Димыч - Последний князь удела
— Надо бы подарков с собой нам, без даров ехать мало пользы, — уже озадачился тайным посольством Семён. — Да спехом трогаться, пока оттепель прошла да сызнова приморозило. До Смоленска дорога-то — одни гати по болотам. Растеплеется, вода подымется — не проедешь.
— Дам денег немного, да узорочье золотое Ждан выдаст. Остальное для тебя у боярина Годунова попрошу. Думаю — не откажет, снарядит казной меховой. Когда ехать сможешь?
— Да вот завтра спозаранку и тронусь вместе с московским гонцом. Чего тянуть? — что-что, а лёгкость местного служилого люда на подъём меня удивляла.
Если мерить по тяготам, то путешествие до Киева выходило потруднее, чем кругосветка в прошлом моём мире. Однако Семён по этому поводу не беспокоился вовсе.
Кликнув обретавшегося поблизости Тучкова, велел ему отдать Головину все драгоценности из испанского дара и хоть с четверть пуда серебра. Ждан попробовал закатать глаза и заломить руки, но, не увидев никакой реакции на эту пантомиму, отправился в тщательно хранимую сокровищницу.
Распутица наступила лишь через три седмицы после отъезда подьячего Посольского приказа, на Фомину неделю. Присланный из Москвы обоз с медью не доехал до Углича совсем чуть-чуть, с пяток вёрст. Городовой приказчик Самойла Колобов собрал чёрный люд в подмогу возчикам. Мне не сиделось в палатах, и я выехал за Никольские ворота, встречать мастера-литейщика.
Посадские на торгу активно ругались со своим градоначальником, поминая его родню до пятого колена. Судя по отдельным выкрикам, доставалось также дьякам, да пару слов горожане приберегли для своего князя. Услышав хулу на власти, ехавший рядом со мной Бакшеев зло оскалился и взялся за плеть. Его примеру незамедлительно последовали сопровождающие нас дворяне. У меня ещё не стёрся из памяти старый городской мятеж, нового увидать не хотелось вовсе.
— Остынь Афанасий, драку начать всегда успеешь, — вполголоса произнёс я нашему уездному окладчику. — Узнаем сперва в чём дело. Может не зря посадские шумят.
Готовность выслушивать жалобы изрядно остудила крикунов. Через полчаса у меня из отдельных выкриков и высказанных обид сложилось вполне чёткое понимание народных обид. Основных претензий у горожан имелось две — необычное удорожание продовольствия и притеснение мелких торговцев на угличских рынках. Пообещав разобраться, я отменил поездку за город и вернулся в терем, позвав к себе на совет городового приказчика, удельного казначея, выборного голову от чёрных сотен и дьяка четверти Петелина.
Для придания разговору важности, мне пришлось воспретить накрывать на стол и потчевать званых гостей. Дмитрий сын Семёнов Алябьев, представитель центральных налоговых органов, аж засопел от обиды, обнаружив такое попрание традиций.
— Почто молодшим посадским воспрещаете торг вести? — разговор начался с моих обвинений.
— Помилуй Бог, какие запреты? — удивился Колобов. — Просто иные купли и продажи купчинами на откуп взяты. Раз торговые люди в казну серебро внесли, так должны его возвернуть с прибытком, так ведь? Коли чёрный люд жаждет сих оброчных дел, то пусть выкупает у удельной казны али прежних плательщиков.
— Откуда у бедняков серебро на выкуп? Раньше ведь такого не было, — я вспомнил, что мне говорили на торгу и начал перечислять. — Извоз сена, леса и соли в единоличный откуп сдали?
— За пятнадцать рублёв, — ответил вперёд Алябьев, причём, похоже, полученной суммой он гордился.
— Сенную труху, квасное сусло, уксус, точильное дело, проруби делать на реке для пойки скота и то в монополию обратили.-
— Ещё восемнадцать рублей да восемь алтын с деньгой, — прикинув в уме, многозначительно сообщил московский дьяк. — Коли хотят посадские сими промыслами заниматься, а деньжат мало — то пусть в складчину платят, в кумпанстве.
Новомодные слова налоговый чиновник выучил видимо вместе с новыми методами добывания средств.
— Откуда же взять молодшим на откупа серебра, коли они ранее ими токмо на пропитание зарабатывали? С чего вы сие измыслили? Мне сказали — не бывало такого на Угличе прежде.-
— Раз бедный, так что теперь — ни мыто, ни проездных, ни поголовщины, ни окладных денег платить не нужно? — перешёл в наступление Алябьев. — Об том будто на Угличе ранее откупов не сдавали — то верно. Так ведь и городок был разоренный, не предлагал никто платить за промыслы-то! А теперь разжился посад, купцов вон сколько приезжает — вот и появились охотники брать откупа. На Москве, Новгороде да Пскове издавна таковые обычаи имеются. Ты бы, княже, хоть доброе слово сказал, за то, что ночами не спим — думаем, откуда прибыток твоей казне учинить.
Мне не удалось понять, издевается Дмитрий сын Семёнов надо мной или так серьёзно заблуждается, как подал голос старшина чёрных угличских сотен:
— Ишшо в кружале игрища картовые, в зернь да в яйцо завели, словно креста на них нет.
Самойла Колобов, человек крайне религиозный, насупился:
— Прегрешенья все на майданщике коей с зернщиков деньги берёт да на тех, кто в закладные игрища дуется. А в том чтоб оброк собирать — никоего греха нет, ибо сказано: кесарю — кесарево, Богу — богово.
Алябьев так же не преминул вставить своё слово:
— К тому ж иначе напойных денег не собрать. Где заклад — там чарка. Ныне как за гуляния пьянственного духа пеню брать стали, народец допьяна вина не пьёт, стережётся.
Новость о сокращении числа выпитого алкоголя оказалась первой хорошей. Правда, местные жители путали причину со следствием. Стрельцов моментально обучили проверке с помощью ходьбы между полосками на земле, и за кривую походку собирали штрафы, а с тех, кто валялся вповалку — брали вдвойне. Безденежные пьяницы приговаривались к общественным городовым работам, благо тех всегда имелось множество. Угличане из сего сделали вывод о том, что ныне наказывается неподобающее поведение, а не сам факт пьянства. Может, в каком другом месте это привело бы к очередному бунту, но в удельной столице всё списали на проявление особенного благочестия князя.
На мои вопросы об удорожании продовольствия четвертной дьяк отвечал спокойно:
— По весне цены всегда подымаются против осенних. Что в нынешний год с излихом вздорожало — так сие с того, что в посаде народу втрое против прежнего обретается. А крестьян-то в уезде не прибавилось, да и амбаров новых мало устроили.
— Хлеб и припасы можно с других уездов завозить, — мысль мне казалась банальной.
— Привоз тоже не даром деется, — наставительно заметил приказной. — За морем телушка полушка — да перевоз рубль. Ежели хочешь дешевизны, княже, то вели — чтоб все твои вотчинные пашенники оброк кормовой на Углич свозили, а не в иные погосты.
Обременять зависимых крестьян ещё и извозными работами мне не хотелось. Выпроводив почти всю городскую верхушку, послал Ждана за амбарными и оброчными книгами. Пока тот собирал учётные документы, я продолжал размышлять над складывающейся в уделе экономической ситуацией. Всё в принципе было просто — избыток серебра и увеличение городского населения привели к инфляции цен на товары первой необходимости. Те, кто сумели извлечь выгоду из создавшейся ситуации — богатели, те, кто смогли встроиться в новую экономику — держались на плаву, те, кто продолжал пользоваться традиционными источниками дохода — беднели. Через пару часов раздумий мне стало казаться, что сгладить возникшие проблемы возможно, полностью преодолеть — нет.
Закопавшись в хозяйственные бумаги, заинтересовался очередным моментом:
— Ждан, а сколько у нас зерна в год пропадает?
— Нисколько, княже, Бог с тобой.
— Ну портится, плесневеет, мыши жрут?
— Плесневелое холопы сметут, не бояре, чай, — удивился Тучков. — Ну а так, коли вовремя ключник не заметит порчи, то бывает и треть жита в клети как корова языком слижет. Но за такое недосмотревшего порют, будь спокоен.
— Что в каждой клети? — удивился я размеру потерь.
— Господь с тобой, — всплеснул руками дядька. — Редко когда одна из десяти так тратиться.
— Значит потери около трёх процентов, — мне захотелось подвести под свою задумку экономический расчёт. — В заём с каким ростом денег взять можно, если без жадности?
— Без алчбы роста не просят, — ухмыльнулся в бороду воспитатель. — Дают купцы из счёта в пятую деньгу, и в седьмую, меж своими и в пятнадцатую сговариваются.
— В лучшем случае около семи процентов, ну пару процентов на сторожей и постройки, — закончил я прикидки. — С запасами удельными так поступим — когда на рынке цена кормов превысит осеннюю на пятнадцать копеек с рубля, то начнём из княжеских закромов распродавать. С наддачей указанной, и ни полушкой дороже. Ясно?
