Андрей Марченко - Литерный эшелон
Как же его фамилия была? Ах да – Слащёв…
Читая письмо Алексеева, Слащев как бы между прочим спросил:
– Какое училище заканчивали?..
– Алексеевское…
– А, это на Пречистенке?.. Бывал, знаю.
– Не «Александровское», а «Алексеевское». Это «александроны» на Пречистенке, а мы в Лефортово, за Яузой…
– Простите… Я нарочно так сказал. Проверяю – времена сейчас, сами знаете, неуверенные. Хотя меня обмануть проще простого, я петербуржец, павловец…
И Слащёв запел марш училища:
«…
Под знамя Павловцев мы дружно поспешим,
За славу Родины всей грудью постоим!
…»
К нему Андрей собирался вовсе не заходить, дабы не обременять человека занятого. Потом все же решил нанести просто визит вежливости, но помощи не просить. Поможет советом – и то хорошо.
Но полковник проявил деятельнейшее участие: собрал отряд из дюжины таких же, как и он сам сорвиголов, спросил:
– Вам точно не надо никого в помощь добавить.
– Сам справлюсь… – нарочито спокойно зевнул Андрей.
– Ну, глядите. Не говорите потом, что Яков вам не предлагал.
– Не скажу…
– А отчего вас в Туркестан несет, не скажете?.. Понимаю, все секретно… Но все-таки по-свойски?
Казалось несправедливостью обижать Якова подозрительностью и ложью, но говорить правду тоже было не с руки.
Поэтому Андрей ответил обтекаемо:
– Может, получится из Закаспия привести подкрепление.
– Из кого?.. Из туркестанцев?.. Ну-ну…
Но в помощи не отказал.
Несколько раз в дороге отряд попадал в перестрелки. Двое спутников было ранено, но что-то или кто-то по-прежнему хранил Андрея. Вдоль железной дороги добрался до побережья Каспийского моря. Там нашел капитана, которого соблазнил – нет, не речами о спасении Отечества, а нетолстой пачкой британских банкнот.
Конвой «полковника Яши» отбыл назад, Андрею пришлось же обождать: капитан кораблика не спешил отчаливать, ожидая, когда закончится сезон штормов. Когда погода немного исправилась, Андрей уговорил отправиться в путь. На суденышке подняли парус, но ветер был часто не попутный и путешествие затягивалось.
Меж тем прямо в море грянуло, обрушилось на Андрея лето года 1918-го. Сделало это как-то вдруг, сразу. Когда отплывали, стоял пусть и конец, но зимы. Обыватели кутались в одежды, в оврагах еще лежал ноздреватый снег. Но в пути погода резко наладилась, стало жарко: по кораблику ходили в рубашках, а то и вовсе без них. Дул ветерок, потому солнечный жар почти не чувствовался. Изрядно отвыкший от каспийского солнышка Андрей, стремительно обгорел. Кожа стала горячей, просто пунцовой, и в последнюю ночь невозможно было прилечь, не то, что заснуть. Пришлось делать компрессы из холодной морской воды…
Удалось забыться, но не более чем на три часа. Это было как раз кстати: Данилин старика-капитана опасался. На утлом суденышке полковник был целиком в его власти. Старик запросто мог привезти Данилина прямо в Астрахань в руки большевиков, а то и просто без изысков, ударить в спину ножом. Ведь, наверняка, деньги, предложенные за путешествие были у пассажира не последними.
С иной стороны, ломал голову Андрей, а что делать со стариком по прибытии. Он будет знать о городе, то есть – знать слишком о многом.
Но старик сдержал свое слово, доставил Данилина целым. Ответно Андрей решил, что негоже после этого нарушать свое слово. Паче, старик интереса к городу не проявил – принял на борт обещанную пресную воду, да отбыл, пока попутный ветер не переменился.
***По поводу прибытия Андрея все работы в городе были отменены. Все жаждали скорей услышать новости, узнать, что творится в мире, и как происходящее может коснуться городка.
Думали устроить митинг, для этого собрались на площади, подогнали вместо трибуны броневик.
Но Андрей отказался говорить: он до отвращения уже насмотрелся на митинги, неприятные воспоминания вызывала бронированная трибуна. Да и кричать как-то не хотелось.
Данилин прошел молча через толпу, сообщил: митинга не будет, а состоится совет. О его результатах – сообщат. А пока, простите, но устал, зверски устал…
Андрей пообедал, принял холодную ванную. Вода сняла жар, усталость дала о себе знать и полковник первый раз заснул прямо в ванной. Проснулся где-то через час лишь для того, чтоб, даже не обтираясь от сбегающей воды, перебраться на кровать и снова заснуть.
За пределами здания собирались и расходились жители городка. Говорили полушепотом, опасаясь разбудить полковника. Обсуждали немногочисленные в маленьком городке слухи, вспоминали знаки: с кем говорил прибывший, на кого смотрел.
К сумеркам решили: раз Данилин так беззаветно спит, то и остальным опасаться нечего. Расходились по домам, жгли торопливый электрический свет, ложились спать.
Лишь казаки на сторожевых вышках внимательней всматривались в пустыню – не исторгнет ли она еще кого. Беда ведь не ходит одна.
Но до утра все было спокойно.
Как и обычно.
***Утром Андрей проснулся с первыми лучами солнца, поднялся. Осмотрелся: его старая комната в Аккуме, за окнами – тот же город. Будто и не было десяти лет. Вот только на стуле другая одежда, да нет былой легкости в суставах.
Наскоро одевшись, Андрей отправился по привычному маршруту. У угловой башни остановился, присел на камешке, любуясь морем.
Подошел Шульга, присел рядом: о пробежке ему доложил караульный.
– А у вас тут хорошо… – пробормотал Андрей.
Шульга осмотрел море, скалы, землю, которая еще не вполне проснулась от зимы. С моря дул зябкий ветер. Что же хорошего в такой вот природе. А дальше – хуже. Бывало сорок градусов в тени. Зайдешь куда-то в подъезд где всего лишь тридцать – и блаженствуешь, потому как прохладней. Неужели Андрей этого не помнит?
Но Андрей имел в виду совсем не природу. Может, забыть все, остаться тут, в этом осколке прошлого. Жить, как десять лет назад. Но нет… Революция когда-то доберется сюда. Есть шанс остановить ее на подступах…
Полковник вспомнил, как в 1908, в какой-то деревушке покойный ныне Грабе как бы шутя сообщил, что конец света переносится Высочайшим рескриптом на десять лет. Вот и настал он, год всероссийского Армаггедона – 1918…
– А казачий старшина преставился с год назад, – продолжал рассказывать Шульга. – Ай-я-яй, как жаль! Он ведь с нами и в тайге был в восьмом году, и в городе чуть не с самого основания. Мечтал о смерти во славу отчизны, в бою, а умер в своей кровати…
– Счастливчик… По нынешним временам это роскошь – умереть в своей постели.
– Неужели дела в мире так плохи, как передают по радио?
– Еще хуже… По радио передают не все. Астрахань, Царицын – под большевиками. Дон – колобродит. Генерал Алексеев и Корнилов собрали армию – собрались идти на Кубань… Я вам после расскажу, когда все соберутся вечером… А остальные как? Все ли живы?.. Как Пахом?..
– А что Пахом? Что с ним станется. Бьет птиц из своих ружей, удит рыбу. Ладно, пойдемте что ли?.. Там уже все собрались – ждут нас…
***В зал набилось так много людей, что сразу стало душно. На одном стуле сидели по двое, по трое. Караульный, сообщивший весть о пробуждении, Шульгой был направлен к Беглецкому. Тот располошил весь научный городок. Караульный же по собственному почину донес казакам. Офицеров кроме Шульги в городе не было, но имелись унтера, кои тоже пришли на собрание – а вдруг не выгонят.
Не выгнали…
Ждали долго, нервно. Почти не было разговоров. Генрих Карлович любовно гладил в кармане футляр с ланцетом, профессор Стригун повторял инопланетную азбуку им же и придуманную.
Наконец, появился Андрей, стал у доски, на которой остались следы каких-то математических споров, инопланетных тайн. Стал словно школяр, не выучивший урок и, потому, не знающий что говорить…
– Андрей Михайлович! – бросил кто-то с места. – Так что там с царем, чего слышно, новый будет, али нет?..
Так и заговорили…
***– Такие дела, разлюбезные мои… – закончил Андрей. – Были вы подданными, стали гражданами… А теперь и вовсе непонятно кто. Желаете быть «товарищами»?
Зал зашумел: «товарищи» в изложении Андрея выходили крайне нехорошими типусами. Что толку с их лозунгов? Земли и мира? Так земли у казаков и так имеется сколь угодно, правда неплодородной. Ну так что с того, выдумают чего-то ученые…
– В той России вы чужие, словно пришельцы из других миров, словно инопланетяне. Нет более той России, из которой вы уехали в одна тысяча восьмом году.
– Что делать-то будем?.. – спросил кто-то из унтеров.
– Вот и я хотел вас спросить: что делать-то?..
– За Веру, Царя, Отечество!..
– Царя свергли…
– Значит надоть его спасать!
