Владислав Конюшевский - Все зависит от нас
А сами пшеки, были полностью уверены в своей победе над немцами, потому что войска Красной Армии находились в 50 километрах от города. То есть, даже учитывая возросшее сопротивление гитлеровцев, русские части подошли бы к Кракову, через три дня после начала восстания. Только видно, Верховный, то ли вовремя узнал о задумке хитромудрого Миколайчика, то ли план был такой с самого начала, но Первый Украинский Фронт, успешно громящий фрицев в Польше, неожиданно ударил на Моравско-Остраву.
Вот тут то и началось избиение шляхтичей! Англичане, разумеется, никакого десанта, как того требовал Миколайчик, в Краков не сбросили и всех восставших фрицы положили через несколько дней, после начала выступления. Причём это поражение было особенно наглядным, на фоне победы в Варшаве, что приводило эмиграционное правительство в полное неистовство. Там, Красная Армия сначала выделила в помощь повстанцам из гетто, десантную бригаду, а ещё через четыре дня, форсировав Вислу, полностью освободила город, развивая наступление на Лодзь, Познань и Быдгощ создавая угрозу окружения группе армий «Северная Украина».
Мда... сказать, что я был удивлён дуростью Миколайчика со свитой, это не сказать ничего. Блин, похоже «ясновельможным» очередной раз крупно не повезло с лидерами...
Сергей, видя, что я примолк, с интересом спросил:
— Ну что ты теперь, про всё это думаешь?
— А что тут думать? Скажу только две вещи, первое — эти Лондонские поляки однозначно работают на нашей стороне, хотя сами того не осознают. Ведь около восьмидесяти процентов Армии Крайовой навсегда осталось в Кракове. Значит после войны, да и сейчас, деятельность их подразделений против наших войск, будет сведена к минимуму. Помнишь, я тебе рассказывал, сколько они нам крови попортили?
Гусев кивнул и решил уточнить:
— Ну, а вторая?
— Вторая... так скажу — нефиг полякам выделываться, будто они — Европа. Азиопа, такая же, как и мы. Сермяжная посконная и домотканая. Во всяком случае, им тоже с правителями постоянно не везёт, как самым настоящим славянам.
Командир, при этом намёке, слегка насупился:
— А когда это нам с правительством не везло?
— Проще сказать, когда везло. Наверное, когда по дремучим лесами, бегали разные поляне, древляне, смоляне и прочая чудь белоглазая. Во всяком случае, про те времена никаких документов не сохранилось и нельзя с уверенностью сказать, что тогда правители были плохие. А, начиная с варягов и появления летописей уже можно... Ведь сам посуди — что ни царь, сука, то реформатор или наоборот, разрушитель реформ.
— Царей давно свергли.
— Серёга, не трахай мне мозги. Пусть будет не царь, а просто правитель. Один строит, другой построенное — в распыл. И так чередуясь безостановочно. А народу, не тот не другой, никаких послаблений не делает. Когда попадается «строитель», то он сам своих людей в могилу пачками сгоняет, во имя будущего процветания. Когда «разрушитель», этим занимаются иностранные интервенты. То есть — те же яйца, только в профиль.
Гусев, выслушав этот монолог помолчал, а потом спросил:
— Илюха, а что ты сейчас делал? Ну, прежде чем я тебя позвал?
Удивившись такому неожиданному повороту, я насторожённо ответил:
— Пленного допрашивал, а чего это ты интересуешься?
— Это, который пропагандист? Тогда понятно
командир успокоено откинулся на спинку кресла и с удовольствием закурив, выдал
— Едрить твою мать, Лисов! Ведь сколько лет тебя знаю — железный мужик. И мозги на месте, и с людьми отлично ладишь. Про то, какой ты боец я вообще молчу! Да и просто — другом твоим считаться, всегда за честь держал. Но почему, как только тебе что-то напоминает о твоём прошлом — тут Серёга споткнулся и задумчиво исправился — или будущем, так ты сразу с катушек съезжаешь? Вот ответь, кого этот мудила из РОА, тебе напомнил? Хотя подожди, я сам угадаю — или Ковалёва, или Ельцина или, этого, как его, ну, богатея, который абреков поддерживал... Березинского?
— Память у тебя Серёга, девичья до безобразия! Не Березинского, а Березовского! Березовского, маму его так!
Гусев, увидев, что я, наконец, оттаял и начал улыбаться, тоже расплылся в улыбке и подытожил:
— Какая разница как его фамилия! Да и всех остальных тоже... Пойми Илья, не будет их в нашем будущем. Не будет и всё. И само будущее совсем другим станет. Вот каким мы его сейчас сделаем, таким оно и получится! И только от нас зависеть будет, чтобы оно не стало подобным твоему! От меня, от тебя, от Лешки с Маратом, от Ивана Петровича. От ребят, что сейчас в окопах к наступлению готовятся, или на заводах вкалывают. Так что хватит тебе параллели с вашими временами искать и дёргаться каждый раз по этому поводу.
Подобный разговор у нас происходил не в первый раз, поэтому, махнув рукой, с досадой ответил:
— Да понимаю я всё! Просто иногда такие типажи попадаются, хоть стой хоть падай...
Про типажи, Серёга выразился в духе киношного Чапаева, в смысле — наплевать и забыть и заинтересованно спросил:
— А чего ты там возле крыльца с Ничипоренко шептался? Или опять где-то детишек нашёл и нашей няньке подкинуть хочешь?
— Нет, про баню договаривался...
— Да ну! Неужели, уболтал Гриню? Она ведь только послезавтра должна быть!?
— Уболтал. Он ведь ко мне и так нормально относится, а тут я ему позавчера слова «Розамунды» на-русском дал, поэтому Григорий, весь в восторге пребывает и вообще — благодарен до невозможности.
Гусев выслушав, чем я купил старшину, начал хихикать:
— То-то я думаю — чего это он, аккордеон, странными мелодиями терзает! Ты бы ему ещё ноты помимо слов подсказал, цены бы вам не было!
— Где я, где ноты... И вообще, не ругайте музыканта — он играет, как умеет!
— Да как он умеет, лучше бы вообще не играл!
— Вот и сиди критикан недоделанный, в грязном виде, а я сейчас пойду и попарюсь от души.
Серёга, на это моментально отреагировал:
— Я с тобой!
А потом, зайдя к старшине за обещанный чешским мылом, мы пообедали и ближе к вечеру, устроили себе банно-прачечный день. Пока мылись, стирались и болтали, я попутно думал об одной интересной штуке, связанной с песнями. К примеру, эта самая «Розамунда» в последнее время стала очень популярна, причём по обе линии фронта. Старая чешская песенка обрела новую жизнь и с удовольствием распевалась как нашими, так и немцами.
Но мысль была не столько про неё, а про то, что в мире, в последнее время, всё чаще и чаще стали петь наши песни. И американцы, и англичане крутили по радио шлягеры на русском языке. Да что там говорить — даже фрицы очень часто голосили русские песни, правда, по-немецки. Но на трофейных пластинках, с удовольствием слушали и на-русском. Причём я бы ещё понял, если бы это были хиты принесённые мною из будущего. Фиг там! Нет, и их тоже исполняли вовсю, но ведь и обычные песни пользовались огромной популярностью. Даже в захваченных нами немецких городах, после нескольких дней испуганного затишья, из окон начинали доноситься знакомые мелодии. Причём гражданских то, никто не заставлял слушать наши песни! Может, прав был Луганский, который на моё недоумение по этому поводу, сказал:
— Видите ли, товарищ гм, гм... капитан, человеческая натура так устроена, что каждый из индивидуумов, желает удовлетворить собственное эго. Пусть и неосознанно. Поэтому даже немцы с удовольствием слушают русские песни, подсознательно желая тем самым, приобщиться к победителям... Я достаточно доступно объясняю? Может вам непонятно значение слова — «эго»?
— Всё вполне понятно. Старика Фрейда я тоже читывал, но здесь, что-то не так получается. Вот скажу честно — в сорок первом, меня вовсе не тянуло петь «Хорста Веселя». Да и других, насколько я знаю, тоже...
Казимир Львович, на это замечание, поняв палец, с улыбкой ответил:
— Вот, видите! Просто это значит, что ни вы, ни остальные, не могли допустить и мысли о победе фашистов. Даже в глубине души, даже в вашем подсознании, была твёрдая уверенность в нашей победе. А у немцев её нет, вот и поют нашу «Катюшу», «Проснись и пой» да «Песенку о хорошем настроении».
Тут Луганский почему-то замялся и нерешительно кашлянув, решил поинтересоваться:
— Извините, товарищ капитан, если уж разговор про песни пошёл, я хотел у вас поинтересоваться — а к известному поэту Илье Лисову, вы какое-нибудь отношение имеете?
— Даже не родственник.
Отмазавшись от своего авторства, я сбежал от слишком умного патологоанатома, по пути вспоминая англоязычную музыку, непрерывно льющуюся из каждого музыкального прибора, в моём времени. Это что же получается? Выходит тогда, в двадцать первом веке, мы все в глубине души уже сдались и не верим в свою победу? Чёрт! Но ничего, как там Серёга сказал — «Будущее станет совсем другим. Каким мы его сделаем, таким оно и будет»! Вот тогда и посмотрим, чьи песни будут петь в этом новом времени...
