Андрей Столяров - Детский мир (сборник)
Аппетитно похрустывая, Мэр изящным движением выломал длинную латунную ось со множеством шестеренок и, подняв ее, словно куриную ножку, аккуратно понюхал — закатив после этого яблоки глаз.
— Какой аромат, господа!.. Я рекомендую вам не отказываться от этого блюда…
Он еще раз довольно громко понюхал.
Фраки и пиджаки тут же — хлынули, немного оттесняя друг друга, раздались приглушенные, но вместе с тем злобноватые голоса:
— А позвольте, герр Кошкин, и мне отовариться!.. Подождите минуточку, вы же видите, что я еще не закончил!.. Герр Бурминкель, не будете так любезны — салатик… Господа, господа, не надо толкаться!..
Все это напоминало предпраздничную суету у прилавка. Клаус немного попятился и, неожиданно ощутив у себя за спиной свободное пустое пространство, пересек нечто вроде захламленной подсобки, уставленной ведрами и котлами, а затем, проскользнув в щель забытых приотворенных дверей, очутился в уже знакомом ему чахлом скверике, через чье невысокое ограждение он давеча перепрыгивал.
Очень странно было, что он опять тут каким–то образом очутился.
И сразу же фары выворачивающего с поперечной улицы грузовика ослепили его — он бросился за кусты, выдающиеся из земли значительно выше ограды: страшная, надсадно ревущая, вытянутая, тупая машина, над бортами которой чернели мохнатые шапки гвардейцев, еле–еле, словно выискивая причину, чтобы остановиться, проползла по проспекту, отчеркнутому доми, и, стрельнув напоследок удушливым выхлопом, видимым даже сквозь редкие сумерки, повернула туда, откуда начиналась дорога к Южным окраинам.
Левый красный огонь ее равномерно подмигивал.
Клаус не знал, тот ли это казарменный грузовик, который он видел раньше. Или какой–то другой? Наверное, все же другой. Но само появлени его означало, что войска по–немногу перебрасываются к границам. Это было не слишком понятно. Зачем они туда перебрасываются? И почему рядом с Мэром возник этот скрипучий неповоротливый жук, перед которым, как только что можно было убедиться собственными глазами, Мэр определенно заискивает?
Совсем непонятно.
Была лишь одна–единственная причина для того, чтобы представитель Членистоногих мог появиться в городе.
Неужели — вторжение?
Он нехотя распрямился, а на другой стороне проспекта неожиданно загорелся фонарь и, по–видимому, включаемый и выключаемый, дал подрял две короткие вспышки.
Две короткие вспышки означали, что все в порядке. Мигал, наверное, Крокодил. Клаус помнил, что именно Крокодил должен был находиться на другой стороне проспекта.
Значит, все действительно было в порядке.
Он услышал бурное, прерывистое дыхание позади себя и, не оборачиваясь, протянув левую руку, безошибочно ухватил густую теплую шерсть, под которой прощупывались могучие мышцы шеи.
— Тихо, тихо, — сказал он, теребя волнистые пряди.
Влажный шершавый язык лизнул ему пальцы.
Абракадабр успокоился.
И когда огромное тело собаки, посапывая, протиснулось сквозь кусты, повозилось немного и с мучительным вздохом опустилось на землю, то Клаус неожиданно для себя почувствовал некоторую уверенность.
Он, как будто внутренним зрением, ощутил подступивший к нему магический спящий город — с темными узкими башенками, вознесшимися над горбами крыш, с флюгерами и с домами, глядящимися в ртутную неподвижность каналов, с утренним свежим небом, на котором все ясней и ясней проступала сейчас рассветная зелень: плавал в этой зелени прозрачный, почти невидимый месяц, длинные фиолетовые облака, точно стаи улетающих птиц, растянулись над горизонтом, и, как будто вылепленные из мрака, возвышались над каменной теснотой купола двух великих соборов. Клаус вдруг действительно ощутил их зловещую вековую незыблемость. И еще он вдруг увидел окраины, мелкими провинциальными улочками сходящие в никуда, мшанистую болотную почву, усыпанную кожистыми цветами, анемичные сосны, коряги и судорогу сушняка, и — внезапно протиснувшийся сквозь мелколесье передовой отряд насекомых.
Предводитель их в крапчатом панцире остановился и, как веточку, вздернул над головой сухую крепкую лапку:
— Короеды, ровнее!..
Жвалы его сомкнулись, а на щетке усов задрожали пахучие капельки яда.
Клаус даже зажмурился.
— Этого никогда не будет… — медленно сказал он.
И, точно отзываясь на сказанное, Абракадабр тоже грозно и медленно зарычал, а на другой стороне проспекта, где в проеме парадной скрывался, сливаясь с тенями, невидимый Крокодил, будто очередь пулемета, просверкали четыре мгновенные вспышки.
А затем, после паузы, еще раз — четыре, для того, вероятно, чтобы продублировать информацию.
Клаус напрягся.
А из той же поперечной безжизненной улицы, из которой недавно выползали тяжелые армейские грузовики с гвардейцами, точно так же надсадно ревя моторами, вывернули два военных фургона — с разводами защитного цвета — и, как будто не торопясь, поехали по проспекту — словно связанные, светя зажженными фарами.
На бортах их белели сделанные масляной краской надписи: «Осторожно, люди»!
Это был, вероятно, тот самый, ожидаемый транспорт. Крокодил, во всяком случае, опять — четырежды промигал фонариком. И четырежды, в свою очередь подтверждая готовность, мигнул Капрал, находившийся слева и наблюдавший как раз за поворотом обоих фургонов.
— Вперед! — сказал Клаус.
Абракадабр, казалось, только и ждал этой команды. Мощное, угольно–черное тело его, будто отливающее синевой, метнулось, точно выброшенное катапультой, и через секунду обрушилось прямо на радиатор первого, ведущего грузовика, и передние стекла кабины лопнули, разлетевшись на тысячи прогремевших осколков.
Фургон дернулся к тротуару и остановился, как вкопанный.
— Засада!.. — провизжал в чутком воздухе чей–то панический голос.
Грохнул запоздалый винтовочный выстрел.
И тут же с подножек фургонов, из обеих кабин, из нутра, обтянутого по ребрам грубым брезентом, спотыкаясь и падая от неожиданности на колени, будто куклы, посыпались мешковатые добровольцы охраны. Было их, наверное, человек двенадцать или четырнадцать, растерявшихся, необученных, как это характерно для добровольцев. Они явно не понимали, что им следует делать: поднимались с земли и, прижимаясь к бортам фургонов, вслепую палили по сторонам — пули с визгом отскакивали от домов и от широкого тротуара — а когда перед ними вдруг выросли грохочущие развалы огня от эффектных, но, в общем–то, совершенно безвредных взрывных пакетов, брошенных справа и слева Капралом и Крокодилом, и когда свирепый оскаленный Абракадабр, будто демон, рожденный из этого пламени, подмял под себя ближайшего мешковато–растерянного охранника, то их нервы, как и ожидалось, не выдержали, и добровольцы бросились врассыпную — оставляя оружие и даже не пытаясь образовать хоть какую–нибудь оборону.
Сражение фактически завершилось.
— Отлично!.. — крикнул Капрал, появляясь из ватного дыма и, как повстанец, поднимая над головой селедочное тело винтовки. — Молодцы, партизаны! Действуем, как по расписанию! Теперь отойти без потерь, и тогда вообще все будет в порядке!..
Он нагнулся, наверное, чтобы подобрать рассыпавшиеся из подсумка патроны, старый гвардейский мундир у него был разорван, как будто сквозными пробоинами, и края этих дырок дымились, по–видимому, дотлевая.
— Пошевеливайтесь!.. — также крикнул подбегающий к первому грузовику Крокодил. — Что стоите, закаканцы?!. Не вижу работы!..
Вместо левого глаза у него зияла ужасная впадина, и до самого подбородка тянулись малиновые потеки.
Он как будто явился из преисподней.
— Скорее!..
Клаус уже распахивал тяжелый брезентовый полог, которым была занавешена задняя часть фургона. Брезент, как живой, вырывался у него из рук. Множество неясных фигур, привставая, закопошилось — единым многоголовым чудовищем. Кто–то, не сдерживаясь, заплакал, кто–то, наоборот, облегченно сказал: Слава богу!.. — различить какие–либо лица во тьме не представлялось возможным.
— Вылезайте!.. — не узнавая своего хриплого голоса, пролаял он.
Тут же что–то тяжелое обрушилось на него с края борта и, целуя, обнимая, точно после долгой разлуки, пропищало совершенно девчоночьим слезливым голосом:
— Клаус, миленький, как я рада, что я тебя здесь увидела!..
Он не столько узнал, сколько догадался, что это — Мымра.
— Значит, тоже получила повестку? А где Елена?..
Мымра, видимо, с великим трудом прервала поцелуйный обряд и сказала, моргая, точно сова, ослепленная внезапным и яростным освещением:
— А Елены в нашем транспорте не было… Вот–те крест! И даже не упоминали ее ни разу…
Подтверждая, она, как припадочная, затрясла головой.
— Как это не упоминали?..
Клаус ринулся к соседнему грузовику, из которого женщины уже тоже полностью выгрузились и где Крокодил, находясь в самой гуще, резковато жестикулировал, убеждая, чтобы они немедленно разбегались.
