Василий Головачев - Смерч
Артур, бледнея, глянул на Светлану, в глазах которой сквозь пламя силы вдруг пробился удивительный свет любви. Вздрогнул, выпрямился, сделал несколько шагов к краю обрыва на негнущихся ногах. Приложил «свирель» к губам. Губы свело, как от электрического разряда. Но он всё же героическим усилием удержал трубочку у рта и дунул в отверстие изо всех сил.
Раздалось тусклое шипение.
Лицо Артура пошло красными пятнами.
«Успокойся, Артурчик, милый!» – прилетела чья-то тёплая мысль.
Тогда он глубоко вздохнул, уже не обращая ни на кого внимания, сосредоточился на вызове, успокоил сердце и дунул ещё раз.
Всё пространство монаршей тюрьмы потряс мягкий, чем-то похожий на голос синкэн-гата, трубный певучий звук. Даже не звук – нечто большее, «музыка сфер», трансцендентное сотрясение психики и глубин материи, перехватившее дыхание, вызвавшее у всех невольное рыдание и слёзы! В этом звуке чудесным образом сплелись птичьи трели, звон капели, шум водопада, треск огня в костре, певучий вскрик затачиваемой оселком косы, детский смех и женский голос, допевший печальную песню.
И стало совсем тихо.
Чёрный смерч остановился, закрутился сильнее, перемешивая в спиральных струях образы и хищные оскалы невиданных зверей.
А с другой стороны горы ударил вдруг в небо огненный фонтан и превратился в смерч, только ослепительно белый, и все почувствовали его великодушную и в то же время грозную силу.
Артур выронил «дудочку», покачнулся.
Светлана бросилась к нему, поддержала, обняла, шепча на ухо какие-то слова.
– Я же сказал, он справится, – сказал Тарас, посмотрев на молчаливого Матфея. Подошёл к Артуру, похлопал его по плечу, поднял «свирель». – А эту вещицу надо поберечь до лучших времён.
– Что происходит? – кивнул на белый искрящийся смерч Василий Никифорович.
– Явление Ангела.
– А конкретнее? – не выдержал Самандар.
– Сейчас всё выяснится.
– И всё же я не понял: у Стаса был не настоящий синкэн?
– Идеальная копия – нун, сакральный модус, воплощение силы Даат. Если бы у него был настоящий синкэн-гата, мы бы с вами тут не стояли.
Стас сел на корточки, закрыв лицо ладонями.
Все посмотрели на него, кто с жалостью и сочувствием – женщины, кто с осуждением и неприязнью, кто с грустью и верой.
– Как же вам удалось подменить синкэн копией? – продолжал допытываться Вахид Тожиевич. – Я так понимаю, произошло это ещё до встречи Стаса с Монархом?
– Правильно понимаешь.
– Значит, всё было рассчитано заранее? Поход Стаса, выход из тюрьмы Монарха? Наши скитания?
– Ошибка оруженосца запланирована не была. В нашу задачу входило создание в «розе» «божественных» духовно-этических структур для программирования будущих цивилизованных форм человеческой расы. Но тайная деятельность Монарха – все эти «просачивания, вселения и внедрения», скупка человеческих душ, попытки изменить матричную реальность, находясь в тюрьме, – мешали нам. Пришлось пойти на применение стратагем, неизвестных господину Конкере, чтобы вернуться к Изначальному Плану Бытия. А поскольку мне доверили возглавить службу безопасности «розы», пришлось разработать и применить режим скрытой защиты Материнской реальности. Поэтому корректировка почти не коснулась социума Земли. Это доверено сделать вам.
– Кем доверено?
Тарас кивнул на сияющий белый смерч.
– Им.
– Значит, это правда? Иерихонская Труба действительно может вызвать… Создателя?
Горшин улыбнулся.
– Создатель не придёт. Пришёл Аватара, материальное воплощение Творца. Или вас это не устраивает?
Самандар смешался, не зная, что сказать, пожевал губами.
– Хотелось бы повидаться с Самим… А мы знаем этого… Аватару?
– Конечно, – кивнул Тарас, посмотрел на Котова-старшего. – Василий Никифорович, у тебя не пропало желание стать разработчиком технологий Согласия? Помнишь разговор с Юрием Венедиктовичем в квартире Анны Павловны?
– Помню, – тихо ответил Котов. – Мне предлагали стать кардиналом Союза Неизвестных…
– Но ты отказался, затронув тему баланса сил. У тебя есть возможность стать воспитателем Архитектора Согласия.
Василий Никифорович непонимающе прищурился.
– Сын, – кивнул Горшин на малыша, которого укачивала Ульяна. – Он вполне может вырасти Архитектором.
Котов посмотрел на жену, на сына, изменился в лице.
– Матвейка?! Архитектор Согласия?!
– Почему бы и нет?
Ульяна прижала к себе сына, глаза её стали большими и тревожными.
– Не хочу! Не хочу, чтобы он вечно воевал и вечно скитался по «розе»!
– Никто вас не неволит. И никто не говорит, что ему придётся воевать и скитаться. Архитектору и на Земле полно забот.
– Не знаю… – тяжело сказал Василий Никифорович. – Социум Земли болен… без драк и войн не обойтись… хотелось бы, чтобы эта судьба обошла моего сына.
– Не уверен, что это достижимо. Зло неуничтожимо, но, если его не ограничивать, мы потеряем всё.
– Я никому не желаю зла. Я не желаю зла даже моим врагам. Я просто хочу, чтобы их не было.
– Это правильная философия. Но мы ещё поговорим на эту тему, ладно? Вот она останется для связи. – Тарас указал на Светлану, всё ещё поддерживающую Артура. – Подскажет место встречи.
– А что будет с ним? – Ульяна зябко повела плечиком, глянув на Стаса.
– Я только убил в нём зверя – зомби-программу Монарха, но ему нужно время, чтобы осознать цену ошибки, найти в себе силы преодолеть боль и отчаяние и вернуть душу. Какое-то время ему придётся побыть одному.
– Vae soli[17], – проговорил Самандар, кинув странный взгляд на Ульяну. И только Василий Никифорович понял значение этого взгляда. Вахид Тожиевич продолжал любить его жену и поэтому был обречён на одиночество.
Сияющий белый смерч остановился.
Стало совсем тихо, как в подземелье.
Затем на краю обрыва соткалось переливчатое световое облачко, приобрело форму человека в таком же белом костюме, что был на Горшине.
– Матвей! – выдохнул Котов-старший.
– Соболев! – проговорил Парамонов в унисон с Юрьевым.
– Хранитель, – почтительно склонил голову Матфей.
– Почему Хранитель? – удивился Самандар.
– Потому что он инфарх, – ответил Горшин. – Мастер мастеров. И ещё Ангел-Хранитель «розы».
– Здравствуйте, – звучным голосом произнёс Матвей Соболев; он практически не изменился со времени последней встречи с бывшими соратниками, только в глазах плескался огонь знания, мудрости и… печали. – Рад видеть вас, друзья.
– Здрасьте… привет… добрый день, – недружно ответили ему.
