Андрей Лазарчук - Все, способные держать оружие…
И хотя я всегда принципиально возражал против подобных методов воздействия (никто меня, разумеется, не слушал), сейчас все это применял сам без малейшего зазрения совести. Потому что совесть у меня дубленая…
Как говаривал, по поводу и без, капитан Горелов — «Водка не пахнет!»
На том берегу бухты уже зажигались огни, небесная феерия не добавляла света в домах, ранние сумерки — редкость в этих широтах. Солнце вдруг нижним краем показалось из сияющей пелены. Огненная чаша висела над далекими башнями.
Наверное, я слишком долго на нее смотрел, потому что стали мерещиться письмена в небе. Я зажмурился, тряхнул головой, посмотрел опять. Это были не письмена.
Шестерка самолетов, волоча за собой подсвеченные шлейфы, проходила над городом.
Может быть, ночью от них будет немного толку, но сейчас вид их внушал уверенность. Плотный гул турбин накрыл нас, и на время другие звуки исчезли.
Игорь смотрел на меня, и мне казалось, что все еще можно будет исправить.
Покончить с намеченным делом… вернуться назад, в шестьдесят первый… Это был наивный бред. Мигранты так часто и охотно пластали время, что живого места на нем почти не осталось, одни рубцы и шрамы. Если нам удастся пережить вторжение… я знаю все входы в «темпо». Их не так много, тридцать два.
Информация о входах уже подброшена во многие умы, еще чуть-чуть — и она сработает. Неизбежно возникнет догадка, вторжение осуществлялось именно из этих непонятных подземных сооружений. Дальнейшее представить легко…
Самое смешное, что догадка эта, ложная поверхностно, в сути своей правильна и справедлива.
Мне более по душе те, кто добывает победу своими руками и не заслоняет себя специально созданными для боя людьми.
Безумный закат…
Я был благодарен Игорю за то, что он ни разу ни о чем моем со мною больше не говорил. Просто как бы забыл сразу и навсегда.
Если будем живы… расскажу все.
Зачем?
Не знаю. Зачем вообще нужны исповеди? А кроме него, мне в моих злодействах исповедоваться некому.
Золотая рябь исчезла с воды, и теперь бухта была подобна темному зеркалу. Огни другого берега отражались в ней с неподвижностью замерших маятников, и лишь длинные четверные полосы волн от проходящих медленно и строем артиллерийских мониторов приподнимали и опускали эти отражения, заставляя мигать и дробиться, но потом все возвращалось к покою.
Месяц едет, котенок плачет…
Небо пылало.
Мы азартно кричали «Горько!» и готовы были целоваться сами.
