Саймон Кларк - Кровавая купель
Она залпом допила вино и налила себе второй бокал.
– Ник, как ты думаешь, сколько еще мы должны здесь оставаться?
– Я думаю, еще несколько дней. У нас есть еда, укрытие, мы во многих милях от всех населенных мест. Нет смысла спешить после того, что было в понедельник.
– Ты же знаешь, это не твоя вина. Ты сделал все, что мог.
Предоставив Слэттера его судьбе, мы выехали на шоссе и полетели на юг. Двадцать миль мы не видели других препятствий, кроме попадавшихся время от времени брошенных автомобилей. Вдали виднелись большие и малые города; некоторые из них горели.
После многих часов за рулем у меня чертовски болели руки и плечи; напряжение сводило челюсти так, что зубы болели. Шоссе подходило к очередному горящему городу, и тут мы увидели, что дорога полностью загорожена разбитыми машинами. Это не была специально построенная баррикада. Куда более было вероятно, что люди самоубийственно въезжали в этот завал. Объезда не было, а солнце уже висело очень низко.
Нам стало страшно. Этих мест мы не знали. И не знали, не увидим ли, свернув за угол, тысячу психов, перекрывших дорогу.
Я развернулся и съехал на первом же выезде. И поехал по сельским дорогам.
Мы нашли коттедж в лесу. Открытый и брошенный, он показался нам раем. Конечно, электричества не было, но вода из кранов шла, и в нем была кухня, где можно готовить на открытом огне.
Последние три дня шел дождь. Мы мало что делали, кроме как ели и спали. Вики с Энн долго ссорились, плакали, звали маму, впадали в долгие периоды молчания и снова начинали ссориться. Я съездил в ближайшую деревню – без людей, если не считать мертвых детей – и вернулся с полной машиной припасов, одежды, игрушек и игр. Девочкам стало лучше, потому что теперь было чем заняться.
Сейчас они спали наверху, а мы с их старшей сестрой ели спагетти и пытались придумать, что же нам, черт побери, делать дальше.
– Ты думаешь, эта обезьяна Слэттер был прав? – сказала Сара, отпивая вино. – Что так теперь во всем мире?
– Нет. Будь это даже ядерный удар, все равно должны быть обширные незадетые зоны. Если достаточно далеко проедем, найдем города, где все нормально.
– Бог ты мой… и все-таки это хаос, нет? Как что-то из Библии. Наверняка погибли тысячи. Разрушены города. И если это сумасшествие стойкое, правительству придется куда-то их девать. Целые графства превратятся в сумасшедшие дома.
– Слава Богу, это не наша проблема… Холодно?
– Да, немного.
Она дрожала, но это было всего лишь от холода. Я подкинул еще дров в огонь. Вскоре белые языки пламени загудели в трубе, заполнив комнату пульсирующим светом таким ярким, что свеч не надо было.
Поев, мы сели рядом на диван и смотрели, как пляшет пламя, как будто это был последний хит телевидения.
Я все время возвращался мыслями к родителям. В отличие от остальных я не видел их сумасшедшими и потому не мог заставить себя поверить, что они тоже спятили. Я знал, что, войди они сейчас вот через эту дверь, они были бы такими же, как всегда. Нормальные взрослые, для которых главным были интересы детей. Сара обняла диванную подушку.
– Наверное, это было в воде. Наркотик или токсин.
– Но кто мог бы такое сделать?
– Террористы.
– А почему на нас не подействовало? Ведь оно поражает безумием только людей старше двадцати.
– У взрослых уровень гормонов в крови не такой, как у детей и подростков. Может, эти гормоны и реагируют на яд. Или на газ.
Снаружи из тьмы постукивал по окнам дождь. Сара закрыла шторы. Она говорила, что ей не хочется в темноте смотреть на стволы деревьев, окружающих коттедж. Как призрачные часовые, которые ждут, чтобы что-то случилось.
Вернувшись, она села на диван рядом со мной. Иногда, когда она так садилась, я ощущал гул возбуждения. Десятки раз за последние три дня мне хотелось просто протянуть руку и коснуться ее руки или светлых волос.
Пиво не способствовало самообладанию. Я хотел ее коснуться. Ничего такого дико сексуального, но просто хотелось бы сидеть на диване, обняв ее за плечи, и глядеть на живой огонь за решеткой.
Сара откинула волосы на плечо. Это движение повторила ее большая искаженная тень на стене, отброшенная пляшущим пламенем камина. Она была так красива – читай она сейчас вслух телефонную книгу, я бы впитывал каждое слово.
– Ты говорил, что люди шли по шоссе к югу.
– Их были тысячи. Просто людская река. Такое нельзя вообразить, если не видеть своими глазами.
– Значит, взрослые не просто сошли с ума. То есть не просто бегают и орут. Здесь есть система.
– Система есть, это точно. Родители убивают своих детей. Взрослые, у которых детей нет, убивают всех, кому меньше двадцати.
– Но это почти как если бы они следовали новым инстинктам. Они убивают – да, мы это видели. Но они еще сбиваются в стаи, как птицы. И как только собирается достаточно большая группа, что-то велит им идти на юг. Ник, они мигрируют.
– Мигрируют?
– Ну да, как перелетные птицы. Но куда?
Я пожал плечами:
– Может быть, когда-нибудь узнаем. Как бы там ни было, эффект этого безумия может быть временным. Может, завтра все эти люди очнутся в поле в сотне миль от своего дома, гадая, как они тут оказались.
– Как бы я хотела, чтобы ты был прав! – Вина?
– Да, спасибо. – Она помолчала и вдруг спросила: – Ты уверен, что тебе удобно здесь на диване?
В этом вопросе было больше, чем кажется на первый взгляд. Я спал на этом диване уже три ночи. Наверху были две спальни с двуспальными кроватями. В одной спали Две младшие сестры, в другой Сара – одна в двуспальной кровати.
Я сказал, что вполне нормально, и мы болтали дальне. Что произносили наши языки – это было не важно.
Мы общались взглядами, движениями голов и рук, и еще этот жест, которым она поправляла волосы, сиявшие в свете камина.
– Как твое лицо? – спросил я, глядя на темнеющий кровоподтек.
– Не болит, но все еще распухло. Даже на ощупь можешь почувствовать.
Сара приглашала меня до нее дотронуться. Она отвела в сторону прядь волос и наклонилась ко мне, сидя боком. Когда ее глаза глядели прямо в мои, у меня по жилам шел электрический ток.
Я робко провел пальцем по ее щеке. И не остановился. Не мог себя остановить. Я гладил пальцами ее кожу, вниз по горлу, одним движением по линии волос к затылку.
Она скользнула ко мне по подушкам дивана, приподняв обтянутые юбкой бедра.
Поцелуй. Нежный. Как удар сладости и теплоты. И она целовала меня, как и я ее.
Я вдыхал ее, пахнущую мылом, волосами и кожей. Ощущал ее вкус.
Мы крепко держали друг друга и целовались. Я опустил руки вдоль ее выгнутой спины, туда, где футболка была заправлена в юбку. Она была готова ко всему, горячо дышала мне в ухо. Я хотел видеть ее обнаженной в свете пламени.
И потом я разорвал клинч. Дрожа и тяжело дыша, л встал, а она подняла глаза, синие и блестящие.
Вдруг мне стало неловко.
– Я сейчас еще дров принесу.
Сара улыбнулась:
– Не надо, и так тепло. И я все равно иду спать. Кажется, я уже не чуть-чуть пьяна.
– Я тоже.
Я знал, что сегодня мы будем спать на своих обычных местах. Сара наверху, я на диване. Назовите это условностями ухаживания, но что-то мне подсказывало, что не надо торопить события. Меня уносили жар и головокружение, а Сара казалась прекраснее всего на свете.
Сегодня у нас физической любви не будет.
Но завтра, говорил я себе, когда мы целовали друг друга в щеку, прощаясь, а потом она уходила вверх по лестнице, завтра будет.
Глава шестнадцатая
Вот что мне снилось.
Я открыл дверь коттеджа, и там стояли мама и папа. Они были рады меня видеть.
– Привет, Ник! – сказал папа.
– Ты хоть за собой следишь? – озабоченно спросила мама. – У тебя еды хватает?
А папа улыбнулся шире, показав щербину в верхних зубах.
– Мы знаем, что ты слышал слухи, будто мы хотим тебя убить.
Мама смотрела на меня пристальным взглядом. – Нет, Ник, мы не хотим. Но мы должны.
– Чем быстрее ты вернешься домой. Ник, тем скорее мы с этим покончим. Твоя мама хочет носить твое сердце на рукаве. Так что не будь глупым мальчиком, Николас. Скажи ему, Джуди, скажи ему, как мы хотим, чтобы он вернулся. Сначала твое любимое печенье к чаю, потом пойдем наверх и убьем, легко и быстро, и раз-два-три…
– Это вы убили Джона?
Папа вспыхнул щербатой улыбкой:
– Спроси его сам.
Я посмотрел вниз, между ними, будто родители держали за руки двухлетнего Джона. Голова его была такая, как я помнил, того размера, что должен быть у подростка, но тело сжалось до размеров младенца. Глаза его были открыты, но тусклы, рот превратился в разбитую дыру, а разрыв на лице засох черной кровью.
И тут раздался крик.
Я проснулся на диване. Крик все длился.
Вики и Энн! Я скатился с дивана и бросился наверх, натягивая на ходу джинсы. Сара в брюках и футболке уже влетела в дверь спальни.
Девчонки забились под одеяла и кричали так, будто мне в уши всаживали иголки.
