Майкл Харрисон - Вирикониум
Все его визиты начинались с того, что он спускался по лестнице Соляной подати. В месяцы эпидемии там было людно. Маленькая, излучающая благопристойность фигурка Эшлима выглядела странно среди поэтов и позеров, князьков, политиканов и популяризаторов, которых можно встретить спускающимися или поднимающимися по лестнице на рассвете или в сумерках. Правда, его огненно-рыжий гребень не давал ему слишком выделяться из толпы. Однажды утром, когда уже почти рассвело, он столкнулся на лестнице с двумя пьяными юнцами, которые крутились на задворках знаменитой кондитерской Огдена Финчера. Парочка выглядела премерзко: руки в цыпках, грязные светло-русые волосы, настолько короткие, что их крупные круглые головы казались поросшими поросячьей щетиной. Их вычурные наряды были перепачканы пятнами от еды и кое-чего похуже.
Когда Эшлим заметил их, они сидели на ступенях, один справа, другой слева, перебрасывались подпорченной дыней и фальшиво распевали:
Мы — Братья Ячменя! Нас прогнали
Из Бирмингема и Вулверхэмптона,
Мы — властелины снесенных башен,
Тени странных дел преследуют нас всю ночь.
Однако вскоре пение прекратилось.
— Эй, викарий, благослови нас!
Шатаясь, близнецы подошли к художнику и пали перед ним ниц. С какой радости они приняли его за священника? Впрочем, возможно, они обращались с подобной просьбой ко всем прохожим. Один из них схватил Эшлима за лодыжки обеими руками, смиренно вытаращился на него, и тут его обильно стошнило.
— У-у-упс!
Эшлима передернуло. Он попытался не обращать на них внимания и пошел дальше, но парочка последовала за ним, время от времени делая попытки выхватить у него мольберт — просто шутки ради.
— Вам должно быть стыдно, — в отчаянии произнес он, стараясь не встретить взгляд их голубых телячьих глаз.
«Братцы» дружно застонали и кивнули.
Таким образом они прошли, наверно, шагов сто по направлению к Мюннеду, заговорщически перемигиваясь, когда им казалось, что Эшлим их не видит. После этого им что-то ударило в голову.
— Финчер! — заорали они и принялись швырять друг в друга объедками мяса и фруктами. — Финчер, спеки нам пирожок!
И побрели прочь, спотыкаясь и барабаня во все двери.
Эшлим прибавил шагу. Терпкий запах раздавленных фруктов преследовал его до самого Высокого Города, где он услышал много интересного про свои ботинки.
Кто они были, эти пьяные братцы? Трудно сказать. Они правили городом — по крайней мере по их собственному утверждению. А наткнулись они на этот город — опять-таки по их утверждению — во время некоего таинственного путешествия.
Впрочем, иногда они говорили, что сами создали его за один-единственный день, единственно из пыли, которую ветер приносит с низких холмов у подножия Монарских гор. С тех пор, по их словам, прошли тысячи лет.
Поначалу они выглядели весьма необычно: две фигуры в алых латах, которые примерно раз в десять лет возникали в небе над площадью Аттелин, огромные и совершенно неправдоподобные, похожие на омаров, с любопытством взирающие на город. Верхом на гигантских белых лошадях они двигались по воздуху, как созвездие, и в течение часа исчезали. Теперь они жили где-то в Высоком Городе у какого-то карлика, уроженца Мингулэя. Они пытались стать людьми.
«Для них это игра — по крайней мере так кажется, — писал Эшлим в своем дневнике. — Они любопытны и могущественны. Не проходит и ночи, чтобы они не учинили какое-нибудь пьяное безобразие. Они день-деньской слоняются по писсуарам винных лавок, вырезая свои инициалы на их стенах, носятся по Маргаретштрассе и набивают желудки пирожками и лапшой, а потом блюют всю дорогу до мавзолея Цецилии Металлики, куда добираются к полуночи».
Виновны ли они в том бедствии, которое обрушилось на город? Эшлим всегда считал, что виновны.
«Если они и в самом деле создатели и повелители города, — писал он, — то не заслуживают доверия, эти пожиратели обедов на вынос с лексиконом подзаборников».
В то время как Братья Ячменя лезли вон из кожи, пытаясь стать людьми, чума растекалась у подножия Высокого Города, как озеро. Атмосфера необъяснимо распространяющегося разрушения накрыла весь Артистический квартал. Кладбища были засажены рядами маргариток, улицы увешаны порванными политическими плакатами. Из бистро «Калифорниум» и кафе «Люпольд» доносился безрадостный презрительный смех. По утрам, когда лил дождь, старухи с выражением невероятной осведомленности выглядывали из окон кондитерских на Виа Джелла. В это же время в Высоком Городе и на всех холмах ниже Альвиса бдительные служаки выгуливали огромных собак в украшенных драгоценностями ошейниках, — тварей, похожих на волков, которые туго натягивали поводки. Это были тайные агенты Братьев Ячменя.
«Все их знают, — писал Эшлим в своем дневнике. — Они делают вид, что обеспокоены настолько, что волосы встают дыбом, поэтому и заводят гигантских псов. За кем они шпионят? Кому сообщают то, что видят? Некоторые говорят, что Братьям, другие — что их карлику, который недавно присвоил себе титул «Великий Каир». Теперь, когда Братья Ячменя появились среди нас, ни в чем нельзя быть уверенным».
Отряды полиции следили за соблюдением карантина на зараженной территории. Их поведение отличали странное безразличие и непредсказуемость. Бывало, что их никто не видел целыми месяцами. Потом они внезапно надевали роскошную черную униформу, брали под арест любого, кто пытался покинуть зону, и уводили куда-то «на проверку». Людей, задержанных таким образом, вскоре выпускали. Однако никакой системы в этом не прослеживалось.
«Я не могу относиться к ним серьезно, — писал Эшлим. — Какая это полиция?»
Но это была самая настоящая полиция. Однажды, когда он отправился навестить Одсли Кинг, они остановили его на лестнице Соляной подати — прежде чем он вошел в чумную зону. Это было уже что-то новое.
Они были вежливы — поскольку задержанный явно пришел из Высокого Города, — но настойчивы. Они забрали мольберт, но несли его так, чтобы у владельца не возникало беспокойства по поводу своего имущества. Они провели Эшлима обратно вверх по лестнице, в ту часть города, которая тянулась за роскошными особняками и площадями Мюннеда, где парки Хааденбоска, похожие на рощицы с небольшими озерцами, летними аллеями и кустарником, незаметно сливаются со старым и немного зловещим кварталом, некогда известным как Монруж. Здесь, как они сказали, у него будет возможность объясниться.
Эшлим тревожно огляделся. Из Монруж становилось видно, что величественные башни с их строгими надписями и причудливыми куполами, визитная карточка города, после какой-то давно забытой гражданской войны совсем обветшали. Нежные пастельные краски потускнели или наоборот почернели от копоти. На верхних ярусах башен обитали птицы. И хотя Маргаретштрассе с ее деловитой суетой находилась на расстоянии броска камня, здесь давно никто не жил. Когда Эшлим напомнил об этом полицейским, те только улыбнулись и спросили, указывая на планшет, в котором он держал краски и кисти: не тяжело с таким ходить?
Вскоре Эшлим начал замечать признаки недавно начатых строительных работ: траншеи, прорытые поперек улиц, наполовину возведенные стены среди зарослей кипрея и травы, которую почему-то именуют «амброзией», низкие кирпичные ограждения по краю котлованов. Тут и там возвышались здания полностью отстроенные, только стены не были выкрашены. Каждое из них напоминало ратушу, а весь комплекс наводил на мысли о том, что в них должен размещаться муниципалитет и прочие подобные учреждения. Но работы, похоже, давно прекратились. Большинство построек так и стояли незаконченными, и древние ветшающие башни презрительно взирали на них, словно на искусственно выведенных уродцев, стесняющихся своего роста.
Эшлиму велели войти в одну из башен для допроса. Снаружи она напоминала обугленную колоду, но была вполне пригодна для жилья. Новенькие деревянные перегородки, еще пахнущие столярным клеем, делали внутреннее пространство еще более тесным. В узких коридорах было людно и шумно. Эшлима перепоручили заботам мрачного, безвкусно одетого господина, который провел художника через анфиладу голых комнатушек. В каждой художнику приходилось объяснять должностным лицам, зачем он пытался пройти в чумную зону. Должностные лица безразлично взирали на него, и под конец Эшлиму начало казаться, что его история с самого начала выдумана и навязла у него самого в ушах.
Разве он не знал, спрашивали они, что вход в зону запрещен?
— Боюсь, не знал. У меня там клиент.
Вот уже много недель на всех стенах в округе развешаны плакаты, ответили они. Неужели он их не заметил?
