Темный янтарь 2 (СИ) - Валин Юрий Павлович

…Сложный момент наступает после подрыва второй «пантеры». Первый танк группа прикрытия останавливает, подтягивая на шнуре под гусеницу противотанковую мину – сюрприз заранее подготовлен, не зря грузовик поперек улицы ставили. Группа прикрытия ждала своего часа, засев напротив, в том доме, что рядом с подожженным, – бойцы свое дело знают, даром, что всего четверо. Танк, вздрогнув, распускает гусеницу и замирает. Вторая «пантера» прет по другому тротуару, обходит, сдвигая-сминая грузовик. Миной тут уже не выйдет. Вылетает со второго этажа «засадного» дома струя огнесмеси РОКСА – достает моторные решетки танка. Горит, сука…

Немцы звереют – атакуют дом с огнеметчиками, теперь его прикрывает основной гарнизон, должны успеть отойти бойцы. Одновременно идет атака на основной гарнизон со двора и с другого направления улицы – от площади Ротушес. Хуже всего то, что фрицы успевают скопиться за вставшими танками, и коротким рывком достичь осажденного дома. Гранатный бой, немцы уже внутри…

На улице оглушительно детонирует боекомплект горящей «пантеры». На миг все замирает, затем опять треск автоматов…

Нет уже никакого управления. В бою все, включая радистов. Стрельба почти в упор, мелькают и падают дымные тени, горят панели обшивки в коридоре, дым режет легкие, автомат уже пуст, хорошо, гранат в автогруппе запасено с лихвой…

…Какое-то время – секунды? минуты? – гвардии капитан Васюк отстреливается из-за немца. Тело роттенфюрера[7] сидит на покосившемся стуле, фриц опирается о косяк двери стальным затылком, стойко вздрагивает из-за попадающих пуль. Ствол автомата оперт о колено трупа, очереди замедленные, заново привыкает капитан к ритму трофейного «шмайсера», ругается. Зато узкие магазины доставать из подсумка мертвеца очень удобно.

— Сиди-сиди, чего уж теперь, – бормочет Серега, – отдыхай…

Немец согласно вздрагивает, после гранатного взрыва лязгает его каска. Опять осколки…

Не-не, определенно устоим. Гранату капитан Васюк зашвыривает уже за окно – то «на посошок», отходят немцы…

Саперы тушат коридор, гвардии капитан Васюк командует, в автомате последний, уже ополовиненный «рожок». Нет, повезло, чего скрывать. С чердака режет короткими МГ лейтенанта Севки – доказывает, что жив гарнизон, хрен подступитесь. На улице, у перекрестка, рвутся снаряды – это вроде как наша, вызванная по радио артиллерия, но не факт. Удаленная артиллерия – дело сложнопредсказумое.

Комнаты полны дыма – воды мало, тушили чем попало, больше тряпьем огонь сбивали, да еще немцев приходилось оттаскивать – запах жженого мяса в такой ситуации последнее дело, и так крепко тошнит.

Докладов от групп всё нет, Серега направляется во двор сам.

— Мы за… машину тушить. Дымит и дымит, зараза, – невнятно объясняет лейтенант. Голова и щека его наскоро и хаотично замотаны бинтом, набухает алым.

— Вали к Зяме, пусть перевяжет нормально, – приказывает капитан Васюк.

Лейтенант пытается отмахнуться:

— Царапина.

— Иди-иди. Шрамы должны быть импозантными, мне девушки наглядно объясняли. Промыть и замотать непременно нужно, не дури.

Ян сидит на корточках, вскрывает вытащенный из бронетранспортера патронный цинк. Встречаются взгляды – сержант Выру успокаивающе кривится. Жив, не зацепило, бок о себе напоминает, а кираса жмет. Нет, нельзя все же нестроевого человека на боевые выходы брать, в тылу он должен сидеть, по возвращению техническое хозяйство в порядок приводить. А немецкий язык… да так ли он нужен был?

Потери автогруппы – треть личного состава. Могло быть больше, но народ опытный и тренированный. Но выбыл навсегда взводный лейтенант Шарифов, отличный пулеметчик Левков, многие мастера своего дела выбыли. Из огнеметной группы в главный гарнизон лишь один Попенко проскочил, остальные погибли. А какие РОКСисты были, эх…

Четверо серьезно раненых – Зяма делает, что может. Легкораненых куда больше, сейчас горячка боя спадет, станут чувствовать, слабеть.

Гвардии капитан Васюк снимает танкошлем, утирает подкладкой мокрую рожу. У самого болят ноги, не задело, просто память о Великих Луках неизменно просыпается после физического напряжения. Но это, безусловно, можно пережить.

Немцы после артобстрела ведут себя скромно, дают гарнизону опомниться. Это хорошо. И то, что рация все еще работает, тоже хорошо. Наши где-то недалеко, у площади Ротушес. Точно ли они там определяются, и та ли это Ротушес – да курад его знает.

Капитан Васюк напоминает себе, что нужно надеть каску – артобстрел очень вероятен, – и идет за предметом амуниции. Приучил себя запоминать, куда каска бросается, очень полезная привычка, теперь не нервирует этот момент.

Каска под канцелярским столом – где оставлял. В дверях по-прежнему сидит мертвый фриц, размышляет о своем. На столе расселся вполне живой ефрейтор Кухов, снаряжает диски командирского автомата.

— Вот молодец ты, Кухов. А то все не пойми чем заняты, – хвалит капитан Васюк, кладя на угол стола ремень с подсумками, попутно прихваченными с эсесмана в соседней комнате. – Наградные листы начну выписывать – с тебя начну.

— Мне можно в середке – заверяет Кухов. – А вот вас, товарищ капитан, начальство что-то насчет наград немножко забывает.

— Не возводи понапраслины на командование, у меня с ним особая договоренность, – намекает командир автогруппы, поднимая свой пустой ППШ.

— Тогда, конечно, иное дело. А если не секрет…

И ефрейтор Кухов, и капитан Васюк невольно вздрагивают – смирно сидевший в дверях немец вдруг шумно заваливается, возмущенно гремит каской.

— Не сдюжил фриц, – бормочет Кухов.

— Э, держался, сколько мог. Годный был камрад.

На немца действительно смотреть жутко – левый бок – сплошь исклеванное пулями мясо и лохмотья. И как сидел-то?

— А я, товарищ капитан, видел, как вы тех в коридоре клали. Нервы у вас железные.

— У меня-то? – Серега оглядывается на площадку перед лестницей, заваленную телами. – На нервы не жалуюсь, у нас, собственно, в отряде весь народ насчет этого организмом очень устойчивый. Ты вот и сам неплох. При нашей службе как иначе? Но настоящий нерв, он в мирной жизни проверяется. Поскольку требуется ежедневно, а не только в моменты штурмов и атак. Вот у меня невеста – там нервы, там характер. Сталь! И никаким термитом не прожжешь. После войны непременно познакомлю.

— Немцы! – кричит наблюдатель.

Немцы оказываются какими-то случайными – едут с другой стороны, и пока вникают в суть ситуации – первая машина расстреляна пулеметчиками-саперами и уже горит. Начинается перестрелка, но вяловатая. Похоже, отходят из города фрицы. Радиосвязь, как обычно, весьма путанная в такие моменты, в целом это предположение подтверждает.

12:48. Подходит долгожданная помощь. Три «валентайна[8]» – крыло головной машины лихо, на манер козырька замоскворецкой кепки, задрано – машины густо облеплены десантом. Бойцы оригинальные – наши автоматчики только на первом танке, остальные десантники полугражданские, с разномастным вооружением и двухцветными бело-красными повязками на рукавах. Польские партизаны и героические подпольщики[9].

Пока капитан Васюк разговаривает с танкистом-старлеем, поляки глазеют на поле боя, на забитую техникой улицу, на подбитые «пантеры». Курад их знает, о чем паны-партизаны думают, у капитана Васюка и до разговора с генералом особого доверия к полякам и литовцам не было. Может, кто позабыл, а кто-то здесь крепко помнит 41-й и радушных литовских селян. Без сомнения, хорошие люди везде живут, но, в общем и целом…

Уходят танки, отправляются бронетранспортеры с ранеными искать санбат – капитан Васюк лично инструктирует каким маршрутом двигаться, ибо опасно в городе даже на уже проверенных улицах.

Стоят товарищи командиры у ящиков с документами:

— Что ж так неаккуратно подпалился? – ворчит гвардии капитан Васюк, тыкая носком сапога в насквозь прогоревший низ одного из ящиков. – Что-то мы недосмотрели, курад бы его…