Димыч - Последний князь удела
-В скором времени призовёт тебя великий князь и царь всея Русии Фёдор Иоаннович пред свои очи, - обратился ко мне Борис Фёдорович.- Об том особое желанье им было сказано. Есть ли тебе чего молвить государю нашему, дабы унять его тревогу лютую?-
Видимо правитель ждал от меня конкретных советов и прямых слов, вроде тех, что слышал от меня в прошлом. Но сказать было нечего. Как поступить в сложившейся ситуации я не знал, а спросить ни у кого не мог. Так помогавший мне раньше Бакшеев разболелся и остался в Угличе, иных компетентных в военном деле и внешней политике советников у меня не имелось. Собственного мнения у меня тоже не имелось, для него просто не хватало знаний.
Поэтому я попытался отговориться общими словами, на вроде - надо изучить вопрос, провести консультации, обсудить со специалистами, обдумать всё тщательно, помолиться для ниспослания верного решения наконец.
Внимательно выслушавший все мои пустые отговорки и наведение тени на плетень Борис Фёдорович поднялся с лавки и, с некоторым разочарованием глядя на меня, произнёс:
-Молебен сотворить непременно нужно, во всех затруднениях токмо на Бога уповаем. Мню, ниспошлёт тебе Господь верное разумение. К тому ж утро вечера мудренее, почто ж мы княжича в волчий час терзаем.-
За этими словами со своего места поднялся молчавший всё время Дмитрий Иванович и, перекрестясь, пошёл к выходу. За ним, буркнув ритуальные слова прощания, потянулись остальные гости.
В почивальне московских хором ещё не устроили кровать на 'угличский' манер и я растянулся на жёсткой лавке, используемой в качестве спальной мебели всеми жителями Московского государства. Несмотря на чрезвычайную усталость, сон не шёл. В голову лезли мысли о том, что именно мне доводилось неоднократно убеждать Годунова, что Польша и Швеция не сольются в одно государство. И том, что именно я уговорил его выдвинуть новые требования шведским послам, из-за которых, в конце концов, сорвались переговоры. Страну впереди ожидали страшный голод и крестьянские выступления. Вдобавок к этим грядущим напастям над государством нависла опасность новой Ливонской войны. И мне казалось, что вся моя борьба за лучшее будущее приносила в результате один вред.
Глава 49
Хмурый день пришёл на смену бессонной ночи, а мне всё никак не удавалось успокоиться. Я прокручивал в голове десятки различных вариантов развития будущих событий и не мог отыскать верного решения. Наиболее безошибочным ходом казалось принятие прежних шведских условий мира, но в изменившейся обстановке послы Жигимонта могли начать настаивать на более серьёзных уступках.
Узнав от Ждана, что русские дипломаты тоже вернулись в столицу за новыми инструкциями, послал княжьего стряпчего разыскать Сулемшу Пушкина, а найдя - зазвать к нам в палаты. Выходец из Дорогобужа появился у нас после вечерней службы, и его сразу препроводили в трапезную.
Поскольку шла третья седмица Великого поста, на столе стояли лишь говейные блюда. Этим вечером подавали постные яства из сырых, неварёных продуктов. Правда, Тучков ещё с прошлого года разыскал весьма умелого кухаря. Тот готовил вкусно даже с такими суровыми кулинарными ограничениями, по крайней мере, салаты вполне освоил.
Не успел Пушкин прожевать первую ложку квашеной капусты, как я начал донимать его расспросами:
-Как слаживается дело государево у Ивангорода?
-Куды там, неласковы да неуступчивы послы свейские. Мню, не сговориться с ними. Посланник кесаря немецкого Минквиц всё больше нашу сторону держит, но и его не больно-то чтят.-
- Чего ж так?-
-Заносчивы и прегорды излихо королевские люди. Мы им об уступке Ругодива толкуем - они от нас Корелу требуют. Мы им о мене сего города на Олаву крепость - они нам о том, что не заведено в их краях, де, своё на своё менять. Мы про государевы отчины, крепостицы ливонские да землицу карельскую сказываем - нам ответ, мол, ни видать вам сих краёв как своих ушей. Мы о вольном мореплавании речь ведём - над нами потешаются, дескать, можете вольно сплавать токмо на дно морское.
-Да... Дерзко себя ведут свеи. А есть ли у них полки на рубежах, не попусту ли бахвалятся?
- Проезжие купцы сказывали в Ливонии тыщ пять войска, в Ругодиве, Колывани да Раковоре стоят. Да в Выборге, в Кабах и в Тавасгусе тысяч семь. Хоть ныне ратиться им несгоже, но могут войну сызнова начать.-
-Отчего же неудобно воевать-то?-
- На рубежах разоренье великое, деревеньки все выжжены да высечены. Со свейской стороны на нашу бегут мужики пахотные с жонами и детишками, оттого что на постое им великие тяготы воинские люди чинят.
-Шведы могут и в крепостях запереться, да и через польские земли наступать,- возразил я Сулемше.
-В Ругодиве запереться ныне сложно, - ухмыльнулся Григорий.- Позапрошлым годом пороховые погреба там взорвались, пушечную башню да прясла округ ней на версту каменьями разметало. Посадских полсотни побило, да служилых стоко же. Воевода немецкий пролом конечно заложил, но что того закладу - ломовому наряду на полдня пальбы. Вот через ляшские земли придти смогут. Но Господь милостив, не допустит нового разорения.
-На Бога надейся, а сам не плошай.
- Се верно. Но ныне деревянные кремли по литовским рубежам землёй обсыпали для береженья от огненных ядер. Наряд да осадную казну везде поправили, стрельцов по городам набрали. Да порубежная стража теперича поретивей службу тянет, прежних оплошек не допустит. Вот изменники - братья Сарыхозины, кои к ляхам переметнулись да в прежнюю войну обманом в Изборск королевское войско ввели, набегали под Себеж с воровскими людьми. Там их начисто побили, и еле сам третей ушли. Тако и прочих неприятелей изгоним, скоко бы вражьего войска в нашу отчую землю не вступило.
Разговор с Пушкиным меня совершенно не успокоил. Дорогобужанин, испытавший на себе все тяготы войны и польский плен, надвигающегося нашествия не боялся. Я же считал необходимым отсрочить начало боевых действий на возможно более поздний срок, даже ценой политических и территориальных уступок. Страну впереди ожидали значительные потрясения, не стоило к надвигавшимся проблемам прибавлять иностранное вторжение.
Спозаранку я со Жданом и двумя телохранителями отправился в Посольский приказ. Тот располагался в новом каменном тереме на территории московского кремля. Весь аналог МИД-а размещался в четырёх комнатах, внизу в полуподвале размещались канцелярские припасы и архив. Центральный штат этого ведомства, ведавшего большинством внешних и множеством внутренних дел, состоял из восемнадцати подьячих и четверых дьяков, включая Власьева. Ещё с полтора десятка служащих находились в отъезде при исполнении поручений, вроде приставленного ко мне учителем Головина. Именно сюда стекались все сведения, собранные пограничными воеводами, и здесь же эта информация обрабатывалась.
Я приехал к Афанасию Ивановичу с просьбой допустить меня к материалам, присланным с западных рубежей. Глава Посольского приказа чиниться и играть в секретность не стал, вызвал молодого подьячего и велел ему прочитать мне все собранные за последние месяцы скаски. Уже через полчаса я выслушивал монотонный бубнёж паренька. Грамот было несколько сотен, и во всех донесениях перечислялось множество фактов, не исключая самых малозначительных.
Через пару часов мне начало казаться, что идея приехать в посольский приказ была не самой лучшей. Тут вдруг я услышал известное по прежней жизни имя и переспросил:
-Ну-ка, повтори, о чём в грамоте писано?-
-Доносит черниговский воевода, что по скаске с речей литовского купца осенью сего года казаки с начальными головами Наливайкой и Лободой разорили Волошину начисто. Ныне, де, те черкасы сидят в Брацлаве и Баре, стации берут самовольно, шляхту и посадских утесняют, королевских универсалов не слушают,- изложил основные пункты донесения подьячий.
Так, уже неплохо. Про казацкого атамана Наливайко у меня в голове имелись сведения со школьной скамьи - руководитель крупнейшего народного восстания против польской шляхты, предшественник Хмельницкого. Если он уже начал свою борьбу против Республики, то в ближайший год коронному войску будет не до похода на Москву.
Более ничего легко узнаваемого я от приказного не услышал, но общее впечатление о западном соседе сложилось двойственное. С одной стороны Ржечь Посполитая являлась государством, превосходящим Московское населением и богатством, а с другой - в каждой второй скаске имелись сведения о борьбе за собственность между магнатами. 'Тяганина за маетности' в большинстве случаев приводила к вооружённым стычкам местных феодалов. Как из десятков отрядов со своими командирами, в большинстве случаев имевших между собой давние счёты, составить боеспособное войско я не представлял. Но ведь королю Баторию удалось - недавнее поражение в Ливонской войне это явно продемонстрировало.
