Тот, кто утопил мир - Паркер-Чан Шелли

Он уткнулся носом в мягкие волосы у нее над ухом. Но даже когда она подалась навстречу ему, даже когда их лица сблизились, и вокруг словно бы соткался кокон на двоих, — он был один. Он всегда был один, потому что Госпожи Шинь никогда не существовало.

— Великий Хан!

Тот отстранился, на впалых щеках вспыхнул румянец. Он не сводил с Ма взгляда, даже когда обратился к стражникам за дверью:

— Привели Чжу Юаньчжана?

— Нет еще, Великий Хан. Тут одна из служанок Госпожи Шинь. Говорит, принесла снадобье против тошноты. Госпожа просила.

Приход Чжу был неотвратим, как природа или судьба. Неизбежность будущего, которого Ма желала, и в то же время она сознавала, что мощь его сметет все остальное. И эту хрупкую искру, едва расцветшую в темноте, тоже поглотит опустошительное сияние.

— Госпожа Шинь?

Он ждал ответа, а она онемела от горя. Кивнув, ощутила быстрое пожатие его пальцев на прощание — как обещание вернуться.

Великий Хан поднялся обратно на трон и приказал:

— Впустить ее.

Стражники заставили Чжу отпить из плошки с лекарством у них на глазах и только потом пропустили в зал. Они забрали ее деревянную руку. Она с порога поняла, что сейчас останется с Великим Ханом наедине. Глаза не сразу привыкли к полумраку. Внутри было ужасно темно, как в могиле или гробнице. Побеги весенних листьев в высоких вазах уже потускнели от нехватки солнца.

Хотя исполинские деревянные колонны, украшенные резными драконами, заполняли весь зал и скрадывали его пустоту, среди них стояла только одна фигура. Широкие корёские юбки Ма были теперь не пастельных тонов, как у наложницы низкого ранга, а королевского темно-синего цвета с пурпурной оторочкой. Наверное, Великий Хан приказал ей одеться торжественно. Но, миновав Ма на пути к трону, Чжу поняла, что ничего праздничного в ее облике нет, кроме наряда. Лицо Ма было серым. Руки прятались в жестких складках шелковых юбок, чей каркас не давал ей упасть. У Чжу сжалось сердце. Пусть Ма и избавлена от необходимости самой убивать Великого Хана, боль собственного предательства ранила ее, очевидно, почти так же сильно. «Последний ход, Инцзы, — подумала Чжу, обращаясь к жене. — Последний — и покончим с этим».

Чжу стояла у подножия лестницы, ведущей к трону, и разглядывала Великого Хана, погруженного в чтение. Под личиной служанки она была для него невидимой. Наверное, подбежавшую собаку он бы заметил скорее. И только стеклянный звон их соприкоснувшихся Мандатов наконец заставил его обратить внимание на ту, что стояла перед ним. Хан нахмурился.

Баосяна явно подмывало наказать служанку. Она была вопиюще неуместна в этом зале, да еще и посмела вырвать его из задумчивости.

Она сказала:

— Ты меня ждал.

Это дерзкое, кощунственное обращение на «ты», подразумевавшее их равенство, было точно плевок под ноги. Хан отшатнулся.

— Дрянь, ты рехнулась, так обращаться к Великому Хану? Твое счастье, что мы благоволим твоей хозяйке, а то тебе пришел бы конец. Давай лекарство и убирайся.

Чжу выронила плошку, и та покатилась по полу, расплескав содержимое. На темном камне лужа угадывалась лишь по блеску и сверкала неожиданно ярко — в ней отразился не только свет, но и множество бледных силуэтов. Словно открылось окно в далекое ясное небо. Сама плошка укатилась к стене, туда, куда Чжу и метила, приземлившись у ног знакомого бледного призрака. Изодранные белые лохмотья Оюана ужасали Чжу, помнившую, как он некогда гордился своими великолепными доспехами и безупречно опрятным платьем. Теперь он стоял с опущенной головой, и спутанные волосы скрывали его лицо. Чжу передернуло при мысли о кровожадной злобе и оскаленных зубах голодных духов. Хорошо, что она не видит лица… Пальцы призрака все еще судорожно сжимали рукоять сломанного меча, как будто расстаться с ним было невозможно даже после смерти.

От призрака исходил беззвучный вопль боли. Именно его неотступное, яростное, скорбное присутствие Чжу угадала, едва войдя в зал. Теперь этот ужас накатывал на нее с силой морского прилива. Хотелось свернуться, скрыться от чужого голода. Они с Оюаном всегда были похожи, и это сходство связывало их. Но теперь родство испарилось, осталась связь с чем-то мертвым — с чем-то чудовищным, — и осязаемый ужас накатывал на нее волнами, как тошнота.

Чжу бросила взгляд через плечо на Великого Хана — того как раз осенило, куда она смотрит. И что она видит.

Хан прямо и пристально взглянул на нее. Отметил пустой рукав там, где должна быть правая кисть, и дерзость, на какую не способна ни одна служанка. Понял, кто она такая, и поверил без единого колебания. Лицо его не дрогнуло. Но впалые щеки вспыхнули и тут же побелели, выдавая потрясение.

— Чжу Юаньчжан.

Хан произнес эти слова отчетливо, словно вывел в воздухе черные резкие иероглифы и начертал ими судьбу. Тот, кто избрал себе имя Чжу Юаньчжана, станет надгробным камнем на могилe Великой Юани, последним Ханом которой был Баосян.

— Значит, Цзяо Ю сказал правду о тебе. А я-то удивлялся.

Позади него, на спинке трона, золотые драконы ожили, распахнули пасти, чтобы извергнуть облака золотого водяного пара. Их тела были переплетены так, что не разобрать, где заканчивается один и начинается другой. Чжу произнесла:

— Я пришла за своим.

— Неужели? — Побелевшие пальцы сжали закрытую книгу. Он вдруг крикнул:

— Стража! Сюда!

— Великий Хан! — слабо донеслось снаружи.

Но никто так и не пришел. В огромную дверь стучали кулаками и рукоятями мечей. Резкие удары отзывались в зале гулким эхом, словно в черной подводной пещере.

— Великий Хан! Откройте!

Ма так и стояла у двери, которую она заперла на засов. Чжу наблюдала, как первоначальное замешательство Великого Хана медленно сменяется осознанием и злостью на себя. Ей было невдомек, что в нем есть что-то светлое, пока она не увидела полное исчезновение света. Все затопил мрак.

— Так Корё предало меня, — сказал он спустя один долгий, ужасный миг. — Признаю: мне не верилось, что они на это пойдут, даже если ты предложишь им независимость. Их ван — слабак, а знать прекрасно устроилась под покровительством Великой Юани.

— Не все Корё. Всего одна женщина, которая желала тебе смерти.

— Одна… а! — Ненависть к себе захлестнула его, но, очевидно, он взял себя в руки, пусть и с трудом. — Госпожа Ки. Что ж, у нее были на то причины. Мой просчет.

Он повысил голос, обращаясь к Ма через весь зал, и голос его подвел.

— Это было великое представление! А я великий глупец. И как я мог поверить… Ты вообще из Корё?

Тут же черты хана исказились болью, и он ответил на собственный вопрос:

— Конечно же нет. Когда я обратился к тебе на этом языке, ты ни слова не поняла. Кто ты?

— Познакомься с моей женой, Ма Сюин, — сказала Чжу. — Я не виню тебя в том, что она тебе полюбилась, у нее дар вызывать в людях самые теплые чувства. Ты это замечал, когда был с ней? Что становишься лучше, чем обычно?

Ма подошла и взяла ее протянутую левую руку. Едва не задыхаясь, она рыдала, глядя на Великого Хана.

У того на лице читалась такая мука, что Чжу подумала: не умирает ли он? Спустя мгновение Император поднялся с трона. Он был бледен и едва держался на ногах. Но злоба исходила от него черными волнами.

— Ну что ж. Как ты собираешься прикончить меня, Чжу Юаньчжан? Оружия у тебя нет. Неужели ждешь, что я убьюсь об пол, чтобы ты перешагнул через мое тело и уселся на трон? — Его рот искривила хищная усмешка. — Я не настолько великодушен. Легкой добычей не стану.

При всей своей женственности Великий Хан был выше и тяжелее Чжу. Наверное, и сильнее. А она — калека. В жестокой рукопашной схватке, где нос разбивают локтем, душат, накинув руку на шею, давят всем весом, он скорее всего победил бы.

Призрак неподвижно стоял у стены, в молчании сжимая сломанный меч. Чжу подошла. Холод, исходивший от него, пробирал до костей, но вблизи веяло чем-то пострашней. Хотя призрак не шелохнулся, она почуяла, что он ее заметил. Чжу вспомнила, как замертво падали на палубу корабля пиратки, из которых призраки высосали жизнь. А теперь жуткий голодный дух стоит перед ней. Это уже не Оюан, а лишь эхо его жажды мести.