Андрей Попов - Солнечное затмение
Дикий оглушающий рев разразился столь близко, что бывшего штурмана передернуло как от внезапного удара молнии. Это был хозяин невидимой тайги, никаких сомнений -- та же загадочная тварь, которую они слышали на поляне. Такие звуки могло извергать только крупное животное. И совершенно неважно, что оно хотело этим сказать: пламенную речь или какие-то территориальные претензии. Может, животное просто восхищалось жизнью: для Вайклера это не имело никакого значения. Он почувствовал, что ноги его подкосились, руки с силой сжали канат -- как последнюю ниточку, соединяющую его с островком жизни. И он, спешно перебирая руками, устремился вперед -- прошибая тьму чуть ли не собственной головой, вскрикивая от внезапного удара веток и падая от всякой неровности на земле. Ему постоянно казалось, что ОНО движется по пятам. Дуновение ветра он принимал за ЕГО дыхание, шелест травы под своими ногами -- за звук погони, даже стук собственных зубов -- за клацанье огромной челюсти незримого преследователя. Душа горела, нервы напряглись, как растянутые нити, готовые вот-вот порваться. Вайклер с ужасом представлял себе, как огромные клыки смыкаются на его теле. И с непередаваемым чувством ждал этого каждое мгновение. Он не помнил, испытывал ли он вообще когда-нибудь в жизни такой страх. Это была одна из тех ситуаций, в которые вечности превращаются в секунды.
Вайклер и не сообразил, что уже находится на поляне. Он словно совершил рывок в пространстве и времени. И лишь когда почувствовал перед собой влажную траву, поднял голову. Пламя костра все танцевало в своем красном огненном платье, которое, кружась, раздувалось и гасло. По листу серой травинки прямо перед его носом ползла какая-то гусеница -- тихо, крадучись и озираясь по сторонам. Странно, но глядя именно на эту гусеницу Вайклер вдруг понял, что жизнь все-таки прекрасна...
Встав на ноги, он первым делом откровенно выругался. Поток нецензурной брани, приправленный легкой поэзией, разразился над спящей в неге поляной. Матерный слог Вайклера оказался столь вдохновенным и столь впечатляющим, что даже разбудил Антонова. Мохнатая, уже полжизни как непричесанная голова бывшего программиста бывшего экипажа "Безумца" выглянула из палатки.
-- Чего буянишь?
Вайклер подошел к палатке и заглянул внутрь, поморщившись от смрадного запаха.
-- Можно мне прилечь отдохнуть?
-- Приляг. Только заплати сначала. У нас здесь отель с дорогими люксовыми номерами, а не приют для бомжей.
Вайклер завалился на колючую перину и обхватил голову руками. По стенам палатки мерещились красноватые призраки костра. Мир снова погас перед взором, оставив лишь этот неприятный запах.
-- Послушай, Алекс... Слышишь меня?
-- Ну? -- голос донесся снаружи, далеко-далеко, как из телефонной трубки.
-- Мне кажется, бестолку все.
-- Что именно?
-- Все абсолютно. И это плетение канатов. И наши наивные надежды. И сама жизнь... Сдохнем мы на этой поляне. Или с ума посходим от созерцания собственных рож.
От Антонова долго не было ответа. Потом его ленивый, абсолютно равнодушный голос произнес:
-- И чего ты предлагаешь? Утопиться или повеситься? Мне кажется, первый вариант более предпочтителен. Вешаться здесь проблема. В темноте мимо петли можно промахнуться.
-- Я предлагаю немного поспать... -- Вайклер искренне зевнул. -- Спать, спать и еще раз спать... -- он почувствовал, как сладкий туман забвения проник в его голову.
Последняя человеческая речь, которую он услышал перед своим отключением, являлась речью Антонова. Дословно (в оригинале) она звучала так:
-- Ладно, спи, спи и еще раз спи, а я пока схожу за водой...
Конец цитаты. Земля под Вайклером стала проваливаться в глубокую бездну. Тело потеряло свой вес. Пространство больше не имело определенных направлений, а заторможенное время -- определенного смысла. Он не любил сны, потому что они полны обманчивых радостей и ложных страхов. Но на этот раз снов и не было. Не потому, что их не было как таковых, а просто они не успели ему явиться. Едва он задремал, как издали -- казалось, оттуда, где кончается сама реальность, донесся продолжительный рев. До жути знакомый...
Вайклер очнулся... Прислушался... Оглядел все закоулки мрака... Почудилось?
-- Алекс, ты здесь? Ты чего-нибудь слышал?
Даже если Антонов чего и слышал, он бы все равно не ответил. На поляне его не было. Огонь меланхолично потрескивал. И этот никогда не прекращающийся звук являлся шорохом самой вечности. Тут Вайклер явственно услышал, как хрустнули две ветки. Одна, потом другая. Ветки так могут хрустеть только по причине, если их кто-то специально ломает.
-- Александр! Ты или не ты? Не придуривайся, ответь!
В молчание вплетался все тот же треск костра. Эдрих укутался в одеяло и приказал себе снова задремать. Кошмары сновидений мало чем отличались от кошмаров действительности. Так какая разница, спишь ты или бодрствуешь?
Разницы, может, и никакой, но уснуть снова не вышло. Дикий, пронизывающий кости рев раздался так близко, что Вайклеру показалось: сейчас содрогнется и рухнет на голову палатка. Он ошибся лишь в деталях: содрогнулась не палатка, а его сердце. ОНО уже было на поляне! Послышались тяжелые шаги, зашелестела примятая трава, зашевелились волосы на чьей-то голове. Радости по поводу того, что на планете обитают крупные формы жизни, Эдрих нисколечки не испытывал, и желанием познакомиться с загадочной особью ни малость не горел. Но, кажется, выбора уже не было. ОНО приближалось к палатке...
"Чует по запаху, сволочь!". Вайклер крутанулся, вертонулся и каким-то чудом оказался вне палатки, минуя ее парадную дверь. Первая мысль была -- бежать во тьму. Но прежде чем бежать, надо хотя бы поглядеть: от кого?
Он обернулся... и обомлел... Интуиция предполагала увидеть нечто похожее на медведя, но там...
Неподалеку от костра стояло самое настоящее ИСКОПАЕМОЕ. Длинная, чуть ли не до земли, шерсть, как у мамонта. Огромная голова с не менее огромным рогом, но загнутым не снизу вверх, как у носорога, а словно гигантский клюв -- сверху вниз. У этого чудовища было шесть лап и шесть глаз. Причем, глаза располагались геометрическим треугольником. Два самых верхних, расположенных чуть ли не вплотную друг к другу, образовывали вершину треугольника. Ниже -- еще два глаза, но уже на большем расстоянии, они находились почти вровень с омерзительным клювом. И еще два, самые нижние, располагались на скулах и смотрели по бокам. Все шесть глаз поочередно моргали, но Вайклер отнюдь не расценил это за дружеское подмигивание. Лишь в самую последнюю очередь он заметил у чудовища длинный и толстый, как два крокодила, хвост. Возникала бредовая ассоциация, будто оно некогда проглотило этих самых крокодилов, и они теперь застряли на выходе из анального отверстия. Что же касается эстетической стороны вопроса, то возможно, будучи еще детенышем, этот монстр и выглядел симпатичным, но сейчас...
Вайклер лишь стоял и тупо смотрел на это осязаемое наваждение. Дикие и, не исключено, голодные глаза столь же тупо смотрели ему в ответ. Потом ископаемое вдруг стукнуло хвостом о землю и громко взревело. Мир начала трясти кондрашка, когда отверзлась, как бездна, гигантская челюсть и оттуда показались ряды белых резцов. Чудище еще раз махнуло хвостом, и костер разлетелся на огненные куски. Горящие головешки были разбросаны по поляне, поднялась целая туча пепла, и в черном мире стало раза в четыре темней. Ископаемое будто повелело угаснуть последнему светилу во вселенной. Тяжелая толща мрака, свисающая с небес, до поредела сдавила психику. Первый раз за всю свою жизнь Вайклер помолился:
-- Господи, только не это... Что угодно, только не это! Иисус! Магомет! Кришна! Вы когда-то правили этой планетой... Хоть кто-нибудь, помогите!
И молился он, надо сказать, искренне. Шутки в данной ситуации, мягко говоря, были неактуальны. Кровь, спрессованная учащенным сердцебиением, долбила по вискам. Ноги перестали чувствовать землю, а душа -- небо. В мире реальными остались только две вещи: ОН и его СМЕРТЬ. Ископаемое сделало несколько шагов в его сторону. Потом остановилось, наивно ожидая, что Вайклер повторит этот встречный жест. Видя, что человек стесняется сам подойти, чудовище вновь зашевелило тремя парами массивных лап. Казалось, движется не оно, а вращается сама земля под его всемогущими лапами.
Вайклер вышел из синдрома гипсовой статуи и бросился бежать. Куда глаза глядят. Почти что погасший свет оставил для взора чуть заметные силуэты когда-то существовавших деревьев. Вайклер маневрировал между оттенками темноты и чувствовал, как сзади приближается грохот его личного апокалипсиса. Вдруг не с того не с сего, наверное -- по милости упоминаемых богов, на небе сверкнула яркая молния. На долю секунды все деревья вокруг стали отчетливы в своих красках и контурах. Раскатов грома не последовало. Чудовище заревело еще пуще прежнего. Когда штурман обернул голову, то увидел, что оно шатается на подкошенных ногах. Тут только в поле зрения попал Антонов с плазмопистолетом. Последовало еще три выстрела и два холостых щелчка. Шерсть гиганта задымилась, он стал истерически реветь и бить хвостом о землю. Потом последний раз качнулся и упал. Из ноздрей потекли две струйки темной крови.
