Низший - Инфериор. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Михайлов Дем
Будущее?
Ну почти. Сделанный мужчине, женщине или ребенку любого пола укол отнимал возможность иметь потомство. Отнимал навсегда. Но большинство из местных на этот счет особо не переживало, к тому же некоторые уже успевали не раз стать матерями и отцами, прежде чем до них добиралась фатальная для воспроизводства игла. Так что сделка честная, прибыльная и добровольная. Конечно, если ты не пойманный преступник — тем, кто попал в местную тюрьму и имел несчастье там оказаться в день прибытия «херорезов», укол делался насильно. Тюремщики держали, охотник колол. Награда выплачивалась — но уже не уколотому, а тюремщикам.
Откуда приходят охотники?
Так кто ж их знает? Здесь в трущобах на этот вопрос точно никто не сумеет ответить. Хотя общее направление известно — вон оттуда. При этих словах одноногий мужичок махнул трехпалой рукой в сторону куда я и так направлялся.
Приходят они в любое время года, никакого графика нет, ведут себя всегда вежливо, хотя самым наглым могут и пинка дать, чтобы не лезли в приветственно раскрытый багажник или сумку с манящим содержимым. Но вообще они гниловаты, конечно. Очень гниловаты. Так ему самому сделали укол в четырнадцатилетнем возрасте, а всего их у матери было пятеро, отец погиб в джунглях и когда они уже начали подыхать с голода, пришли охотники и предложили мешок кукурузной муки и полмешка фасоли в обмен на уколы для всей семьи. Делать было нечего — укололись.
Ясно… покивав, переварив информацию — тут сильно воняло паленой электроникой и машинной смазкой — я оперся спиной о стену и, держа в поле зрения ведущий сюда переулок, продолжил задавать вопросы, в то время как по воздуху уже плыл запах начавшей закипать общей похлебки.
— Что это за дон Вальро такой? — спросил я у мужичка, которому надоело подпрыгивать и он присел у моих ног, занявшись отламыванием почернелых ногтей с пальцев ноги и увлеченным поеданием обломков — Кто он тут у вас? Главнокомандующий дрочащими на больных детей упырками?
— За это ему воздастся! — в сонных глазах поедателя ножных ногтей зажегся нехороший мстительный огонек.
Одобряю, гоблин, одобряю. Я только что уловил в нем слабую душевную искру злобного гоблина-бойца. Искра почти затухла, заваленная дерьмом суровой забитой реальности, но если помочь ему раздуть ее, если вложить в его трясущиеся лапы дробовик и показать на вызывающие у него злые эмоции цель… При этом не факт, что эмоции вызваны праведным гневом — судя по его искаженной харе тут что-то личное и застарелое. И безымянный калека доказал это своими следующими словами:
— Убил моего брата! Он! Насмерть! — выплюнул калека, странновато ставя слова от волнения — Да мой брат был неправ!
— А Вальро?
— Мог и пощадить! — уже сдуваясь, прошипел мужичок и я разочарованно поморщился.
Я ошибся — он говно, а не гоблин. Правильный зомби, если судить по понятиям покинутого мной стального лабиринта Окраины Мира. Там бы такой как он выживал на теплых пристенных возвышениях, подставляя жопу любому — лишь бы заработать пару солов и не потерять оставшиеся конечности. И его бы такой вариант вполне устраивал…
— Вальро — правильный — калека продолжал меня разочаровывать, на глазах становясь все добрее и разумнее — Не зря его на общем сходе выбрали с первого раза. До него тут главным был дон Августино, но умер несколько лет назад. Теперь над нами дон Вальро и жить стало даже лучше. А то что тот путамерде лапал больную девчонку через окно… этого сам дон ему не простит. Он и его люди тут за порядком следят, насильников и воров карают люто, смотрят, чтобы нигде не полыхнул пожар, проверяют чиста ли вода в подземных хранилищах и чтобы всем ее хватало и была она бесплатна. И мусорщиков они пинают старательно — каждую ночь они выползают на улицы и все тут убирают. Днем эти животные не показываются…
— Животные?
— Дурманная ядовитая трава, вонь, паразиты, гнойники и даже проказа — вздохнул мужичок и покачал головой — Мой младший брат среди них. Уже больше года не виделись.
— Вижу у тебя все братья по хорошей дорожки пошли — заметил я.
— Жизнь такая! — окрысился одноногий, но тут же опомнился и заискивающе заулыбался — Это я от жары рявкнул так сурово. Голову напекло.
— А ведь ты видел, как тот ублюдок лапал беспомощного ребенка — вспомнил я замеченную голову за одним из окном, глядя в глаза окончательно разочаровавшего меня отбросу
— А что я мог сделать?! Он сильный, сытый и злой! А я… я вот он я — перед тобой! Легко тебе говорить, когда ружье в руке, а жирный вкусный тушняк в рюкзаке! И когда ты вот такой! — его заслезившиеся глаза с тоской скользнули по моим обвитым венами предплечьям, задержались на плечах — Вон ты какой! Да высунься я и крикни ему что — он бы меня просто удавил! И я не высунулся — да никто не высунулся! — неожиданно подняв голос, он почти закричал — Я что ли один видел и ничего не сделал? Да все обитающие здесь поганые крысы видели — и никто! Никто слова не сказал! И где они сейчас? А вон — сидят с тарелками и готовятся набрать жратвы от матери той, чьего ребенка не защитили! Чего ты им тогда ничего не говоришь?! Почему не пошлешь этих дерьмоедов нахер?!
Я молчал, наблюдая за поведением вжавших головы в плечи трущобников, сидящих вдоль глинобитной стены с тарелками на коленях. Усмехнувшись, я чуть довернул корпус и ствол винтовки навелся на широкую грудь размашисто вошедшего в переулок мужика. Аккуратная седоватая борода, седые дреды, черные брови, глубоко утопленные глаза смотрят прямо и угрюмо, губы плотно сжаты. На высоком незнакомце просторные длинные шорты болотного цвета и распахнутая безрукавка. На ногах легкие мокасины на толстой подошве, на поясе длинный нож. Шагнув к замершей над котлом Телси, он ударил себя в грудь кулаком:
— Моя вина! Недоглядел!
— Да я… да мы… — пролепетала та, испуганно ежась — Да ничего такого, дон Вальро и…
— Ты охереть как недоглядел — лениво подтвердил я его покаяние, оставаясь на месте и не обращая внимания на пятерых вошедших за ним следом тяжеловесов.
Все вооружены, но тесаки и ножи на поясах, а не в руках. Уверен, что кто-то уже доложил дону о вооруженном чужаке и за ближайшим углом притаилось как минимум несколько достаточно умелых стрелков.
Коротко глянув на меня, дон порылся в кармане безрукавке, демонстративно вывернул его наизнанку, схватил безвольную руку Телси и высыпал ей в ладонь горсть зазвеневших монет. Зазвенел маняще металл. Об этом нарочито широком щедром жесте уже сегодня будут знать все трущобы. Но я был уверен, что в тот так решительно вывернутый карман заранее была положена определенная сумма денег, а жидкий водопадик пролился не для Телси, а для жадно наблюдающих трущобников. Осталось добавить последний штрих — которым я и сам пользовался много столетий тому назад.
Взглянув на толпу оборванцев, дон Вальро рыкающе оповестил всех и каждого:
— Кто тронет эту женщину хоть пальцем или посягнет на ее детей и добро — ответит лично передо мной! Передайте каждому! Она и ее дети под моей защитой!
Я засмеялся и в повисшей тишине мой смех звучал именно так как и должен был — насмешливой издевкой над фальшивой щедростью и никчемными обещаниями. Удивительно, но никто из тяжеловесов не попытался одернуть меня. Все они угрюмо молчали, сверля меня туповатыми взглядами типа «Если б не приказ, я бы тебе гланды через жопу выдавил»…
Дон Вальро повернулся ко мне, заложил руки за спину, демонстрируя этим жестом много чего.
— Я здешний смотрящий. И я благодарен тебе за справедливый суд над этим похотливым ублюдком. Он пока еще жив, но прежним уже никогда не станет. За совершенное им злодеяние положено, как минимум пятьдесят соленых плетей, но я считаю, что он уже достаточно наказан. И пусть это будет уроком для всех остальных — в том числе и для моих людей. Мне нужен здесь порядок. И я своего добьюсь. Вы слышите меня, люди? Передайте всем — карать за подобное буду сурово!
Выслушав, я удивленно хмыкнул — он говорил искренне. Само собой, больше всего он заботился о себе и своем положении, причем он явно собирался править тут до самой смерти. Но при этом он действительно планировал навести здесь полный порядок и не особо жалел лишившегося хера упырка. Может быть у этих окраинных трущоб еще есть шанс — если этого бородача кто-нибудь не убьет.
