Леонид Сурженко - Темень
Я сбросил высыхающую куртку, закинул её на забор – пускай досыхает. Кожанка моя теперь мне без надобности: с такими дырами на спине грош ей цена на Зоне. Кожа, оно, конечно, не в пример лучше… Но тут особо выбирать не приходится. Всё равно конец один… Тьфу, чёрт, не думай об этом. Нечего раньше срока… Поживём ещё. Может быть… Сколько там времени? Ещё успею собраться. Выйду за полчасика – как раз успею к полудню. Перекрёсток этот недалеко – километра три, если по дороге, и два, ежели по лесу. Успею. Фляжку с водой не забыть… Без своей воды на Зоне не выжить. Пить в Зоне почти нигде нельзя, да и там, где сегодня можно было, завтра может быть очень даже нельзя. В Зоне нет уверенности ни в чём, на то она и Зона. А бывает, и подойти к воде никак нельзя - повадится туда тварь какая ходить, и всё… Есть ребятки, которые по Зоне со стволами ходят, считают, что её можно ружьём обуздать. Мол, тварюгу любую можно замочить, по радиации да химии с костюмами да противогазами пробраться, аномалии детекторами обойти. Что ж, и так делают… И даже выживают как-то. По мне, так нельзя в Зону со своей силой ломиться. Не любит она этого. Очень не любит… Посему сам в Зону беру только нож свой охотничий, пакеты целлофановые, флягу с водой да камешек янтаря на нитке. Детектор мой… Хотя это – на крайняк, когда молчит внутри. Вообще-то по Зоне походивши, всячину опасную нутром чуешь: ноги не ведут туда, где вляпаться можно. А если в Зоне тихо да незаметно, то и пускает она в себя. И предупредит, и тварей на тебя не натравит, и выпустит живым. Только вот грозить ей не надо, стволами размахивать да Рэмбо себя считать. Это самое опасное: как только себя Суперменом возомнил, самое время тебе гроб заказывать. Этого Зона ни кому не прощает… Здесь крутых нет. Есть только их кости, солнцем выбеленные…
Так, перчаточки мои специальные я захватил. Поесть тоже – колбаски сухой да хлебца мягкого. Вообще это скорей на всякий случай: я по Зоне хожу вовсе без всякой пищи: и время отнимает, и как-то расслабляет, что ли… Да и привычно мне сутки – двое безо всякой еды по Зоне шарить: есть-то вообще порой не хочется. Правда, не понятно, насколько сегодняшняя экспедиция затянется… Так что возьму, пусть будет. Была у меня и ТТ-шка старая припрятана, с полной обоймой. В Зоне нашёл. Там и не такое найдёшь… С собой я его не носил, от греха… Так, на всякий пожарный, в лесу закопал. Впрочем, брать с собой не стоит… Наверняка обыщут.
Кажись, собрался. Всё, как есть… Пора. Как раз скоро полдень Только вот ещё одно дельце: зайду по дороге к Чечену. Чечен – то ещё чудо. Местный мелкий отморозок. Двенадцатилетний монстрик. Чёрный и злой, как Шамиль Дудаев. Любимое занятие – издеваться над малышами или делать пакости тем, кто постарше. Никто его особенно не любил, и если Чечен попадался, то его и не жаловали: только эта мелкая сволочь от регулярных «воспитательных действий» становилась разве что злее да осторожнее.
Чечена я нашёл дома. Он был один, что, в общем, меня ничуть не удивляло: Чечен наш рос байстрюком, папаньку вряд ли помнила даже его мамочка – Зоська. Было ли это её настоящее имя – не знаю, и знать не хочу. Зоська да Зоська, стерва и забулдыжка, дома практически никогда не появлялась. Чечен жил, как полынь под окном: жрал, что удастся стащить либо выпросить, ночевал дома, когда маманька бродила по округе в поисках нового «спонсора», и по сараям, когда Зоська с очередным хахалем возвращалась в родные пенаты.
В хате было темно и грязно. Воняло мочой, давно немытым телом и гниющими тряпками. Бардак стоял страшный. Не представляю, как можно жить в таком сортире… Впрочем, наверное, можно. Живут же… Ну, существуют…
Чечен дрых на каком-то полуразваленном топчане. Сначала я не сразу его и заприметил – валяется груда тряпок на кровати, и всё… Только тряпки не шевелятся, а здесь движение – налицо. Подошёл. Откинул какую-то дерюгу – навроде как одеяло, и увидел Чеченову чёрную башку. Как ни крути, а кто-то из «ненаших» явно приходился Чечену папанькой. Чёрный весь, хотя и от грязи тоже, но вот глаза-то –тоже чернюткие, да злые, как у чёрта.
- А? Чего? - встрепенулся Чечен.
- Слышь, малой, Вишня сказал, что ты Саньку видел. Вечером.
Чечен хмур, как осеннее небо, глаза сонные, но – теперь я точно это знаю – не столько они злые, сколько затравленные, обиженные на весь мир.
- Ну и видел… Ну и что?
И тут я понимаю. Чечен не ждёт от меня ничего хорошего. Видимо, он свято уверен, что каждый, кто врывается к нему в дом, просто одержим желанием его поколотить. Да и считает ли он эту конуру домом? Похоже, нет. Иначе тут же принялся бы возмущаться, что я – вот так, запросто, без стука… А кто к Зоське иначе заходил? Зоська – и есть Зоська, это вроде как… Вроде как и не совсем человек, что ли? А уж Чечен – он тем более… Мне не то что жаль этого немытого хулиганистого пацана… Но я понимаю, почему он такой.
- Когда видел?
- Когда, когда… Откуда мне знать? Вечером видел.
- Ну и?
- И что?
- Как видел? С кем видел?
Чечен окончательно проснулся, уселся на свой топчан, и вяло, неохотно продолжил, будто сплёвывал сквозь зубы:
- С мужиком он каким-то разговаривал.
- А потом?
- Что потом? Сели в машину и поехали.
Я задумался. Как разговаривали? Если Мастёвый Саньку украл, то вряд ли Санька сам пошёл бы в машину. Да и не стал бы Санька разговаривать с незнакомым…
- Слышь, Чечен, так что, Санька сам в машину сел?
- Ну, сам, наверное…
- Так сам или нет?!
- Чего привязался? Что я, знаю? Видел, что в машину сел. Вроде…
- Вроде? Что-то я тебя не пойму. Так сел он или не сел? Не ври мне, Чечен, пожалеешь…
- Чего мне врать? Что видел, то и говорю… А ты, Птица, мне не грози… Не страшно.
- Так ты видел чего или так?
- Ну, как говорили – видел. Да я внимания не обратил… Болтают, мне какое дело? А потом пошли куда-то. Машина завелась и поехала. Иномарка. Я по мотору знаю… И всё.
- Чего всё?
- Чего-чего? Всё. Не видел я больше там ни малого, ни мужика. И машины тоже. Уехали, значит…
Времени оставалось мало, но, похоже, крутить дальше Чечена не имело никакого резону. Ничего больше он не знал или не видел. Или не хотел говорить… Что, впрочем, в моём положении было совершенно равнозначно.
Шёл я быстро. Я вообще хороший ходок. Отмахать сходу пятнадцать-двадцать километров для меня – не проблема. А за сутки мог и полсотни находить, бывало и такое. Когда по Зоне шатаешься, такое умение очень даже пригодится. Правда, сама-то Зона – не штат Айова, так, средний район, только вот незадача – ездить там никак нельзя, только вот ножки и выручают. Они, родимые, тебя и носят, и кормят, и от беды спасают. Посему ежели ты ходить любитель – радуйся. Не любитель – полюби. А коль не можешь – вешайся. Или вовсе в Зону не суйся. Вот так…
Вот и перелесок. Сейчас и перекрёсток будет. Вообще-то дорожки у нас – вообще никакие. Тут заниматься ими некому, людей мало, всякие там дорожные службы к нам и носа не суют. Так что с асфальтом у нас проблема… Там, где он когда-то был, сегодня вот дырки да островки от этого асфальта остались; а в большинстве своём – только былые гравейки – да и те за подарок считай. А проехать по этим трассам да не местному, без знания фарватера – это лучше не пытаться. Себе дороже… Ага, кажись, меня уж и поджидают.
Чуть правее от перекрёстка стоял пикапчик – типа УАЗика, только импортный. С открытым кузовом. Рядом разминали ноги четверо мужиков, - народ мне вовсе незнакомый. Мастёвого я пока не видел, но кто-то ещё сидел в кабине, так что, может быть, это как раз был он. Сразу было видно, что ребятки серьёзные, рангом, пожалуй, повыше моего Колотого. Получается, не для себя Мастёвый старался, видимо, «попросили» его. Хорошо «попросили». Ладно, разберёмся.
Я подошёл ближе, нарочно шумнув сухими ветками. Нужно дать знать, что кто-то приближается. А то неровен час, пальнут. У нас такое бывает… Из кустов появилась небритая физиономия, обыскала меня взглядом и обернулась к своим:
- Ну, пацаны, кажись, дождались…
Трое возле пикапа направились на голос. Высокий, плечистый мужик лет тридцати шёл чуть впереди, на шаг позади него вышагивал здоровенный бугай кило под сто двадцать, а правее как-то нервно двигался тощий, но жилистый тип совершенно неопределённого возраста. Тот, кто кричал, выполнил характерное движение в области талии, и выглянул из кустов. Был он виду богатырского: фигура борца тяжеловеса или культуриста, шея бычья, а вот лицо какое-то невыразительное, такое и не вспомнишь. Все четверо подошли близко, стали полукругом, причём самый здоровый зашёл мне за спину. Что не сбёг, надо полагать… И плечистый, который, насколько я понял, был у них за главного, весело поинтересовался:
- Это не ты Птицей будешь?
Я выдержал паузу, стараясь не показать своей тревоги, и медленно ответил:
- Ну, положим и так. И что?
