Сергей Волк - Наследие Древних
Молодой крайт потянул на себя дверную ручку. Скрип несмазанных петель совпал с воем ветра. Вниз вела плохо освещенная лестница. Бывший оннок стиснул зубы. Назад пути нет. Нужно встретиться со здешним хозяином, весьма неприятным типом.
Ноги застучали по щербатым ступенькам, рукой Заг придерживался за шероховатую стенку.
Лестница привела к деревянной двери. Из-под нее сочился свет. Бывший оннок замер. Еще есть возможность передумать. В голове галопом понеслись десятки мыслей. Заг засопел. Нет, он уже слишком далеко зашел. Бессмысленно отступать. Молодой крайт распахнул дверь.
Здесь не убирали вечность. Под низким потолком с единственной лампочкой полотенцами висела паутина. Засаленный деревянный пол был испещрен трещинами. Из потрепанного полосатого дивана во все стороны торчали ржавые пружины. Посреди комнаты стоял короткий прилавок с протянувшейся вверх изорванной металлической сеткой.
— Хозяин, — позвал Заг.
Горло сжал спазм. В ушах нарастал гул. Поджилки тряслись.
Гость не ведал, сколько простоял в одиночестве. Дверца в дальней стене отворилась, и в комнату еле-еле протиснулся толстенный крайт. На всем Хлок-Ту-Риине вряд ли найдешь другого такого. Природа позаботилась о том, чтобы крайты почти не страдали ожирением.
Хозяин комнатушки подслеповато вгляделся и направился к прилавку, шаркая подошвами. По полу тащился подол серебристо-серого плаща с блестками.
Толстяк встал за прилавок и рукой поманил молодого сородича. У того сжались кулаки. Как же хотелось согнать с морды обжоры эту самодовольную улыбку.
Бывший оннок подавил гнев и направился к соплеменнику. В груди короткими ударами отзывалось сердце.
Когда Заг положил кулаки на прилавок, толстяк ухмыльнулся. Голос сочился ядом:
— Ежели Форси не изменяет память, то я вижу нашего ста-а-арого знакомого.
— Мне нужна твоя помощь, Форси, — ровным голосом признался бывший оннок.
— Ну, разумеется, нужна. Иначе б ты сюда не сунулся.
Заг протяжно выдохнул. Представлял, как Жажда красными струйками вытекает из ноздрей. Все тело мелко дрожало.
— Ну-ну, — театрально забеспокоился хозяин комнатушки. — Не надо нервничать. Ты же не убивать старину Форси заявился.
Бывший оннок набрал полную грудь воздуха и засунул руку в карман штанов.
— Вот. — Гость выложил на прилавок три монеты и две измятые купюры. — Это все, что у меня есть.
Толстяк фыркнул, небрежно рассматривая деньги.
— А помнится, Заг, ты за один вечер приносил в пять раз больше, чем это.
— Не напоминай мне.
— Зря ты так… Я же все еще вижу перед собой того маленького паренька, коего нашел на городской площади.
— Я же попросил… — Зага вновь затрясло.
— А ты почти не изменился.
— Ты тоже… Такой же жирный.
Хозяин комнатушки раскатисто рассмеялся и вытащил из-под прилавка голого серого человечка размером с мышь. Тот отчаянно трепыхнулся в пятерне. Улыбающийся толстяк попросту откусил ему голову. Под острыми зубами затрещали косточки, по губам и подбородку потекла красная кровь. Молодой крайт поморщился и отвернулся.
— А мне нравится, — озорно признался Форси. — Миконы сладкие… И к тому же мужскую силу поднимают.
Гостя знобило. А толстяк продолжал:
— Ты бы попробовал. Хотя вы же по бабам ни-ни… Или… Заг, я что-то там слышал. Разные слухи ко мне добираются. Похоже, у тебя… Ну-у… было что-то.
— Помолчи, Форси.
— И как, понравилось?
Бывший оннок сверкнул глазами и прошипел:
— Я же нормально прошу тебя.
— Нет проблем, — развел руками толстяк. В правой кровоточил обезглавленный человечек.
Форси по-отечески посмотрел на гостя и приуныл:
— А зря ты ушел он нас. Мог бы стать лучшим нюхачом.
Заг дышал ровно. Соплеменник твердил:
— И сейчас у тебя совсем не было бы проблем. Так нет же, не послушался меня, рванул к этим белоплащникам.
Молодой крайт сцепил зубы.
— И что, Заг, — с укором продолжал толстяк, — разве Форси тебя не предупреждал? Они там, у себя в Обители, голову дурят молодежи. Обещают какое-то Просветление, коего отродясь никто не видывал.
— Оно есть, — сухо парировал бывший оннок.
— Мальчик мой, я-то уж побольше твоего прожил и знаю, что говорю.
Толстяк поглядел на обезглавленного человечка и небрежно бросил его под прилавок.
— Форси тебе плохого никогда не желал. Форси всегда хорошо относился к своим «детям».
Заг убрал руку за спину и скрестил пальцы.
Толстяк невесело улыбнулся и прошептал:
— Знаю, это помогает… Иногда… Ненадолго…
Молодой крайт скрипнул зубами и резко подался вперед:
— У тебя много таких, как я? Мальцов, которым ты голову дуришь?
Хозяин комнатушки сделал шаг назад и искренне огорчился:
— Жаль, что ты до сих пор ничего не понял.
— А что я должен понять? Ты ведешь грязные делишки.
— Да? — ухмыльнулся толстяк. — Даже так?
— Так.
— А твои товарищи, значит, не грязные? Беленькие плащи надели и думают, что чисты и невинны.
Заг до дрожи в руках сжал кулаки. Потом прошептал:
— Они уже не мои товарищи.
— Выгнали, значит?
Бывший оннок коротко кивнул.
Толстяк думал долго, потом проговорил:
— Этого и следовало ожидать. Ты нарушил заповедь, познал женщину…
— Не напоминай мне, Форси, — с болью попросил Заг.
— Как скажешь.
Хозяин комнатушки вышел из-за прилавка и зашаркал к дивану. Тот заскрипел под тяжеленной тушей.
— Садись, — предложил толстяк.
— Постою.
— Как знаешь…
Они молчали несколько минут.
— Вот ты думаешь, Заг, что Форси плохой. А ежели посмотреть на суть дела, то все не так. Я, можно сказать, наоборот, помогаю юнцам в этой жизни. На наркоту их не подсаживаю. В бордели не толкаю.
— Они воруют для тебя.
Толстяк ухмыльнулся и напомнил тоном лектора:
— Когда-то ты, мой юный друг, называл это «забирать деньги у толстосумов».
Бывший оннок не нашел возражений. Хозяин комнатушки протяжно выдохнул и произнес:
— Ты же прекрасно понимаешь, что нам эти деньги нужнее. Уж лучше мы их пустим в дело, чем крайты просадят их в казино и прожрут в кабаках.
И опять Загу нечем было крыть.
— Форси никогда не учил тебя плохому. И других мальцов не учит. Он помогает им, дает уверенность, место в обществе. Нюхачи живут и ни в чем себе не отказывают. И ты, Заг, мог бы стать одним из них… Впрочем… — толстяк призадумался. — У тебя еще есть возможность.
Молодой крайт сверкнул глазами. Скрещенные за спиной пальцы усмирили Жажду.
— Эх, Заг, Заг, — покачал головой старший соплеменник. — Они ж тебе башку ерундой забили. И другим забивают. Кормят байками о каком-то Просветлении, коего попросту не было и нет. Ну скажи Форси, ты хоть раз видел этих ваших Просветленных?
Бывший оннок потянул с ответом. Пробурчал:
— Они уходят из Обители.
— И куда?
— Об этом никто не знает.
Форси хохотнул и покачался на диване, скрипя пружинами.
— Да нет никаких Просветленных. Я пока, увы, не знаю, кто и что реально стоит за Обителью, но вскоре узнаю. — Толстяк засопел.
От пришедшей в голову мысли Заг чуть не задохнулся.
— Ты… Ты… хотел… У тебя был план использовать меня?
Хозяин комнатушки пожал плечами и сложил руки на животе. Заговорил с апломбом:
— Разумеется, Форси не исключал и такую возможность. Но он быстро смекнул, что тебе сильно задурили мозги. И ты уже вовек бы не согласился выносить мне слухи из Обители.
Зага вновь затрясло.
— Шпионить на тебя? — выдавил он.
— А ты разве не таким же делом занимался? Чего ты поражаешься? Ты воровал и приносил мне информацию.
— Обитель — совсем другое.
— Вот потому-то я до сих пор и не могу понять, кто и для чего ее основал.
— Мы идем ввысь! — гордо заявил молодой крайт и тут же приуныл.
— Во-о-от, Заг, — протянул толстяк. — Они уже сделали тебя рабом ложных постулатов. А Форси, коего ты так не любишь, давал тебе свободу.
Бывший оннок безмолвствовал.
— Мне жаль тебя, — признался хозяин комнатушки. — Ты башковитый, перспективный парень. А белоплащники испортили тебе всю жизнь… Э-э-эх… Ну что тут такого, что ты переспал с бабой? Да я спал с ними сотни, тысячи раз. И что?.. Жив и здоров Форси. А ты мучаешься, Заг. Мучаешься из-за лжи, коей тебя опоили.
Молодой крайт унял дрожь и заявил:
— Это не ложь.
— Ты уже не можешь здраво, объективно оценивать действительность. Послушай Форси, он зла тебе не желает. Ты загнан в узкие рамки каких-то безумных, нелепых постулатов. — Толстяк встал и продолжил: — Я думаю, все эти ваши упражнения и особая пища, коей вас там пичкают, влияют на молодой разум, делают его открытым перед ложью тех, кто стоит за Обителью.
