Один в поле воин - Тюрин Виктор Иванович
Весь месяц я прожил в доме Вильсонов в Вашингтоне, за исключением пары дней, когда мы ездили за русскими визами в Нью-Йорк. Если вопрос со всеми европейскими визами решился без нашего с Марией присутствия, то в Нью-Йорк нам пришлось съездить для посещения советского консульства. Как оказалось, причина для нашего личного присутствия была не во мне, как опасался Генри, а в нем самом.
Разговор начался с вопроса консула: если вы едете в Испанию, то что вы собираетесь делать в Советском Союзе?
– Мы едем как туристы, – первым ответил на этот вопрос Генри. – Нам интересно, как и чем живет ваша страна.
– Даже так? – деланно удивился консул. – Мне не доводилось встречаться с вами раньше, господин Вильсон, но при этом приходилось читать ваши статьи, а также кое-что слышать о вас. Вы один из советников президента, не говоря уже о том, что вы находитесь с ним в дружеских отношениях. Как мне еще известно, вы, в свое время, председательствовали в трех комитетах и возглавляли две сенатские комиссии по расследованиям, а также довольно часто выступаете с речами в сенате. Изучив все, что относится к вашей политической деятельности, нетрудно сделать вывод, что вы полностью разделяете взгляды сенатора Джозефа Маккарти, который настаивает на крестовом походе против коммунизма. Если вы все уже определили для себя, зачем вам поездка в страну, политика которой вас не устраивает? Или вы хотите открыть что-то новое для себя?
– На этот вопрос, если вы не возражаете, господин посол, я бы хотела ответить, – Мария вопросительно посмотрела на посла. После его кивка головой она продолжила: – Поездка в коммунистическую Россию не имеет никакого отношения к нашим политическим взглядам. Это я попросила мужа включить в эту поездку вашу страну, так как меня интересует искусство, во всех его проявлениях. У вас, в советской России, есть направление, которого нет в других странах мира – социалистический реализм. Мне очень интересно посмотреть, как оно выражено в картине и скульптуре. В не меньшей степени меня интересуют исторические памятники городской архитектуры. Я ответила на ваш вопрос?
– Можно сказать, что ответили, – при этом он бросил на нас оценивающий взгляд, словно пытался прочитать по нашим лицам, насколько правдивы слова Марии Вильсон, после чего спросил: – Какие города вы наметили для посещения?
– Москва и Ленинград, – ответила жена сенатора. – Именно там находятся главные художественные музеи вашей страны. Кроме того, меня интересует Ленинград как исторический архитектурный памятник.
– Сколько вы намерены пробыть в Советском Союзе?
– Две недели, – снова вступил в разговор сенатор. – Остановимся в Москве, а уже оттуда съездим на три-четыре дня в Ленинград.
– Три-четыре дня для этого замечательного города мало, но общее впечатление вы сумеете себе составить. Не смотрите на меня так удивленно, ведь это город моего детства и юности, поэтому он навсегда останется в моем сердце, как первая любовь.
– Вы очень хорошо сказали, – сказала Мария, а затем неожиданно спросила: – Вы случайно стихи не пишите?
– Нет. Не пишу, – неожиданно улыбнулся консул. – Насколько мне известно, вы собираетесь лететь через Берлин во Францию, а потом в Испанию. Все правильно?
– Так и есть, – подтвердил его слова сенатор. – Я узнавал, что есть пассажирский самолет Москва – Варшава – Берлин. Это так?
– Все правильно, мистер Вильсон.
– У вас это регулярные рейсы? – неожиданно спросила консула Мария. – Надеюсь, у нас не будет проблем с билетами?
– Это вне моей компетенции, миссис Вильсон, – консул снова придал лицу служебное выражение. – У меня остался последний вопрос: зачем вы берете с собой Майкла Валентайна?
– Можно мне ответить? – и я, как школьник на уроке, поднял руку.
– Можно, – ответил консул.
– Мистер, это же так просто. Я просто хочу посмотреть мир! – при этих словах я постарался сделать свою улыбку как можно шире и непосредственней. – Когда тетя Мария мне сказала об этом путешествии, я даже раздумывать не стал. Такой шанс выпадает раз в жизни!
Консул снова улыбнулся:
– Против таких слов трудно возразить, мистер Валентайн. Завтра, после десяти часов утра, вы, мистер Вильсон, сможете забрать ваши документы. Хорошего вам всем путешествия и приятных впечатлений! До свидания.
За все время, что мне довелось жить в Вашингтоне, один раз я был в театре, три раза в кино и дважды на выставках. Наиболее хорошо мне запомнилась первая выставка, на которую мы поехали втроем. Мария, ее подруга Маргарет и я. Впрочем, не мне одному запомнилась именно эта выставка.
Дело в том, что это была не просто выставка картин, а своеобразная помощь городских меценатов молодым и еще неизвестным художникам. Несколько богатых семей, в том числе и Вильсоны, собрали деньги и взяли в аренду на две недели часть городской художественной галереи, откуда на это время убрали постоянную экспозицию, а вместо нее вывесили картины и поставили скульптуры молодых художников самых разных направлений в искусстве. Чтобы обеспечить интерес к выставке, были наняты люди, которые стояли на оживленных городских перекрестках и раздавали листовки с приглашением посетить выставку, а за несколько дней до открытия пошла реклама по радио. В одиннадцать часов состоялось торжественное открытие с короткой вступительной речью и духовым оркестром, после чего для художников и журналистов был устроен фуршет, вот только, в отличие от предыдущих выставок, никакой комиссии, которая отвечала за подбор произведений, здесь не было. Организаторы решили дать полную свободу молодым дарованиям, но мне так кажется, что впоследствии они об этом сильно пожалели. Выставка называлась «Свобода, любовь и будущее». Как видно, местные художники слишком вольно восприняли ее название, решив поразить горожан своей безграничной фантазией.
Мы пришли на выставку с Марией и ее подругой ближе к вечеру, когда основной поток посетителей схлынул, а сами молодые дарования собрались в небольшие группки в почти пустых залах. Обойдя по большой дуге стоящее недалеко от входа так называемое творение, сделанное из кучи мусора, склеенного в виде остроконечной горы и имевшее пафосное название «Мир будущего», мы прошли в первый зал. По мне, так все картины, висевшие на стенах, и полтора десятка конструкций (слово статуя им точно не подходило) из пластика, бумаги и металла, разбросанных по залу, были сделаны парой-тройкой накурившихся малолеток, настолько они были убоги и безвкусны. Впрочем, подавляющее большинство находившихся здесь художников выглядели им под стать, безвкусно, крикливо, с претензией на экстравагантность. Один из таких типажей, стоя рядом со своей картинкой, где на белом фоне был нарисован оранжевый шар, с надписью «Мир – это оранжевый апельсин», был не только одет во все оранжевое, но даже волосы выкрасил в красновато-желтый цвет.
Мне лично пяти минут осмотра хватило, чтобы понять, здесь делать нечего, вот только две подруги, медленно шедшие чуть впереди, в очередной раз остановилась возле невнятной картины с надписью «Взгляд в себя» и зачем-то попытались понять ее смысл. Остановившись в паре шагов от них, я в который раз обвел зал скучающим взглядом.
«Уроды с вывернутыми мозгами», – только я так подумал, как от одной из компаний отделилось трое самодельных художников и направились к нам. Подруги, стоя возле этой детской мазни, все еще пытались найти смысл там, где его никогда не было. Один из троицы, хорошо поддатый бородатый парень, подойдя к нам, с ходу самодовольно заявил, что именно его картинка и есть жемчужное зерно в этой навозной куче, а дамы, по ним сразу видно, истинные ценители искусства. По окончании своей короткой речи он нагло заявил, что пятьсот долларов за эту шедевральную картину его вполне устроят. Вот только стоило ему узнать, что дамы не собираются ничего покупать, а хотят понять, что он тут намалевал, как недовольный художник заявил своим приятелям, что подобное заявление является прямым оскорблением его интеллектуального творения. Этим бы все и кончилось, если бы он не добавил, что эти две старые задницы просто не в состоянии заглянуть в душу настоящего художника. Договорить фразу он не успел, так как захрипел, выпучив глаза и багровея лицом. В следующее мгновение я развернулся к его двум приятелям, которые при виде оседающего на пол друга испуганно замерли, не сводя с меня глаз. По их лицам было видно, что молниеносная расправа над их дружком произвела на них достаточное впечатление.
