Сергей Шкенёв - Красный властелин
– И охота тебе, командир, с дерьмом возиться?
– Отстань! – Старший десятник проводил взглядом уходящего профессора и крикнул в спину: – Оружие почистить не забудь!
– Не забуду, – буркнул Еремей и скривился от воспоминаний прошедшего утра. Неприятных воспоминаний.
Баргузин явственно представил утренний бой. Нет, не бой… бойня, скорее всего. Когда по спящим в походных шатрах глорхийцам бьет ДШК, а спасающихся степняков встречают меткие выстрелы ручных огнеплюек, то это трудно назвать боем. Резня? Может быть, и резня. Может, если бы дело дошло до белого оружия. Нет, вопящих кочевников, выскакивающих из горящих шатров, уничтожили на расстоянии, брезгуя сходиться врукопашную. И лишь потом, когда всё закончилось, роденийцы ходили по полю, добивая стонущих раненых.
Странное единение с огнеплюйкой чувствовал сегодня Еремей. Он выбирал цель, а она делала всё, чтобы попавшая в прорезь прицела мишень не ушла. Огненные шары совершали немыслимые пируэты, попирали все законы магии и физики, но всё равно находили жертв. Лежащих, бегающих, поднявших руки… Благородная ярость не нуждается в пленных.
Единственный, кого взяли живьём, был застигнут врасплох пограничным старшиной Свистоплясом в самом начале случившейся заварухи. Выползающему из самого большого и яркого шатра нойону дали по башке, стянули ремнями по рукам и ногам да бросили в ближайшую канаву, дабы никто случайно не прикончил бедолагу. Под «никто» подразумевался старший десятник Барабаш, самозабвенно поливавший стоянку кочевников из всех шести стволов станковой огнеплюйки. А утром Пашу Мозгула отыскали… к большому разочарованию последнего, напрасно надеявшегося на шальной огнешар.
– А не желает ли блистательный кагул облегчить душу беседой о превратностях военных судеб? – с преувеличенной вежливостью обратился Матвей к пленнику. И, не услышав ответа, пнул того под рёбра. – Поговорим?
Степняк скрипнул зубами – назвать воина кагулом, то есть винторогой свиньёй, не брезгающей падалью, означало смертельно оскорбить. Такое смывается кровью обидчика, а ещё лучше – заставить его сожрать собственные кишки…
– Нам не о чем говорить.
– Ну как же? – удивился Барабаш. – Есть многое на свете, что может заинтересовать такого любознательного человека, как я.
– Убей.
– Ты куда-то торопишься? Ближайшие пять дней я совершенно свободен.
– У тебя не будет этих пяти дней. И двух не будет. Сегодня… – глорхиец прикусил язык, сообразив, что сказал лишнего.
– Да? Забавно-забавно… Вот с этого места давай-ка поподробнее.
Война войной, а обед по распорядку. Простейшую и самую важную заповедь в роденийской армии знали даже штабные писаря, пограничники же предпочитали не рассуждать о теории, а сразу перейти к практике. Весело булькало варево в котле над костром, на двадцать шагов распространяя запах крепкого бульона – он для раненых и оголодавших товарищей. По здравом размышлении жирного барашка из глорхийских запасов им готовить не рискнули, а вот в меру постный, но упитанный любимый скакун Мозгол-нойона как раз подошёл.
Ксаверию, как самому молодому, выпала почётная обязанность следить сразу за всем. Одной рукой снимал пену с бульона, другой переворачивал над угольями прутики с шипящими кусками конины… и не успевал нигде. Говорят, будто за Тибскими горами в стране Хунд живут шестирукие бабы с тремя глазами… Сюда бы такую, а то ещё нужно нарезать найденную в ближайшем огороде зелень, попробовать варево на соль, разложить чёрствые лепёшки. И чтоб всё одновременно. А если нет шестируких, тогда обычную. И лучше – четыре штуки.
– О чём замечтался? – подошедший Глеб бросил у костра охапку дров. – Как думаешь, дождя сегодня не будет?
– С чего бы это?
– Да степняк слишком тонким голосом орёт, видать, к непогоде.
– Ну не скажи, – не согласился Ксаверий. – Дожди в предгорьях случаются гораздо реже, чем глорхийцы, так что здесь твои приметы не действуют.
– Может быть, – не стал спорить Глеб и потянулся к прутику с мясом. – Пробу не пора снимать?
Не дожидаясь ответа, впился зубами, вдумчиво прожевал.
– Ну?
– Пойдёт с голодухи. Горячее сырым не бывает. Звать всех?
– Да командир сам сюда бежит, – засмеялся пограничник. – Хороший десятник жратву за версту учует.
Но Барабаш ещё издали замахал руками:
– Туши костёр!
– Что случилось? – сидевший около раненых Свистопляс повернул голову. – Или у тебя в брюхе не свистит?
– Сейчас пиктийские дракониры прилетят и всех накормят, – уже спокойным голосом произнёс Матвей. – Глорхиец тут поведал кое о чём.
– Плохо, – пограничный старшина рывком поднялся на ноги. – Когда?
– Не позднее полудня.
– Вполне успеем.
– И порядок навести успеем? – старший десятник показал на всё ещё тлеющие остатки шатров. – Хоть бы времянки какие поставить, чтобы с воздуха сразу не разглядели. А уж ежели сядут…
Удивительно, но мысль отступить и укрыться в соляной шахте не посетила никого. Вместо неё пришла злость. Испепеляющая злость пополам с ненавистью.
– Сколько их будет?
– Этот урод сам не знает, – Барабаш аж сплюнул с досады. – Ему приказали ждать здесь и по прибытии пиктийцев обеспечить драконов едой. А колдунов энергией.
– В каком смысле? – недоуменно спросил Ксаверий.
– В самом прямом – тебя собрались скушать.
– А харя не треснет? – теперь вместо недоумения в голосе пограничника звучала злость.
– У меня? – удивился Матвей.
– Ты-то здесь при чём?
– А-а-а, тогда понятно. Давай, – и Барабаш хлопнул старшину по плечу, – поднимай бойцов и за работу. И это… раненых в дом занесите.
Твердимир сжал кулаки – после того, что сделали степняки с населением Большого Лабаза, находиться внутри приземистых, крытых сланцем домиков тяжело даже видавшему виды пограничнику. Старшина не считал себя неженкой, и эта война стала третьей в его жизни, но тут… Нельзя так…. будто и не люди вовсе.
Поесть всё же успели, благо Еремей Баргузин высказал предложение, сильно сэкономившее время и силы.
– Зачем мы будем ставить шатры? – спросил он у руководящего расчисткой Барабаша.
– Маскировка, – пояснил старший десятник. – Что тут непонятного?
– Вроде всё понятно, но ведь шаман для чего-то хотел поставить завесу невидимости.
– Так не успел.
– Это мы с тобой знаем, что не успел, а они? – бывший профессор указал пальцем в небо. – Прилетят, ничего не увидят и решат, что всё в полном порядке. Короче – темна вода во облацех…
– Попроще не можешь? – скривился, как от незрелого яблока, Барабаш.
– Могу. На месте пиктийского командира я так бы и подумал. Тем более внизу всего лишь кочевники.
– Ну и что?
– Ты когда приходишь в хлебную лавку, то запоминаешь, в каком углу который таракан сидит?
– Логично, – Матвей блеснул услышанным невзначай учёным словом.
У Баргузина ворохнулось в груди что-то горячее, а сердце не слишком заторопилось с новым ударом – именно так он когда-то ответил юной рассудительной девушке, жившей по соседству. Ветреная красавица подробно и обстоятельно объяснила подающему надежды, но безденежному и голодному студенту причины своего отказа. Да, и Еремей был молодым и влюблённым… одну жизнь назад? Давно, очень давно.
– Разреши встать к ДШК, командир.
– Зачем?
– Так надо.
Матвей прочитал на лице профессора нечто, не позволившее ответить отрицательно. Только кивнул молча и ушёл к пограничникам, раскладывающим поверх пепелища пласты свеженарезанного дёрна.
– Поскорее бы прилетели, – старшина выплюнул травинку и перевернулся на спину. – Ненавижу ожидание.
– Как тебя, такого прыткого, в пограничники взяли? – Барабаш внешне не проявлял признаков нетерпения, только голос звучал суше обыкновенного.
– Это наследственное, – Твердимир закрыл глаза и улыбнулся. – Шесть поколений Свистоплясов на границе служили, а я чем хуже? Дети подрастут, и они пойдут.
– Много детей?
– Нет, всего четверо сыновей. Я же только два года как женился.
Барабаш удивлённо присвистнул и спросил:
– Как это умудрился?
– Близнецы, – ухмыльнулся пограничник. – А ты про что подумал?
Матвей заржал не хуже недавно съеденного нойонова иноходца, но от ответа уклонился. Вместо этого он поднял руку, призывая к молчанию, и прошептал:
– Кузнечики смолкли.
Так и есть, даже дикие пчёлы, неизвестно с чего собирающие горький мёд на этой выжженной солнцем земле, и те попрятались, как перед грозой. Неужели правду говорят, будто насекомые чувствуют приближение драконов за многие вёрсты? Сейчас как раз случай убедиться в правдивости слухов.
– Только бы сели поближе, – старший десятник погладил тёплую рукоять одноразовой трубы с «громом небесным». Три штуки их нашлось в амбаре. Всего три штуки. – Только бы сели вообще.
Барабаш твёрдо решил не испытывать судьбу и не атаковать тварей, пока они в воздухе. Сколько их будет? Шесть, девять? А если вообще дюжиной нагрянут? «Громобой» не чудо-оружие, и порой двух выстрелов мало на живучую и вертлявую скотину. На земле же появляется шанс накрыть наездников. Без них страшные драконы останутся тем, кем и были изначально, – огромными тупыми ящерицами, беспомощными без управляющей магии. И, значит, полуслепыми и уязвимыми.
