Макс Острогин - Здравствуй, брат, умри
Может, Волк там у них кого-то тяпнул, начальника ихнего, за ляжку. А может, они за мной. Следили, а Волк им подвернулся. Меня они не любят, я их тут недавно много штук перебил, я уже говорил, загеноцидил дичар, клочки по закоулочкам полетели.
Хорошее слово — загеноцидил, в одной книжке читал такое слово.
Здоровенные дичары попались. И вожак с ними, его сразу видно. Такой приземистый, с длинными руками, с длинными пальцами, похож на паука ходячего. Рыжий… Нет, не помню, рыжего не помню. Может, я его брата пристрелил? Или тетю? Или любимого дедушку, какой-то седой, мерзкий, вонючий, грязный, слизистый, замшелый дичара, помню, тогда был, я его…
Дедушка.
Да какая, в общем-то, разница…
Я умный, я сделал все как надо. Выстрелил. Стрела попала рыжему в ляжку, жаль, не в пузо. Дичара заорал и упал, лбом так громко о крышу стукнулся. А остальные дикие на несколько секунд замерли в обалдении. Этого мне хватило, чтобы перезарядить арбалет.
— Лучше не надо, — посоветовал я им негромко.
Но они, конечно, не послушались. Рыжий заорал уже понукательно. Дикие разбежались и прыгнули гроздью.
Одного я встретил прямо в воздухе. Стрелой.
Дикий не долетел. Хлопнулся о стену дома — и вниз. Брякнул чем-то громко, наверное, тоже лбом. Сам виноват.
Двое оставшихся долетели. Ну, тут уж я ничего совсем не успел, пришлось арбалет отбросить и выхватить из-за спины огнестрел. Эти двое покатились как резиновые шары, затем, не теряя времени, кинулись ко мне. Я поднял огнестрел.
Что такое огнестрел, эти дичары не знали, поэтому не испугались совершенно, наверное, решили, что это палка.
Так вот, неслись они на меня. А я даже не целился — чего тут целиться, — стрелял почти в упор. Вообще, я из огнестрела по диким никогда не стрелял еще. Не люблю я огнестрел, шумное оружие, стрельнешь — и все вокруг знают, что ты тут. А лучше, когда никто про тебя не знает, так спокойнее.
Приберегал я огнестрел на крайний случай. И вот этот крайний случай и подоспел, видно.
Здорово получилось.
Дикие неслись на меня, я пальнул сначала в левого. Он будто лопнул — такое красное облако возникло вокруг, его отшвырнуло к краю крыши, он не удержался и посвистел к своему товарищу, к тому, что уже расплющился. Правда, как бумкнул он, я не услышал.
Второй не остановился, так и летел на меня, дичара. Ну, я и его. Все то же самое получилось — этот тоже лопнул, отлетел, подкатился к краю крыши, но вниз не свалился, остался лежать.
Не шевелился.
Так им. Нечего было Волка убивать. Теперь мне придется нового Волка искать, воспитывать, выкармливать, учить, это долго и мучительно…
Остался рыжий. Вожак. Он уже поднялся на ноги и теперь в ярости носился по крыше, а зубами скрипел так, что даже мне слышно было, просто парадонтист какой-то. Я преспокойно зарядил арбалет. Рыжий увидел это и рванул прочь, к двери. Хромая, вернее, прыгая на одной ноге.
Я выстрелил ему вдогонку. Царапнул плечо стрелой — вжильк. Рыжий даже не заметил, скрылся, исчез.
Все. Прошло два года с того, как умер Хромой. И теперь у меня ничего не осталось. Даже Волка теперь у меня нет.
Я проверил снаряжение. Стрелы. Пять штук. А патронов десять. Плохо.
Солнце опустилось до крыш далеких домов.
Надо добить этого рыжего. Если не добить, начнет за мной охотиться. Эти дикие мстительные, покоя мне не дадут. Я зарядил в огнестрел три патрона и отправился с ними разбираться.
Вспомнил. Если уж я оказался на крыше, то эту возможность надо использовать, когда еще занесет. А крыша тут удобная, хорошо ее сверху видать.
Снял рюкзак, распустил ворот. Достал краску. Белая, искал ее чуть ли не полгода, потом переваривать пришлось, потом, чтобы не загустевала, еще придумывать. Получилось хорошо, в общем-то. Здоровенный такой человечек, даже не человечек, человечище настоящий, в три моих роста. Раскинул руки, улыбается, ну чтобы видно было, что это существо дружелюбное, а не дичара какой.
Человечков рисовать это я сам придумал. Сначала просто их рисовал, потом понял, что это ведь очень удобно и правильно. Прилетят люди, и что? Как они будут нас искать? Вряд ли они со своего Меркурия прямо на меня попадут, особенно сейчас, когда я бродяжу. А обозначить себя как-то надо. Поэтому я и стал рисовать везде, особенно в удобных для обозрения местах. Да и на стенах тоже, люди с Меркурия обязательно опустятся в города, станут бродить по улицам и увидят моих человечков, тогда они поймут, что здесь кто-то есть.
Я два года рисовал этих человечков. На крышах, стенах, мостах, везде, где только мог, иногда, если было настроение, я их даже на деревьях вырезал. И только потом понял, что надо было вырезать знак меркурианской базы. Тогда бы они лучше поняли. Это даже меня расстроило немного, однако, поразмыслив получше, я понял, что на самом деле человечек лучше.
Человечка рисовать проще. Пока ты все это нарисуешь — букву, солнце, полчаса пройдет, а человечек — раз-два, и готово несколько палочек, кружочек, улыбка. Их можно много нарисовать. Так что я бросил мучиться и дальше рисовал только человечков. Всегда. В конце концов, я человек, я могу рисовать все, что хочу.
Человечков тоже.
В этот раз получилось неплохо, как всегда, у меня уже опыт большой появился, я уже почти эксперт.
— Блеск-дизайн, — сказал я сам себе.
На самом деле хорошо получилось, ровно. В первый раз, пожалуй, ровно получилось, ну, если честно уж говорить. Как полетят со своего Меркурия, так и увидят, я читал, что у людей были такие специальные приборы, они прямо из космоса могли книжки читать. Полетят, увидят мой знак и поймут, что здесь кто-то есть, что не просто так все…
Я закрутил банку с краской, спрятал в пакет кисточку. Пора было заняться рыжим. Он, конечно, хромой теперь, но дикие даже в хромом положении весьма шустрые, бегают, скачут.
Отправился домой… то есть отсюда, спустился вниз как человек, спокойно, по лестнице.
На первом этаже дома, в котором вонючки добили моего Волка, разворачивался пожар. Горело хорошо, стекла трескались, над асфальтом ощутимо тянуло жаром. Ничего, погорит и перестанет. А если не перестанет, тоже ничего. Пусть тут вообще все сгорит, в память о моем Волке. Большой такой костер, индейцы, я читал, всех своих мертвых сжигали. И эти… викинги. Но о них я потом подумаю, сейчас надо диким заняться.
Я почти сразу нашел его следы. Во-первых, воздух сильно пах паленой шерстью и по этому запаху можно было двигаться как по ленте. Во-вторых, следы по асфальту. Отчетливые и заметные, я легко прошел по ним почти километр. А дальше и не понадобилось.
Дикий оказался совсем диким. А может, это у него сознание помутилось. От вида гибели диких соплеменников, вот как. Ошалел. А может, просто ходить он не мог — в ногу я ему все-таки хорошо попал. По всем правилам этот дикий должен был вовсю драпать в сторону леса, а там замаскироваться под какой-нибудь куст, или муравейник, или под кучу мусора, маскироваться они умеют, я бы его вообще не нашел тогда. А этот нет, в лес не побежал. Полез на столб.
Высоченный, метров, наверное, в тридцать, не знаю, для чего такие столбы нужны, нигде про них ничего не читал. Я так думаю, они погоду как-то регулировали, я их во многих городах замечал. Тучи разгоняли или, наоборот, притягивали, а может, когда надо разгоняли, а когда надо, притягивали. Сам столб гладкий, металлический, в два обхвата. А наверху кругляшка такая решетчатая, вроде как площадка зачем-то. Решето, вот как это называется, лапшу раньше через него делали.
Дикий сидел на земле и отдыхал, щупал простреленную ногу, дурак косматый. А как завидел меня, так подскочил к этому столбу, обнял его как маму дорогую и пополз вверх. Нога ему здорово мешала, он даже стрелу не догадался выдернуть, дубина. Но все равно лез. Силы много, много кореньев в этом году сожрал, дичара, лез почти на одних руках, акробат какой-то.
Я наблюдал. Дикий лез и лез, никак не мог свалиться. В одном месте, уже выше середины, оборвался было, задрыгал лапами в холодеющем вечернем воздухе, как лягушка-путешественница, но не упал. К сожалению, не упал, не сделал мне приятного, не сообщил сюрприза, собрался со своими дикими силами и докарабкался доверху. Перевалил свою рыжую тушу на эту решетчатую кругляшку, расплылся неопрятной бурой копной, сквозь решетку космы выставились. Задышал громко, как кабан-секач, обожравшийся желудей.
А я внизу стоял. Мне его прибить надо было, нечего после себя мстителей всяких оставлять. Может, там, на крыше, я его братиков прикончил любимых? Раньше вонючего дедушку, теперь вонючих братиков, и эта рыжая макака поклялась меня уничтожать всегда и везде.
Не, дикого надо пристреливать.
Я снял с плеча арбалет. Конечно, он высоко забрался, просто так не снять, придется кое-что придумать…
Достал ключ, подтянул лук помощнее. Теперь стрела пойдет метров на двадцать дальше. Натянул тетиву, положил стрелу в желоб.
