Михаил Каштанов - Союз нерушимый...
Но дома удалось побыть только три дня. Уже на второй день он вместе со всеми сотрудниками института слушал сообщение Совинформбюро. И видел, как суровеют лица людей. Был митинг, на котором люди говорили горячие и злые слова. После митинга Тесла пригласил его в свой кабинет и, медленно прохаживаясь вдоль большого окна, сказал:
— Андрюша, я вижу Ваши чувства и не могу Вас удерживать. Поезжайте, голубчик. Там сейчас Серёжа Антонов, но, боюсь, что ему не хватает Ваших напористости и предусмотрительности. А Вы всё сделаете так, как надо. За институт не беспокойтесь, когда вернётесь — всё будет в порядке. Сейчас нам требуется оружие и я уверен, что Вы найдёте, как его применить.
Вечером Наташка, собирая его в поездку, с нескрываемой гордостью рассказывала, что после сообщения Совинформбюро все старшеклассники её школы сбежали с уроков и направились в военкомат. Там их, естественно, отправили обратно, но похвалили за патриотизм. 'Теперь придётся тир в школе строить' — заявила она, встряхивая всё такой же непослушной гривой, — 'А то мне Витя Морозов прямо заявил, что всё равно на фронт сбежит. Пришлось отругать его, но пообещать тир, чтобы мальчики могли упражняться со стрельбой'. А Андрей, глядя на свою немного пополневшую жену (надеемся, не нужно объяснять причину этого?), совершенно не к месту размышлял о том, кто бы пошёл защищать т.н. РФ в 'то' время, вздумай напасть на неё, ну, допустим, Китай. И, слушая восторженный рассказ Наташки о том, что говорили и что делали её ученики, понимал, что, пожалуй, что и никто. Шли бы в партизаны, диверсанты, народные мстители, но на призыв т.н. власти не откликнулся бы никто. Но сейчас, слава богам, была другая страна, другая власть, и другие, самое важное, пожалуй, люди. Поэтому и война сейчас будет совсем другой.
Слащёв.
И снова был белый (и почему белый, интересно? лучше бы весёленький зелёный) больничный потолок. И буквально въевшийся в металлическую спинку кровати запах лекарств. Вот только Егоров не сидит на подоконнике, напялив женский медицинский халат, и нахально дымит папиросой. Слащёв проснулся от того, что чья-то нежная и мягкая рука погладила его по щеке, а потом взъерошила короткий ёжик волос. Мгновенно открыл глаза — Ольга. Сделал попытку рвануться навстречу и, охнув, рухнул обратно на кровать. Да твою ж ты в перекись марганца! Нога. Расширившиеся на пол лица глаза Ольги заслонила встревоженная и злая физиономия Егорова:
— Лежи, сукин ты кот! Чего дёргаешься, как припадочный?
Вот помяни чёрта и он тут как тут. Егоров, старый и проверенный товарищ, друг. Распекавший, как помнил Слащёв обрывками сознания, кого-то в белых халатах и материвший на весь белый свет какую-то тыловую крысу, которая 'забыла', что раненные бойцы Красной армии должны выздоравливать в палатах на шестерых, а не в скотоприёмниках на сорок человек. В этой, командирской, палате тоже было шесть коек, но пациент был только один. Потому, что второй, командир мотострелковой роты, раненный в шею финским снайпером, вчера после медкомиссии был выписан. И умчался, бодрый и довольный, обратно к своим, чтобы 'наподдать кое-кому как следует'.
— Саша, осторожней, родной, пожалуйста, — это уже Ольга, встревожившаяся не на шутку.
Поддерживаемый с двух сторон, Александр приподнялся и сел, привалившись к подоткнутым под спину подушкам. И смог, наконец-то, прижать к себе свою Ольгу. Погладил по чуть заметно вздрагивающим плечам и вдохнул такой знакомый запах волос. Немного отстранил от себя, всмотрелся в покрасневшие глаза и поцеловал в нос. Чем вызвал радостную улыбку любимой и довольное хрюканье Егорова, опиравшегося на спинку кровати.
— Ну, вот, ёжики сушёные, наконец-то. А то взяли моду — один из болот не вылазит, а другая в песке ковыряется. Надо вас обоих отправить туда, где водятся болотистые барханы, тогда уж точно вместе будете.
— Вот не знал бы, что это твоя работа, Егоров, прибыл бы. Да жалко сводню такую терять. Может тебе профессию сменить, а?
— А ты что, не доволен чем-то, бирюк псковский? Всю плешь мне проел — 'где моя Оля, где моя Оля, жить без неё не могу и не буду'. Не будет он. А шлюзы захватывать кто будет, я что ли? На вот, читай.
И Егоров положил рядом со Слащёвым свежий номер 'Красной звезды', развёрнутый и сложенный первой страницей вперёд. В глаза бросался ставший уже привычным список отличившихся бойцов и командиров, удостоенных правительственных наград. С некоторым удивлением Андрей увидел среди награждённых свою фамилию и недоумённо переводил глаза с радостно улыбавшейся Ольги на ухмыляющегося Егорова.
— Так что, поздравляю, майор Слащёв, орденоносец. А Григорий Иванович ещё от себя добавит, по-нашему, по-семейному. А что в общем списке — не удивляйся, так нужно было. Шлюзы захватили и удержали наши парашютисты, чтобы ты знал. Так что ты у нас кто? Командир парашютного батальона, однако. По должности и звание. А сейчас, 'комбат', готовься одеваться, в санаторий поедем, для выздоравливающих. Машка с главврачом как раз договаривается. Только я потребую, чтобы тебе сначала самых болючих уколов впороли, для бодрости, как выздоравливающему.
— Я всегда знал, Егоров, что ты неимоверной доброты человек. Но чтобы до такой степени?! Какой ещё санаторий, голова ты штабная? Когда мне только позавчера швы сняли, и гипс ещё не засох.
— Вот чтобы ты без меня делал, Слащёв? Я тут перетёр кое с кем и договорился. Доктора к тебе прикрепят уникального. Молодого, но очень толкового. Даже не доктора ещё, а как там у них — то ли адъюнкт, то ли ординатор. Короче, учится он ещё, но уже умеет кости лечить. Обещают даже Воловичу твоему руку сохранить.
— Лёша, а что значит 'перетёр',— спросила Ольга, обнимавшая Слащёва за шею и с улыбкой слушавшая дружескую перебранку.
— А это, Оленька, ты у своего любезного спрашивай. Вечно выдумает всякую ерунду, а мне перед людьми красней.
— Вот не повторял бы за мной как попугай, и краснеть бы не приходилось. Ещё скажи спасибо, что я нормальные слова выдумываю. А как бы ты со 'свинтопрульным' аппаратом обходился? — со смехом ответил Александр.
— Это что ещё за аппарат такой? Как ты сказал — 'свинтопрульный'? — с удивлением переспросила Ольга.
— А это Сашка про начало деятельности одного из авиаконструкторов, то ли прочитал, то ли услышал где-то. Когда тот придумал аппарат, который 'прёт с винтом'. Потому и 'свинтопрульный', — довольно улыбаясь, ответил Егоров. И ему и Слащёву всегда доставляла удовольствие такая словесная перепалка. С самого первого момента их знакомства.
Отдохнуть в санатории наркомата обороны для выздоравливающих у Слащёва не получилось. Доехать он туда, доехал, точнее, был доставлен Егоровым и Блюхером, приехавшим навестить своего командира. И палата ему досталась хорошая — четырёхместная с видом на санаторный парк из широкого окна. Он даже успел пройти первый сеанс лечебных процедур. И вообще всё складывалось неплохо — войска Красной армии подходили к Хельсинки, значит, скоро конец войне. В Ленинграде открывался филиал института геополитики и Ольга переходила работать туда руководителем отделения археологии. Об этом она сказала ему в первый же день, светясь от счастья. На этом переводе настоял сам профессор Хаусхофер, и Слащёв знал, кому он этим обязан. Ну, рыцарь есть рыцарь, в какие бы времена он ни жил, и какую бы форму ни носил. Спасибо тебе, товарищ Отто! Ребята выздоравливали, справку об их состоянии Александр получал ежедневно. Сумел ... убедить и уговорить докторов. Даже Воловичу обещали сохранить руку, но это уже была заслуга Егорова. Правда, Слащёв был убеждён, что без участия Котовского дело всё равно не обошлось. А кто ещё был в состоянии убедить большое медицинское начальство перевести недоучившегося студента Крымского медицинского института в Ленинград? Даже всей пробивной способности Егорова на это не хватило бы. В общем и целом — дела шли неплохо. Три дня.
