Олег Дивов - Настоящие индейцы
А сейчас я стояла перед таким же зеркалом в другом, но тоже земном доме. На моем кителе мягко блестели капитанские нашивки, а на орденской планке — две малых Звезды. Я уже не сияла той наивной юностью, которая ослепила Макса девять лет назад. И ждала, когда за мной зайдет совсем другой звездный принц. С которым нет никакой любви, вот и хорошо, зато есть крепкая дружба. И пусть он не носит джедайский китель — у него есть килт.
Август явился точно вовремя и застал меня за излюбленным занятием беременных: положив руку на живот, я прислушивалась к тому, что происходит внутри. У него сразу переменилось лицо, став заинтересованно-смущенным.
— Шевелится? — уточнил он.
— Да ты что, рано еще.
— Я у доктора Оршана спросил, когда что. Он сказал, что уже может быть.
Я тихо улыбнулась. Август вел себя очень смешно. Он даже ходил к моему врачу с дурацкими вопросами на тему «ну и что мне теперь делать?» Погладила живот: там, в тепле и в темноте, растет человек. Покосилась на Августа и не смогла удержаться:
— А тебе не дам погладить! Гладить можно только отцам, в крайнем случае — законным мужьям. Вот женись, делай своего — и гладь сколько влезет, а этот — мой!
Август покраснел, кашлянул в кулак и отвернулся.
— Так заметно, да?
Я открыла рот — и закрыла.
— Я спросил у доктора Оршана — это вообще нормально, что мне интересно, как оно… словом, рассудком я все понимаю, что это неправильно… он сказал, что это часто бывает. Многие мужчины испытывают… я даже не знаю, это не любопытство… Он говорит, что вид беременной женщины вызывает инстинктивные реакции у любого психически здорового мужчины. Защищать, оберегать… Так задумала природа. В природе ведь самцы не всегда кормили именно своих детей, и, чтобы не терять потомство, природа так устроила, что мужчина реагирует на феромоны любой беременной, с которой живет в одной конуре… — Август нервно зевнул и сказал: — Вот черт.
— Ты просто подозреваешь, что тебя обманули, никакой аист не приносил тебя в клювике, а на самом деле ты вырос в животе у своей мамы, — сказала я уверенно, едва сдерживая смех.
Август не знал, куда провалиться.
— Что, действительно надо? — спросила я провокационным тоном.
— Наверное, да, — ответил он честно.
— Но для тебя же это сложно.
— Сам не знаю, что со мной происходит. Почему-то я больше не боюсь этого. Мне даже хочется… ну не знаю, испытать, что вообще чувствуешь при этом…
— Ладно. Разрешаю. Пользуйся, пока я добрая, Августу было очень неловко. Он чувствовал себя извращенцем. Но и отказаться не мог. А я улыбалась, потому что наслаждалась этой невинной властью над большим и сильным мужчиной. Он встал за моей спиной, сзади просунул руку, обнимая меня за талию, и очень осторожно положил ладонь на живот. Положил и слегка погладил.
Почему-то у меня оборвалось сердце. А следом что-то произошло, заметно ниже сердца, у меня перехватило дыхание, я испугалась, невольно прижала ладонь Августа к себе… второй раз… И все стихло.
— Почувствовала? — почему-то спросил Август у меня.
Как будто я могла не почувствовать! Это ж у меня в животе происходило, а не у него!
— Он… он меня узнал! Я знаю, это было как приветствие, он хочет играть со мной! Он нас слышит и все понимает!
— Август, это еще даже не настоящий ребенок. Он ничего не понимает.
— Это ты не понимаешь, — убежденно сказал Август. — А я уверен.
Мы не шевелились. И смотрели в глаза отражениям друг друга. Я холодела, помня, где и у кого видела уже это строгое выражение лица, эти широко раскрытые глаза, эту отчаянную решимость…
И я отчетливо поняла, что именно Август сейчас скажет.
— Август, даже слушать не хочу! — прошипела я.
— Что?
Он вздрогнул.
— Я даже слушать не хочу, чтоб идти за тебя замуж, пока ты не сменишь прическу! Твоя фобия испарилась, зато мои вкусы остались! И меня бесит твоя прилизанная голова!
Он удивился. Наваждение сошло так же мгновенно, как и наползло. Я уже не понимала, с чего мне померещилось, будто сейчас произойдет объяснение с соответствующими планами на будущее. Август был совершенно обычным, совершенно нормальным и адекватным. Он осторожно убрал руки от меня, но не отодвинулся.
— Я сказала это исключительно на всякий случай, — твердо, надеясь, что Август купится на мою уверенность и не распознает, что я оправдываюсь, произнесла я. — Потому что у тебя бывают разные капризы. А ты считаешь, что если каприз не противоречит закону, то он вполне невинный и допустимый. Я не знаю, какой каприз может тебя посетить через пять минут. Может, тебя на почве умиления пробьет на куда большие глупости, чем погладить мой живот. Поэтому на всякий случай — предупреждаю. Пока у тебя вот эта дурацкая, болванная прическа — я даже слушать не буду.
Август отошел на шаг назад и смотрел на меня как на дуру.
— Делла, — проговорил он, — мне нравится моя прическа, и жениться я в обозримом будущем не собираюсь. Да, у меня бывают капризы. Да, у тебя деликатные обстоятельства, и ты многое воспринимаешь иначе. Спишем это на недоразумение и шутку, которую я не понял. Но, тоже на всякий случай, потому что я не знаю, как ты поймешь и истолкуешь мои невинные капризы… Пока ты работаешь на меня, интимные отношения между нами невозможны. Вне зависимости от моей прически.
Срезал. Уел. Теперь уже смущалась и покашливала в кулак я.
— Извини, — сказала я покаянно. — Накатило что-то.
— Понимаю. На меня на Саттанге накатило еще сильнее.
— А с тобой что было?
— Неважно. Быстро прошло. Я потом удивлялся — что это со мной? Ты готова?
— Да.
Мы сели в машину и покатили в сторону аэропорта.
— Ты права, — внезапно сказал Август. — Я действительно подозреваю, что появился на свет именно таким образом.
* * *Маккинби не знал, какое место в его жизни занимает Арканзас. Да никакого, если разобраться. Здесь была родина Деллы. Дом, в котором она росла, ее семья. И только. Делла попросила его заехать сюда на три дня, по пути на Таниру, — Маккинби согласился.
Он не жалел о потерянном времени. Наверное, все еще привыкал к себе, новому. Его фобия так и не вернулась. А просто Маккинби все понял. В детстве все дети строят себе берложки из постели, прячутся и оттуда наблюдают за миром. И мальчик Джулиан просто прятался в животе. Там была его берложка. Он был в тепле и безопасности и мог себе позволить играть с внешним миром. Он и играл. Маккинби умом понимал, что Делла права, нет там еще ни осознания, ни разума. Но не верил. Мальчик Джулиан совершенно точно чувствовал присутствие Маккинби, реагировал на него, пытался дружить. И Маккинби отвечал ему. И Делле. И себе.
Маккинби нравились новые отношения. Оказалось, мальчик Джулиан и был тем фактором, который все стабилизировал. Делле была к лицу ее беременность, и Маккинби чрезвычайно дорожил особенной доверительностью, которая возникла между ними. Доверительность, в которой их было уже трое. Он помнил еще, как было тяжело в первые минуты, как ему показалось, что мир рухнул и ничего не исправишь. А сейчас ловил себя на мысли, что считает мальчика Джулиана своим.
Он стоял на высоком чердаке двухэтажного дома. Слоники жили по-арканзасски, их особняк не выделялся среди принятой здесь архитектуры — длинные, но приземистые дома, надежные, добротные, в которых жило по нескольку поколений сразу. Делла пошла на чердак искать семейный архив, который, естественно, существовал в нескольких частях и был разбросан повсюду. Ей казалось, что в документах семьи должен отыскаться хотя бы намек — чем так важна машина Ивана Кузнецова. Маккинби не отговаривал ее, но для себя все решил: машину он поднимет. Просто так. Потому что красная «тэ-пять эво» машина его мечты. Но до этого было еще далеко. А пока Делла проверяла старые коробки, Маккинби просто стоял. Любовался пылинками, пляшущими в солнечном луче.
— Ой, — сказала Делла, открыв следующую коробку.
Эту прочную, коричневую коробку Маккинби заметил сразу. В ней не могло быть архива — в ней хранилась одна детская тайна Деллы.
Она сняла крышку и вынула метровую куклу. Очень дорогую. В длинном, до пят, розовом кружевном платье. С каштаново-рыжими волосами до колен. Кукла раскрыла глаза и улыбнулась Делле. Делла переменилась в лице, осторожно прижала к себе игрушку.
— Пойдем, — сказала она и направилась к лестнице.
Маккинби не возражал. Делла привела его в свою комнату. В свою детскую комнату, где на комоде сидели принц, принцесса и трое их пупсиков, а рядом стояла белая лошадка. Маккинби помнил эту историю.
Делла усадила куклу у зеркала. Тщательно подогнула ей ноги, свила волосы в жгут и перебросила вперед. Расправила платьице.
