чего?
-Да хочу глянуть… Стой на месте.
Я подошел к трупу, лежащему лицом вниз и припорошенному снегом. Широкая спина плотно обхвачена черной курткой, прожженной, изрезанной – дыры топорщатся желтым мехом; грязно-синие широкие штаны заправлены в носки; обут в тяжелые кованые ботинки. Одежка, как у игрока… Неужели, игрок? Таких здоровяков мне прежде встречать не приходилось. Плотный, кряжистый; руки – что бревна, а мощный затылок оброс бурой шерстью.
-Ого!
-Я же сказал тебе.
-Ты опять? - отмахнулась Марина. – Тоже мне, командир.
Она подошла к игроку, дотронулась носком ботинка до широкой руки.
- Андрей, может, перевернем его?
Марина прочла мои мысли.
-Ну, давай, - как будто нехотя, согласился я.
Мы вцепились в труп. Вот так тяжесть, черт подери!
Игрок на мгновение замер на боку и перевалился на спину. Несмотря на свою прожженную шкуру, я вскрикнул, как мальчик, и отпрянул, упав в сугроб. Марина взвизгнула и отшатнулась.
Лица нет. Есть бесформенный, зеленоватый комок, покрытый бледными волосками; в недрах комка скрываются волчьи глаза, а широко разинутая пасть обнажает звериные клыки.
Не сговариваясь, мы побежали к лесу, застревая в снегу. Прочь, прочь отсюда.
-Погоди, Андрей, не могу, - взмолилась Марина. Уткнулась в толстый ствол березы и, обняв дерево, замерла, тяжело дыша.
У меня прилип к спине свитер. За всю свою игру с Джунглями я никогда не убегал от страха. От страха, сросшегося с инстинктом.
-Что это было? – выдохнула Марина.
Стараясь восстановить дыхание, я пробормотал:
-Не знаю. Похоже, мутант…
-О, Боже! – девушка прикусила губу. Мне казалось, она сейчас заплачет.
Худо-бедно привыкший к уродству природы и животных, человек, столкнувшись с уродством себе подобного, содрогается.
-Какая-то ошибка, случайность, - проговорил я. – Все из-за проклятых зеленых луж…
Марина вытерла глаза. Какая ты все-таки плакса!
-Зачем он лез к нам?
Я вспомнил пасть, полную острых зубов, содрогнулся.
-Может быть, башня была его убежищем, а я припечатал ему между глаз, - пошутил неуклюже, не желая пугать и без того дрожащую девушку.
-Хорошо, что припечатал.
-Хорошо? А где же твой нюх на несправедливость?
-Хорошо, что припечатал, - повторила Марина, отпуская березку. - Пойдем скорее отсюда.
Негустой, но цепкий подлесок мешал идти; с деревьев время от времени падали сухие ветки. Пахло хвоей и свежим снегом.
В животе у меня заурчало… Нужно найти еду. Вот и Марина едва переставляет ноги…
Прошагали еще немного и девушка, обессилив, опустилась на выкорчеванное бурей дерево.
-Погоди, Андрей, передохну.
Я присел неподалеку. Знобило: на голодный желудок утренний холод пробирает намного сильней. Нужно добыть мяса. Нужно убить тварь.
По снегу, пересекаясь и дробясь, рассыпались цепочки следов, - все следы старые, припорошенные, едва ли стоит идти по ним. Хотя…
Я поднялся.
-Сейчас приду.
-Я с тобой.
Спорить не было ни сил, ни желания.
Следы крупной твари - довольно свежие, не позже вчерашнего дня. Тварь приволакивает заднюю ногу, иногда падает в снег – здесь остались оплавленные по краям ямки. Но крови ни в ямках, ни по следу нет – значит, животное не раненое, а старое.
Косматая туша лежала у ветвистого дуба. Подходя, я с радостью отметил: брюхо животного вздымается и опускается – не придется есть мертвечину.
Учуяв нас, тварь задергалась, пытаясь подняться. Желтый глаз мутно следил за мной. Поколебавшись мгновение, я с размаху вонзил заточку в жирный загривок – животное негромко рявкнуло, щелкнули челюсти, лапы царапнули дерево.
-Ищи дрова, - приказал я.
Шкура была толстая и прочная, - стоило немалых усилий надрезать ее. Прямо под кожей - слой вонючего желтого жира: тварь и вправду оказалась очень старой…
Наконец, я, освежевав тушу, добыл кусок жилистого мяса. Обернулся. Марина натаскала дров – чего-чего, а этого добра здесь навалом.
Соорудив конусообразный костер, я потянулся за зажигалкой. Выругался.
-Ты чего? – вскинулась Марина.
- Зажигалку похерил.
Лицо Марины вытянулось:
-Что теперь делать?
Раздражение заворочалось во мне: потерять зажигалку – раньше такого со мной не случалось!
-Что делать? Жрать – вот что делать! Мы в Джунглях.
Я отхватил заточкой приличный кусок мяса и принялся рвать его зубами, чувствуя, как кровь течет по подбородку, сухожилия режут десны.
Посмотрев на меня, Марина взяла заточку... Она ела сырое мясо, едва-едва удерживая рвоту. Губы, щеки и подбородок вымазались в красное.
-Чего уставился?
Я отвернулся. Даже сырое мясо прибавляет сил, струится по венам, кормит Теплую Птицу. Мы сможем продолжить путь.
Сломанная башня осталась позади. Я шел легко: лишь слабые отголоски вчерашнего падения изредка подкатывали к голове, в глазах темнело, но ноги-руки были послушны, кости не болели.
