Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
Метью заметил, что приказы Миллера воспринимаются отныне с большей охотой. Сперва оставшиеся в живых прибились друг к другу, ища помощи и утешения, однако все затмевало чувство отчаяния. Теперь же брезжило нечто иное — возможно, в их душах зарождалась надежда.
Возобновив поиски скарба и снеди, они нашли склад, о котором говорил Миллер, и перевозили консервы в свой лагерь, навьючивая на Паутинку тяжелые корзины. Многое было безнадежно испорчено под обвалившимися стенами, однако и оставшегося хватило бы за глаза на всю зиму и на часть следующего года. Здесь же обнаружили несколько рулонов брезента в неплохом состоянии, размером двенадцать на восемь футов. Брезент пошел на две общие палатки: одна предназначалась для трапезы, вторая — для остальных нужд. Теперь к установке палаток подошли с большей вдумчивостью, чем прежде, и позаботились о том, чтобы на новом месте они были защищены от северо–восточного ветра.
Метью чувствовал немалый соблазн предаться мечтам о том, как отсюда начнется отсчет новой истории, как здесь появится в свое время здание совета, дворец, возможно, капище неведомых богов; впрочем, вероятность подобного развития событий была невелика. Пусть они находились теперь не на острове, он все равно сомневался, что сюда завернут тропы мировой торговли. Да и отвлекаясь от мирового масштаба, приходилось признать, что города обыкновенно строятся в более удобных местах.
Рядом с общими палатками выросли шатры поменьше, отдельные, размещение по которым отражало сложившиеся или недавно переиначенные человеческие связи. Лидирующее положение Миллера никем не оспаривалось, и следствием этого стала недосягаемость Ирен для остальных мужчин. Она не позволяла Миллеру никаких вольностей и спала в одной палатке с Хильдой, однако свой особый статус воспринимала как само собой разумеющееся. На Хильду зарились одновременно Де–Порто, Гарри и Энди — первый проявлял наибольшее усердие, однако на успех, согласно наблюдениям Метью, мог скорее рассчитывать последний. Он все еще мучился с ногой, и Хильда посвящала большую часть времени уходу за ним. Кроме того, как Де–Порто, так и Гарри прибегали для удовлетворения мужского нетерпения к услугам Ширли. Де–Порто не делал из этого тайны, Гарри же был склонен к скрытности, однако занятия обоих ни для кого не были секретом. Для этих целей они, пренебрегая палаткой, которую Ширли делила с мамашей Латрон и Менди, уводили девушку на скалы. Она была как будто довольна такой участью, ибо ее натура не требовала большего.
Община тем временем разрасталась. На птичьем дворе прибавилось кур: теперь их набралось полтора десятка, кроме того — и это воспринималось как благословение свыше — среди них расхаживали двое петухов. Один петушок не вышел статью и отличался вялостью, зато второй обслуживал гарем с неуемной прытью. Две несушки, ко всеобщему восторгу, уже высиживали яйца. Гора консервов, служивших основной пищей, могла лишь убывать, зато цыплята — пока еще крохотные эмбрионы, созревающие внутри нагретых яиц, — были залогом надежного будущего.
Они позволили себе даже пирушку, во время которой побаловались баночным пивом, щедро предоставленным Миллером. Им попалось несколько упаковок пива; банки были большей частью помятые, но почти ни одна не прохудилась, и, придя в благодушное расположение, владыка наделил ими своих подданных. (У него набралось также несколько целых бутылок кое с чем покрепче, но за них он держался цепко.) Посреди шума и радостной неразберихи, воцарившихся на пирушке, Хильда ненароком отвлеклась — и увидела незнакомца. Она оповестила об этом остальных, и все повернули головы туда, куда девушка указывала пальцем.
Сперва Метью показалось, что перед ними снова предстал все тот же безумец, которого они ни разу не видели после дождливых дней. Но нет, этот был молод, высок, рыжеволос. Ему, как видно, пришлось очень несладко — хуже, чем им. Он страшно исхудал, покрылся коростой грязи, одежда свисала с него клочьями. Новенькому дали место у костра и предложили рагу. Он жадно набросился на еду, но вскоре сумел удовлетворить не только свой голод, но и всеобщее любопытство.
Он был даже не с Гернси, а с острова Сарк. Звали его Ле–Перре. После катастрофы скитался, безуспешно пытаясь разыскать выживших, затем впал в состояние оцепенения, питая смутную надежду на помощь со стороны. Однако прошлым утром, проснувшись, он с небывалой ясностью осознал, что ничего подобного не произойдет. Кроме него, никто из нескольких сотен обитателей Сарка не выжил. Разум подсказывал, что на соседнем острове с несравненно большим населением шансы на успех лучше. Море пропало; ничто не мешало преодолеть девять миль, отделяющие Сарк от Гернси.
По пути Ле–Перре завернул на крохотные островки Джету и Херм. Оттуда он разглядел, пользуясь послеполуденным солнышком, опустошенный восточный берег Гернси, страшные шрамы, зияющие на месте Сент–Питер–Порта и Сент–Семпсона. Это зрелище, превзошедшее масштабами все, что ему пришлось наблюдать на других островах, повергло его в уныние. Он переночевал на Херме и лишь сегодня, ближе к полудню, решился пересечь «пролив» шириной в три мили между Хермом и Гернси. Ле–Перре поднялся по зловонной россыпи дробленого камня, в которую превратилась местная столица, и выбрался на южное плато, уже ни на что не надеясь. И вот здесь, оплакивая свою участь единственного оставшегося в живых человека, он заслышал голоса и, отказываясь верить собственным ушам, заковылял на шум.
Рассказывая о своих злоключениях, он постепенно оттаял и не походил больше на продрогшее пугало. Метью сочувствовал этому словоохотливому человеку, столь долго обходившемуся без слушателей. С ним произошло то же самое, что и с остальными: несчастный полностью лишился не только прозорливости, но даже элементарной логики. Как многие жители Сарка, он владел экипажем для катания туристов, а недавно приобрел второй и теперь без устали сокрушался, что в этом сезоне не будет туристов.
— Как быть зимой? — горевал Ле–Перре. Зима традиционно была мертвым сезоном, когда островитяне жили за счет жирка, накопленного за лето. — Что прикажете делать зимой?
Когда новичок осмотрелся и передохнул, Метью принялся задавать вопросы, вертевшиеся у него на языке с той самой минуты, как он узнал, откуда Ле–Перре родом.
— Что значит идти по морскому дну? Насколько это трудно?
— По–разному. Хорошо, когда под ногами песочек, а рифы не слишком зазубренные. Кое–где попадаются топкие лужи с грязью, но они быстро подсыхают. А вот водоросли — боже, ну и вонь! Хуже, чем трупы, даю голову на отсечение!
— Сколько это заняло времени?
— Времени?..
— Ну чтобы перейти от острова к острову? Миля в час, меньше?
— Больше. До Джету я добрался часа за четыре. Во всяком случае, судя по солнцу. Я подобрал часы, но через день–другой выкинул их. Какой смысл знать, который теперь час?
— Но вода кое–где сохранилась? Отсюда видны целые озера.
Новичок пожал плечами:
— Лужи. Хотя те, что покрупнее, можно назвать и озерами.
— Насколько они велики?
— Одно было длиной в четверть мили. В нем даже плескалась скумбрия. Но я вам говорю, они подсыхают. Это даже видно — на берегах остаются полосы, так что заметно, откуда отступила вода.
— Выходит, переход не показался вам таким уж тяжелым?
— Нет, стоило только решиться. Труднее всего дался первый шаг: собраться с духом и ступить на это самое морское дно. А как я боялся, пока шел! Думал, море вот–вот вернется. То и дело озирался через плечо. Я был очень рад, когда добрался до Джету. Правда, там и вовсе ничего нет — смыло волной. Постройки в гавани Херма постигла та же участь…
Ле–Перре болтал без удержу. Метью не прерывал его и лишь время от времени кивал, когда ему казалось, что без этого не обойтись. Он снова думал о Джейн и ощущал в душе воспрявшую надежду. Ошеломленный вездесущностью смерти и разрушения, Метью до поры до времени не осмеливался и помыслить о внешнем мире, об оставшихся в живых там, на Большой земле. Даже при обнажившемся морском дне он продолжал числить себя островитянином. Покинуть остров до сих пор можно было лишь на почтовом катере или утренним авиарейсом. Ничего другого просто не приходило в голову. Потрясение от встречи с человеком, пришедшим издалека, было грандиозным: значит, могут выжить и другие общины… Какое там «могут» — должны! И до них можно добраться!
Освоившись с этой мыслью, Метью задумался о вытекающих из нее последствиях. Находись Джейн в Лондоне, наверняка превратившемся в одну огромную могилу, у него не было ни малейших шансов ее отыскать. Но у Мэри, в Суссексе… Дом Мэри, сложенный из толстенных бревен, стоял на возвышении, и дочь, наверное, спала в ту ночь, как водится, под стропильной балкой, поддерживающей остроконечную крышу. Вдруг ей повезло?.. Вероятность такого исхода крайне незначительна, и все же… Она вновь предстала перед ним как живая, и печаль, до этой поры мешавшая ему думать и действовать, начала рассеиваться. Ее место заняло нетерпение пополам с беспокойством. Раз это осуществимо, то надо попробовать! Все остальное стало казаться несущественным. Метью попытался рассуждать здраво. Предстоит тщательная подготовка. Путешествие будет долгим, его ждет земля, ставшая после небывалого катаклизма воистину неизведанной. Тут не обойтись без продуманного плана действий.
