Андрей Посняков - Гладиатор: Тевтонский Лев. Золото галлов. Мятежники (сборник)
– О нет, нет, это я – с ним. Веди-ка нас в верхнюю залу, любезнейший Марцеллин.
– А я так сразу про нее и подумал.
– Догадливый ты у нас… Почто вольноотпущеннику Каллисту до сих пор долг не вернешь?
– Ой, господин мой! Какой еще долг? Этот гад Каллист врет, как сивый мерин!
– Он уже приходил, жаловался… Вконец обнаглел!
– Эти вольноотпущенники… они такие.
– В общем, о нем потом поговорим, сейчас вели нести яства. Знаешь сам, какие.
– О, мой господин!
Приложив руки к могучей груди, Марцеллин Сицилиец отвесил глубокий поклон, после чего, оставив гостей в небольшой и чрезвычайно уютной – в отличие от нижнего помещения – зале, загромыхал вниз по лестнице, заорал:
– Эй, повара! Слуги! Тащите все для угощения славных гостей!
Здесь, наверху, было устроено нечто вроде таблиниума – столовой в богатом доме. Невысокие, поставленные буквой «П» ложа для вкушения яств, меж ними – длинный резной стол, который тот час же стал наполняться приносимыми слугами тарелками, блюдами, кувшинами, салатницами и всем таким прочим. У Марцеллина нынче подавали жаренные в оливковом масле пончики с медом, перепелиные, сваренные вкрутую, яйца, орехи, жаренную на вертеле рыбу, отварное, а затем пережаренное со специями мясо двух видов – говядину и свинину, соус из соленых рыбьих кишок – гарум, маленьких, запеченных на углях, птичек, свежие пшеничные хлебцы, вареный горох, кашу из чечевицы, фасолевую похлебку с луком и чесноком… Уф-ф! Виталий, как ни был голоден, а очень скоро наелся, в буквальном смысле слова отвалившись от стола на ложе, Клодий же, несмотря на весьма поджарый вид, на яства налегал с удовольствием и ничуть не выглядел насытившимся. Куда только все и лезло?
Все же пришло место и для беседы, которую господин Клодий вел с таким мастерством, вымогал взятку с такой наглостью, что Беторикс невольно восхитился – вот же, сволочь! Судя по расплывшемуся в самой радушнейшей и дружелюбной улыбке лицу, по искреннему открытому взгляду, свойственному лишь кристальной честности людям, смотритель рынка принадлежал к той категории служащих, уже давно, успешно и даже с некой показушной удалью превративших служебные дела в личную синекуру, естественно, с дозволения вышестоящего начальства, с которым – а как же! – делились. Хапугам такого рода обычно мало было взять «барашка в конверте», о, нет, процесс должен был непременно обставлен так, словно бы все происходило исключительно по-дружески, по-любезному – никто ни у кого ничего не вымогал, упаси, боги, просто один хороший человек сделал – от всей души – подарок другому хорошему человеку – что это, запрещено, что ли? Какими такими законами? Конечно, имелась и другая порода чиновников, молодых и, конечно же, наглых, но еще только начинающих осваивать опасное и такое волнующее ремесло, не имеющее, впрочем, ничего общего со служебными обязанностями, скорее даже наоборот – напрочь их игнорирующее. Бюрократы такого типа на первых порах бывали обычно трусоваты, их даже можно было принудить делать дело и так, из страха наказания или гнева вышестоящего начальства. Приклеенная улыбочка, бегающие глазки, желание понравиться всем в «присутствии», выслужиться… о! Клодий к этой шушере не относился, это была птица иного полета – абсолютно уверенный в своей правоте и полнейшей безнаказанности взяточник. С подобной породой Виталию приходилось встречаться и дома, в России, а потому молодой человек тоже чувствовал себя вполне уверенно, поскольку точно знал, чего от него ожидают. И, конечно же, опытнейший взяточник Клодий, явно это почувствовал, отчего преисполнился к собеседнику… ну, пусть и не самого искреннего уважения, но все же – вполне, вполне. А почему же двум умным людям друг друга не уважать, если каждый из них знает, что хочет от другого?
Беториксу нужно было поскорее выехать в Рим, чему мог воспрепятствовать ушлый смотритель рынка, и чтобы не случилось никакой непредвиденной задержки, нужно было платить, что молодой человек и проделал со всем возможным изяществом, предложив «на городские нужды» изрядную толику серебра.
– Что ж, – ссыпав серебро обратно в мешочек, Клодий довольно покивал. – Это очень приятно, любезнейший господин Вителий, когда проезжающие и часто бывающие в нашем славном городе люди проникаются его заботами, столь глубоко, столь глубоко, что… э-э-э…
– Что готовы даже пусть и малым участием сделать все для процветания сего прекрасного города и его обитателей! – несколько вычурно дополнил молодой человек.
– Вот-вот, – смотритель рынка потянулся к кубку. – Именно это я… э-э-э… и хотел сказать. Вы пейте, пейте, любезнейший Вителий, это же настоящий фалерн!
Фалерн! Беторикс чуть не поперхнулся – амфора фалернского вина стоила примерно так же, как две лошади. А за обед, между прочим, расплачиваться-то уж всяко, не Клодию.
С другой стороны – сокровищ в обозе было много, вполне хватало на «производственные издержки», так что по поводу материальных затрат Беторикс решил не сильно печалиться.
– Так выпьем же за нашу дружбу, уважаемый господин!
В общем, все пока шло, как должно бы.
До определенного момента.
Виталий не смог бы точно определить, когда именно все пошло немножко не так – то ли когда к столу зачем-то подсел трактирщик, то ли когда тот завел разговор о гладиаторах… или это Клодий первым начал о них говорить? Виталий как-то все это пропустил мимо ушей, и вовсе не потому, что сильно опьянел – какой же русский опьянеет от разведенного теплой морской водой фалерна, и без того не отличавшегося особой крепостью? Нет, не в опьянении было дело, молодой человек просто расслабился, посчитав дело сделанным, и душой, всеми своими мыслями, уже был в дороге… мало того – в Риме! А тут так, просто поддерживал разговор, уже начиная тяготиться навязавшимся на его голову обществом.
– Что скажете о гладиаторах, уважаемый Вителий? Видели когда-нибудь гладиаторский бой? Я вот, помнится, когда был в Риме, посетил Большой цирк и там… О, целая арена крови! – смотритель рынка почмокал губами. – О, это незабываемо! Это что-то!
– И у нас тут, бывает, устраивают мунус, – тут же поддержал его хозяин таверны. – Какой-нибудь весьма обеспеченный человек.
– Вот как? – подумав, Беторикс все же счел неприличным отмалчиваться. – И что же, у вас здесь есть гладиаторская школа?
– А как же! – всплеснул руками Клодий. – Я даже знаю ланисту… ой!
Виталий сдержал улыбку: вот именно – «ой!». Ланиста – это из категории тех знакомств, которыми в приличном обществе не похваляются. Все равно что в России-матушке брякнуть – «мой хороший знакомый – режиссер порнофильмов»! Да, вот примерно так. То же самое, как и хвастать дружбой с какой-нибудь гетерой, актером, да – с тем же гладиатором. Люди, зарабатывавшие на хлеб своим телом – почти все вышеперечисленные, в Риме не котировались, достойная уважения профессия была одна – юрист. Ну, еще – воин – но это уже не профессия, это служение, образ жизни.
– Вот вы, Вителий, наверное, не разбираетесь в ударах гладиусом, но все же скажу – редко каким можно убить наповал, больно уж меч неудобный, короткий…
– Ну, почему же! Как раз очень удобный. Смотря как наносить удар…
Как-то неожиданно для себя Беторикс вдруг пустился в пространные рассуждения о гладиаторском бое, о ланистах, о школах бойцов… Перед глазами вдруг все поплыло, стены и потолок закачались… Неужто опьянел так с фалерна? Хотя… хоть и слабенькое вино, а пять кубков под разговоры выкушал… Ох… что ж так спать-то тянет?
– Нет! Гнездово – это Гнездово, а Саттон-Ху – Саттон-Ху! – убрав в ножны меч, которым только что хвастал, «ранятник» Костик, больше известный в реконских кругах под именем Рагнар Синий Плащ, ухмыльнулся и, поправив аккуратно заплетенную в две косички бородку – точно такую же, как у гитариста известной финской группы «Найтвиш», – потянулся к стоявший на брошенном наземь щите большой деревянной кружке с пивом, вернее – брагой, наскоро приготовленной уже тут, на тусовке. – Разница – понимать надо!
– Так я не о Саттон-Ху, я о венделе! – его собеседник – уже изрядно поддавший малый с помятым после вчерашней пьянки лицом и невнятным именем Тевбур, опорожнив кружку, довольно крякнул и, похлопав себя по тунике, обернулся к сидевшей рядом девушке, не реконке, туристке – таких много сейчас по лагерю любопытства ради шлялось. – Глянь-ка, милая, какой цвет! Сам лично красил.
– Ага, оно и видно – сам! – презрительно хмыкнул Рагнар. – Ты хоть в крапиву-то квасцы добавлял? Вижу, что нет. Оттого и цвет такой – линялый.
– Не линялый, а… ик… камуфляжный!
– Ага, камуфляж… В девятом веке!
– Здорово, мужики. Дядьку Энгуса не видали? – проходя мимо, поинтересовался Беторикс.
– Да вроде в малиннике пьяный спал. Или в шатре уже. Бражку будешь? – поправив сползший с плеча плащ, Рагнар протянул кружку.
