Александр Афанасьев - Зона заражения-2
С неба просверкнуло, и молнии ударили совсем рядом, взметнув бетон. Тридцать миллиметров или даже пятьдесят семь – на некоторых китайских самолетах именно пятьдесят семь – основной и единственный артиллерийский калибр. Несколько артиллерийских снарядов ударили совсем рядом, взметнув в воздух куски бетона и скрывавшихся за укрытиями боевиков. Поднялись тучи пыли, пылью накрыло их…
– Вперед!
Теперь Роу шел за русским, он едва не упал в свежую воронку от снаряда – та ощерилась оскалом рваной арматуры и только и ждала неосторожного. В пыли через очки ночного видения он увидел скомканную человеческую фигуру у воронки и машинально выпустил в нее две пули, потому что своим он быть не мог – не было тут своих. Потом он стукнулся плечом об обгрызенную пулями бетонную колонну и понял, что они заняли очередной рубеж – теперь это стена комплекса и вход в него. Русские меняли магазины, а он, чтобы подавить возможное сопротивление внутри, высадил остатки своего, дернул чеку гранаты.
– Граната!
Внутри просверкнуло, и русские – у них уже каким-то образом оказался тяжелый щит – двинулись внутрь штурмовой колонной…
Как я остался жив? Волей Аллаха, друзья мои. Волей Аллаха.
Как только я оказался обладателем бритвы, которую мне любезно оставил О’Брайен, передо мной встал выбор. Или вскрыться, потому что я прекрасно знал, что меня ждет, попади я в руки багдадских палачей, отрезание головы на камеру – еще детская забава. Или использовать то, что у меня есть, и драться.
И я выбрал второе. Хотя на этом пути мог потерпеть неудачу и снова оказаться перед перспективой отправки в Багдад – уже без бритвы.
Я не питал иллюзий – один я ничего не сделаю. Их тут только в здании несколько десятков как минимум, а в округе – целый город к их услугам. И, значит, даже если мне удастся добыть автомат, я все равно умру. Плевать. Я умру, но в последний раз внесу свой маленький и невидный вклад в Победу. В нашу Победу. Даже если мне удастся убить одного, счет будет равный. Двоих – уже в мою пользу. А больше – и того лучше. Чем больше я их убью, тем меньше сможет пойти в очередной джихад на север, на мою страну, тем меньше их будет убивать русских… да и просто нормальных людей, тем меньше будет детей, которые на вопрос, кем ты хочешь стать, с гордостью отвечают: «Шахидом на пути Аллаха». Они тоже должны нас бояться. Должны понимать, что мы не сдадимся, не покоримся. Что любой из нас готов умереть, но забрать с собой как можно больше врагов.
Мы их боимся. Боимся их дикости, их жестокости, их убежденности в правильности того, что они творят. Так пусть и они боятся нас.
Только так будет обеспечен мир. Равновесием. Равновесием страха…
И с этой мыслью я подобрал бритву и начал, разрезая в кровь пальцы (невлашные – так говорила моя бабушка, заставшая куда лучший и справедливый мир), резать толстую веревку, которой связали руки. И разрезал – но не до конца, оставил тоненькую нить. Потом подумал и разрезал полностью, потому что без свободных рук я не мог освободить путы на ногах. Разрезал и их, но не до конца. Облизал с пальцев кровь…
Моим планом было наброситься на них, когда они принесут мне еду, но жизнь решила, как всегда, по-своему…
Ближе к ночи началась стрельба. Сначала – одиночными, хлесткими выстрелами из окон, потом пошла настоящая лавина огня. Кто в кого – непонятно, но враг моего врага, мой друг, и мне надо было быть готовым изменить план. Поэтому… я рванул путы на ногах и занял позицию у закрытой двери. Пока есть возможность… – стал разминаться, делать гимнастику на руки. Все-таки затекло очень сильно, я был не в лучшей форме…
Загрохотала артиллерия… это были не гаубицы – но все же артиллерия, гулкие и частые разрывы. Это уже что-то новое.
Потом шарахнули по зданию, я прижимался к стене и потому почувствовал, как едва уловимо дрогнуло. Не знаю, что это было, но в моем положении все к лучшему…
Потом я услышал, как торопливо открывается дверь…
Боевик был один, и я держал бритву в зубах, а руки были свободны. Бить я не мог – не в том состоянии, – поэтому рванул на себя, перехватил. Бритвой резанул как мог и по чему мог, получилось то ли по плечу, то ли по шее. От боли боевик дернулся, и мне это дало возможность окончательно завершить дело, сломав ему шею.
Счет равный…
У него был автомат. Самый обычный, дешевый, скорее всего, китайский – на сленге контрактников их звали Усама – укороченный ствол, кое-как сваренный приклад, дешевое дерево и лак как соплями намазанный. Но Михаил Тимофеевич Калашников создал такое оружие, которое даже таким – будет стрелять.
Я сорвал с трупа дешевую разгрузку и накинул ее на себя. На бронежилет рассчитывать не приходилось. Магазин был полон.
С именем Аллаха.
Выглянув, я увидел, что нахожусь в одном из боковых помещений какого-то большого, недостроенного здания – были только голые стены, и все. С моей точки было видно большую, широкую лестницу без перил.
Внизу шел бой. Это было отлично слышно.
И рано или поздно тот, кто послал боевика за мной, убить или привести, задастся вопросом, почему он до сих пор не вернулся.
И я не видел, что находится за мной, – коридор шел дальше, и я не мог видеть, кто там есть…
Внизу загремели автоматные и пулеметные очереди, огонь был такой плотности, что не только отдельных выстрелов не было слышно – нельзя было понять, сколько стволов работает. Взорвалась граната, а потом я увидел, как по лестнице наверх со стрельбой отступают боевики. Их очень плохо было видно – ночь, пыль, дым, но какой-то свет все же был, да и вспышки на автоматных стволах отлично были видны.
Надо было решать. С моей позиции у меня были возможности, я нажал на спуск – и автомат загрохотал, поливая огнем лестницу.
Кто-то заорал, кто-то открыл огонь в мою сторону, а у меня, как назло, задержка, я спрятался за стену, достал магазин, передернул… не оружие, а дерьмо. Вставил новый магазин – как раз в этот момент бросили светошумовую, и мне повезло не попасть под ослепительную вспышку, лишающую зрения как минимум на полчаса. На сей раз я лег на пол, выкатился в проход и угадал – боевики, дезориентированные вспышкой, отступали наверх, но открыли огонь выше, на уровне груди взрослого человека, а я смел их с пролета длинной очередью на весь магазин. И ушел на перезарядку.
Задержек больше не было, дешевая деревяшка почти не защищала от жара раскаленного ствола, но это был лучший в мире автомат, хотя бы потому, что он был между мной и смертью…
Третий магазин. И последний. Здесь небогато живут, и потому стандартная выкладка пехотинца – восемь картриджных или двенадцать кейсовых магазинов – здесь роскошь.
Надо валить. В любой момент мне могут сюда в помещение гранату закинуть. И подойти с тыла. Мое помещение было первое в череде таких же, двери выходили на длинный коридор. Из этих дверей мог появиться кто угодно.
Надо было перебегать либо вперед, либо назад. Но впереди было трофейное оружие и выход. А сзади было непонятно что.
Решившись, я перебежал вперед. Сзади никого не было – на мое счастье, – а впереди на широких лестничных пролетах лежали тела бородатых. Возможно, кто-то из них был жив. Но это было не главное – в высоченные, никогда не знавшие стекла оконные проемы светила луна, и в ее свете я увидел посреди черной крови и белых тел валяющийся на полу пулемет…
И в этот момент понял, что выберусь…
Я поднял пулемет и, улучив момент, открыл огонь по тем, кто был внизу и кто был виден через широченный лестничный пролет. Потом бросил пулемет и подхватил еще один автомат. Следующий раз, когда я высунулся, увидел ослепительный свет Снежной королевы…[177]
– Русский, – заорал я, – е… твою мать! Е… твою мать!
Так – матом – мы опознавались во время Третьей мировой.
Меня не застрелили сразу. Крикнули, «руки!» – и я поднял руки. Штурмовая группа поднялась наверх, потом кто-то крикнул: «Friendly!» – и я увидел Роу. Он хромал, но выглядел бодрым и деятельным со своим «калашниковым»[178].
Тут по нам открыли огонь откуда-то сверху, и я в тот момент и получил ранение. Глупое – отрикошетило в ногу, – но все же ранение…
Надо было продолжать зачистку.
И еще сдерживать тех боевиков, которые подходили с разных сторон, обстреливали здание или пытались прорваться.
Я нашел целых два трофейных пулемета «ПК» и китайский «Миними» – и, установив оба на разных огневых позициях, работал то с одного, то с другого. В рану на ноге сыпанули целоксом и залили жидким бинтом[179] – ничего хорошего, но, по крайней мере, можно было сражаться. Под утро я получил еще одно ранение, осколками от гранатомета, – вылечили так же. Ранены были почти все в группе.
Нас поддерживал тяжелый штурмовик, и без его артиллерии, которая работала всю ночь, мы ни за что не удержали бы здание. А утром появились вертолеты…
