Николай Берг - Лагерь живых
— Ну и соседство!
— Так и на юге то же самое: и кладбище и свалка рядом, через дорогу буквально.
Жужжит «длинное ухо». «Старшой» просит принять влево и собраться тем, кто находился рядом с бронетранспортером и стрелял по морфу. Останавливаемся, вылезаем. Николаич настоятельно рекомендует всем, принимавшим участие в охоте, воздержаться по прибытии в Кронштадт от рассказов, что морф просто и банально не мог выбраться из своей консервной банки. Стоит рассказывать, как и было, — отлично скоординированная система взаимодействия и высокая боеготовность остановили атаку морфа в самом начале. И точка. Можем продолжать движение. Залезаем в машины, трогаемся.
Ну это понятно. В итоге команда отбила броневик в честном бою с не хилых размеров и кондиций морфом. Двести кило с зубами — это и в Африке двести кило с зубами.
— Жук у вас «старшой», — ухмыляется Семен Семеныч.
— Не без этого, — соглашается Саша. — А что вы за песню хотели исполнить?
— Про Отелло?
— Ага.
— Что ж — извольте, да не завянут ваши ухи:
Отелло, мавр венецианский,
Один домишко посещал.
Шекспир узнал про это дело
И водевильчик написал…
Мотивчик очень напоминает что-то знакомое. Ах да! Конечно! Это же «Когда б имел златые горы…».
— Бис. Браво, бис, — вежливо говорит Саша и тихо хлопает в ладоши. Присоединяюсь.
— Вот если Валерка оклемается, мы вам еще споем дуэтом. Как, Доктор, есть у Валерки такой шанс?
— Возможно. Нечего далеко ходить — Кутузову в голову дважды пули попадали. И вполне себе выжил и ума не растерял. А вы бы нам в команде здорово пригодились.
— Я понимаю. Но тут такое дело…
— Мы помним, — отвечает Саша. — Пока — «раб лампы».
— Вот именно. Вот байку мне одессит-дальнобойщик рассказал. По длинной, дикой, утомительной дороге шел человек с собакой. Шел он себе, шел, устал, собака тоже устала. Вдруг перед ним оазис! Прекрасные ворота; за оградой дворец, музыка, цветы, журчание ручья — словом, отдых. «Что это такое?» — спросил путешественник у привратника. «Это рай, ты уже умер, и теперь можешь войти и отдохнуть по-настоящему». — «А есть там вода?» — «Сколько угодно: чистые фонтаны, прохладные бассейны». — «А поесть дадут?» — «Все, что захочешь». — «Но со мной собака». — «Сожалею, с собаками нельзя. Ее придется оставить здесь, за воротами». И тогда путешественник пошел мимо. Через некоторое время дорога привела его на ферму. У ворот тоже сидел привратник. «Я хочу пить», — попросил путешественник. «Заходи, во дворе есть колодец». — «А моя собака?» — «Возле колодца увидишь поилку». — «А поесть?» — «Могу угостить тебя ужином». — «А собаке?» — «Найдется косточка». — «А что это за место?» — «Это рай». — «Как так? Привратник у дворца неподалеку сказал мне, что рай — там». — «Врет он все. Там ад». — «Как же вы в раю это терпите?» — «Это нам очень полезно. До рая доходят только те, кто не бросает своих друзей».
Некоторое время перевариваем. Наконец Саша спрашивает:
— А это про собак или вообще?
— Я так думаю — вообще. Про друзей.
— Ну а я лично думаю, что нынче далеко не все собаки — друзья.
— А некоторые друзья — собаки.
— Интересно еще что, собака — это оскорбление или похвала?
— Дык это то же, что разбираться — незваный гость хуже татарина или все же политкорректно — лучше татарина? — деликатно подводит черту Семен Семеныч.
— Ит ыз зэ квесчен! — сверкает познанием английского Саша.
— Вы меня поймите верно… — начинает опять объяснять Семен Семеныч.
— Понимаем. Пока ваш сын и друг лечатся в больнице, вы всей душой там. Но будем вам рады.
— Спасибо. Мне и самому бы интересно с вашей ордой поездить. Как мы сегодня вляпались глупо днем… Ваш-то жучище небось так бы не влетел…
— Кто знает. Но вообще он из тех, кто режет после семи отмерок.
— Я уже заметил. Ну, считай, — тьфу, тьфу, тьфу, — уже и прибыли почти.
Нас останавливают на весьма грамотно сделанном и прилично укрепленном блокпосту. Рядом заправка, тут же стоит пара похожих на нашего «найденыша» бронетранспортеров, но закамуфлированных и с бортовыми номерами, армейские грузовики и — чуток поодаль — три «маталыги»[10] с пулеметами в башнях. Упокоенных не видно, правда, неподалеку фырчит бодро работающий экскаватор — то ли ров роет, то ли братскую могилу.
Лейтенант подходит с вопросом: где старший колонны? Николаич уже рядом. Словно и не было этого кошмара, спокойные вопросы: состав колонны, цель прибытия, груз, наличие укушенных.
Оказывается, «мореманы» сообщили о колонне разведки из двух УАЗов и джипа «Чероки», но у нас колонна несколько разбухла, пока добирались. К лейтенанту подходят и сопровождающие.
Некоторое время идет разбирательство — кто, чего и зачем. Слышу, что лейтенант спрашивает о профессиях следующих с нами беженцев. Отмечаю, что Николаич бодро рапортует о театральных критиках, но умалчивает о ветеринаре. Лейтенант морщится и дает добро на проезд. Я-то уж думал, что нам еще десяток больных привинтят. Но тут, видимо, вояки и сами с усами, или просто отправляют заболевших в Кронштадт. Хотя здесь были лечебные учреждения, но в основном санатории.
Катимся уже по дамбе, поглядывая на стоящие по сторонам форты и батареи — островки с краснокирпичными сооружениями.
Первый серьезный блокпост моряков на довольно крупном острове. Опять же пара БТР-70 и, несколько неожиданно, грузовики с зенитками в кузовах. Зенитные автоматы малого калибра, 23-мм, но я представляю, как могут врезать такие установки. Впору поежиться. «Клешники»[11] обустроились с удобствами, натащив и бетонных блоков, и вагончиков для жилья. Причем сами по себе они установлены так, что создают внятное укрепление.
Опять те же вопросы. Тут санинструктор досматривает раненых и больных. Приходится вылезать и ходить вместе с ним.
Получаем добро на проезд от щеголеватого каплея. При этом замечаю, что писарюга старательно вколачивает фамилии и инициалы прибывших в допотопный ноутбук. Совсем как в те времена, когда сюда въезд был только по пропускам.
Наконец-то город. Уф!
С того раза, как мы тут работали, многое изменилось. Там, где мы едем, нет ни одного зомби. Зато патрули попадаются часто, причем и морские, и сухопутные, и состоящие из гражданских. Народу на улицах заметно больше, причем многие с оружием. В основном это маломощные, но удобные в городе пистолеты-пулеметы. Теперь я вижу, что город устоял.
УАЗ с Николаичем обгоняет и ведет колонну. На ближайшем перекрестке останавливает регулировщик комендантской службы. Связывается с блокпостом, потом пропускает нас дальше, предупредив, что беженцы должны зарегистрироваться в комендатуре не позднее полудня следующего дня. Там же карточки получать надо. Остальные приписываются к больнице и, соответственно, питаться там будут. Подозрительно оглядывает распахнутый настежь БТР, но вопросов не задает.
Вид больницы не изменился, но уже у входа не дежурит дядечка в грузовике с кунгом — вместо него стоит пара десятков разношерстных автомобилей. Ну да, серьезный кворум. Явно начальство.
Встаем рядом, сразу образовав хаотичный непорядок. То еще зрелище: неряшливо задекорированные сетками УАЗы, рядом шикарный «Чероки» с единственной, словно нарочитой пулевой дыркой в боковом стекле, тут же скромные машинки беженцев, забитые всяким добром под крыши, расхристанный БТР на фоне фуры, из-за которой высовывается инкассаторский броневичок, автобус — ну, в общем, воскресная ярмарка металлолома…
Отправляюсь в больницу — доложиться о прибытии и получить ЦУ. Вместо теток с автоматами вполне грамотный парный патруль. Правда, старший, скорее всего, уже отставник, а вот второй, пожалуй, десятиклассник. Но стоят грамотно, прикрывая друг друга и не мешая при этом. Даже повязки какие-то на рукавах. Не привычные красные с белой надписью «патруль», а что-то военно-морское.
Неожиданно для себя рапортую как-то чересчур по-военному. Надо с этого съезжать, а то, глядишь, привыкну.
Старший патруля смотрит в свои бумажки, кивает. Уточняю, что делать с ранеными. Оказывается, надо зайти к заведующей приемным отделением, оповестить ее, потом забрать кого из хирургов для выборочной сортировки, а главврачу передать списки раненых и больных с диагнозами. Так что мне аккуратно в актовый зал, перерыв будет через пятнадцать минут.
Выкатываюсь на улицу. У седого медбрата бумаги по раненым в порядке, и написано все четким печатным военно-писарским почерком. Загляденье. Даже указано, какое лечение проводилось. А вот у тех, кого подобрали первыми, бурелом после шторма. Единого списка нет, какие-то записульки, накорябанные разными почерками, да еще и медицинскими, словно для прокурора написанные, чтобы в случае чего неприятного можно было прочитать «левая рука» как «правая нога».
