Валентин Егоров - Шпион Его Величества
— Ну чего, паря, стоишь и буркалами по сторонам хлопаешь? Это о тебе Петр Алексеевич поручил мне озаботиться, поселить, накормить, напоить? Так что я готов все это в сей момент устроить.
— Ты, Сашка, не кипятись и не мельтеши в этом деле. Лешка Макаров — парень серьезный и далеко пойдет. Так что прояви к нему должное уважение и заботу, — сказал Александр Данилович Меншиков, неожиданно для нас обоих появляясь из-за колоннады, — государь Петр Алексеевич тебе за это спасибо скажет и чарку водки сегодня вечером преподнесет.
— А ты, Алешка, поверь мне на слово, — Меншиков обратился ко мне, — что Сашка Кикин, любимый денщик государя, лучший человек в окружении Петра Алексеевича. Он для тебя все устроит самым наилучшим образом, так что можешь полагаться на него. Подружись с ним, в трудную минуту он тебя не подведет, а ты ему помощь окажешь, когда он в большую беду попадет. — Голос Александра Даниловича пропал, растворился, как и он сам, в сумраке зала.
Меншиков, видимо, очень торопился к государю, потому и не смог долго с нами задерживаться.
— Вот, видишь, Алешка, до какой крайности доходит, какой бардак при нашем государе творится. Никогда не знаешь, с кем в коридорах дворца можешь нос к носу столкнуться. Каждый норовит к нему пролезть, слово ему свое собственное молвить и за собой увести. Хорошо, что Петр Алексеевич — человек не от мира сего, умственно осилить его не каждому удается, и идет он единственно своей непроторенной дорогой. — При этих словах я сильно вздрогнул, но Сашка Кикин этого просто не заметил. — Он до сих пор не имеет человека, кто мог бы ему помогать и частью дел его непосредственно заниматься. Сам же государь Петр Алексеевич любит заниматься всеми делами сразу и одновременно, потому и внешний беспорядок при нем творится, в котором он сам только может разобраться. А люди вокруг него в большом смущении, многие державные дела стоят и не движутся, особенно тогда, когда наш государь пропадать изволит в других российских городах и по заграницам.
Я внимательно слушал то, о чем мне рассказывал Александр Кикин, с замиранием сердца соображая, что же мне сейчас делать дальше. Нельзя же было столько времени каменным истуканом посреди этого зала стоять и ожидать, когда на тебя кто-нибудь снова наткнется. Я поднял руку и ею слегка коснулся плеча с аксельбантами Александра Кикина, тот сразу же умолк и с удивлением на меня посмотрел.
— Извини, Александр, что прерываю тебя, но не мог бы ты мне подсказать, где будет мое служебное место и где я мог бы спать по ночам?
Кикин свой рот продержал закрытым именно столько времени, сколько мне потребовалось на то, чтобы я мог задать эти два важных для себя вопроса. Затем слова снова потекли рекой из уст этого, оказывается, весьма говорливого государева денщика, Александра Кикина.
— Эта проблема решается проще простого, Алешка! Хочешь, размещайся прямо в этой зале, а хочешь, давай пройдемся и поищем более удобное для тебя местечко. Ты теперь человек при государе, поэтому главное в этом деле, чтобы Петр Алексеевич всегда знал, где ты будешь обретаться, чтобы тебя не искать, когда ему срочно потребуешься. Ну а что касается поспать, то я думаю, что ты, Алешка, человек не особо знатный, в удобствах не нуждаешься, так что можешь пока спать и на столе, за которым будешь работать.
С Сашкой Кикиным мы в течение двадцати минут обошли все помещения, находившиеся поблизости от покоев и кабинета государя. По неизвестной самому мне причине я остановил свой выбор на том зале, где с Сашкой встретился. Правда, этот зал оказался проходным, но мне это обстоятельство даже очень понравилось, я буду знать, кто и зачем идет к государю или кто у него сейчас находится. Да и сам Петр Алексеевич, проходя мимо, всегда будет видеть меня за работой. Я уже говорил, что родственники мои остались в Вологде, знакомые в Москве были, но они не были мне столь близки, чтобы с ними каждый день или вечер встречаться. Так что царский дворец стал моей повседневной жизнью.
Все это время, пока мы крутились по дворцу, Сашка трепал языком, ни на минуту не переставая. Иногда его замечания или высказывания были настолько колкими и двусмысленными, что мне все время хотелось сделать ему замечание по этому поводу. Но я не стал этого делать, так как не хотел в самом начале дружбы каким-либо неосторожно сказанным словцом порушить эти наши зарождающиеся взаимоотношения.
Если бы не его язык, то во всем остальном Сашка Кикин был замечательным человеком, отличным царедворцем. Он хорошо знал, где что хорошо или плохо лежит и мы тут же, благодаря его дворцовым навыкам, разжились двумя отличными столами и стульями, необходимыми мне в работе. Почему именно двумя столами? Да просто в момент кружения по дворцу ко мне пришла идея перетащить к себе на работу Ваньку Черкасова. Вдвоем мы поднимем и наведем должный порядок в том бардаке, как называл его Сашка Кикин, творящемся вокруг государя Петра Алексеевича. Одному мне было бы трудновато это сделать, но спешить с вопросом перевода Ваньки я не буду до поры до времени. Надо будет самому хорошенько обжиться и при царском дворе освоиться.
Неизвестно, где Сашка достал эти свечи, но он притащил ко мне большой сверток свечей, которых мне хватит на целых полгода, не надо будет тратиться на их покупку. Все они были из настоящего воска, значит, не будут сильно коптить во время горения, да и для глаз они были гораздо лучше. Кикин сделал еще одно великое дело — собственноручно сопроводил меня на царскую кухню и познакомил с кухаркой Фоминичной, которая во всем помогала Фельтену, личному повару Петра Алексеевича. Тот, конечно, не опускался до того, что кормить служащих и придворных, но Фоминична безумно любила Сашку Кикина и всех его друзей, молодых офицеров, украдкой их подкармливая. Таким образом, я попал в число «друзей» Сашки Кикина и получил право бесплатной двухразовой кормежки на дворцовой кухне.
Прислушиваясь, как приятно урчит сытый желудок, при свете восковой свечи я принялся внимательно рассматривать те обрывки листков, которые дал мне при встрече Петр Алексеевич. Листки были покрыты вкривь и вкось корявым и трудно разбираемым почерком с множеством орфографических ошибок и непонятных сокращений. Но десять лет работы писарем, а потом подьячим дали себя знать, потихонечку я разобрал почерк великого государя Петра Алексеевича, который в этот момент вместе с Алексашкой Меншиковым проходил мимо моего стола. Они куда-то спешили, и Меншиков чуть ли не вприпрыжку бежал за государем. Но государь, увидев меня за столом, притормозил свой бег и, двинув Алексашку кулаком в бок, произнес:
— Ну что ж, посмотрим, что из твоего выученика получилось!
4На первых порах я занимался всем. Первым делом разбирал государевы писульки, смотрел, куда он там и на что тратил деньги. Затем бегал по местам, где происходили траты, выясняя, сколько государь истратил. Если была такая возможность, то заставлял человека, который получил от Петра Алексеевича денежную награду или которому заплатил за товар, писать на листке, что деньги получены. Но Россия пока в большинстве своем была, как и Меншиков, неграмотна, поэтому приходилось самому калякать писульку о той или иной трате. По вечерам же производил расчеты. Если государевы затраты сходились с полученными и выделенными Петру Алексеевичу на день деньгами, все было отлично, можно было спокойно спать на своем рабочем столе. Но если появлялось несоответствие, то дело принимало плохой оборот. Приходилось долго выжидать удобного случая, подходить к государю и задавать ему неудобные вопросы.
Когда я первый раз подошел с таким вопросом, куда-то запропастился один пятак, то Петра Алексеевича едва апоплексический удар не хватил. В тот момент он курил свою любимую голландскую курительную трубку. Услышав мой вопрос о пропавшем пятаке, государь задохнулся табачным дымом и долго кашлял. Когда он поднял голову, то лицо его было сине-красным, а левая половина лица сильно дергалась. Он схватил меня за грудки и, подтянув меня к себе, сипло просипел:
— Ты куда, вошь горбатая, свое неумытое рыло суешь? В острог захотел? Да я тебя… — И с этими словами так съездил мне по мордасам, что я кровавой юшкой едва не захлебнулся.
До вечера я просидел, не разгибая спины, за своим рабочим столом, ожидая, когда придут дворцовые солдаты и вышвырнут меня на улицу. А я только что себе новые башмаки купил, в них ногам впервые было тепло и уютно, а то они постоянно мерзли, и из-за этого у меня сопли текли. Вчера царский казначей приходил и отвалил мне годовое жалование — целых триста карбованцев, да это же целое богатство! Вот по этому случаю целых три копейки я и потратил на башмаки.
Сегодня вечером хотел Сашку Кикина в царском кабаке до отвала водкой напоить, да, видно, не судьба.
Весь день после битья по мордасам вся государева прислуга меня далеко стороной обходила. Бил меня Петр Алексеевич в одиночестве, за глухой стеной, но во дворце, видать, и стены уши имеют. Прислуга всегда все и вся знает, кого государь привечает, а кого по спине дубинкой охаживает. Я даже подернул от озноба, прошедшего по телу, плечами, на секунду представив себе, как государь меня по спине дубинкой лупит.
