Василий Звягинцев - Вихри Валгаллы
Очень удобное место для намеченной акции — стены толстые, окошки маленькие, улица безлюдная, депо неподалеку, паровозы то и дело гудят.
Главный чекист только что проснулся. До того двое суток не спал — совещание с сотрудниками, совещание в губкоме, заседание продкомиссии, выезд в Хомутово, где имели место выступления несознательных элементов на почве неправильного понимания новой экономической политики, да несколько важных допросов, да ночной расстрел кулаков, подозреваемых в пособничестве белым партизанам… На стук в дверь вышел в нательной рубахе и синих галифе, заправленных в толстые шерстяные носки, крашенные фуксином.
— Вы ко мне, товарищи? Откуда, по какому делу? Почему в комиссии не подождали? Я предупредил, что к обеду буду…
Вежливо, но с уверенностью, не позволившей хозяину закрыть дверь перед носом нежданных гостей, Шульгин и Кирсанов, обмахнув веником рыхлый снег с сапог (чтобы не насторожить раньше времени — люди, пришедшие не с добром, такой ерундой себя не затрудняют), вошли в холодные сени. Вдоль стен кадки с домашними соленьями. Семейный, выходит, человек и хозяйственный, даром что из интеллигентов.
Еще трое офицеров и гардемарин Белли, которого Шульгин специально взял с собой, имея на него особые планы, одетые разномастно, но так, что видно было — это люди, причастные к власти, причем к ее военизированным структурам, остались ждать в длинном сером «ганомаге» с поднятым верхом.
— Пригласил бы в дом, товарищ, неудобно тут разговаривать, и подзамерзли мы, — по-свойски сказал Шульгин, роясь во внутреннем кармане бекеши. — А мандатик наш вот…
Сели в кухне, рядом с большой теплой печью. Раздеваться не стали, только расстегнули пуговицы и сняли шапки. Из комнат, отделенных узким коридором, доносились детские голоса. Кажется, две девочки. Или три.
Васильев внимательно, даже, кажется, дважды прочитал короткие машинописные строчки. Встал, плотно притянул дверь. Кирсанов тут же достал папиросы, не спрашивая, закурил. Хозяин посмотрел на него неодобрительно, однако замечания не сделал.
— Так. Понятно. Что требуется от меня? — Голос его едва заметно дрогнул.
«Опасается, — подумал Шульгин. — Должен понимать, что хранители грязных тайн все время под богом ходят. Или не уверен, сочтет ли его новая власть по-прежнему достойным доверия и должности…»
— Объект двадцать семь. Имеем приказ забрать и этапировать в Москву.
На этот раз щеточка усов не дрогнула, и глаза остались безразлично-пустыми.
— О чем это вы, товарищ? Не понял.
— Не понял? — с интересом протянул Кирсанов. — Как же ты, такой непонятливый, в Чека работаешь?
Классовым чутьем и опытом большевика с дореволюционным стажем Васильев сразу угадал в жандарме его бывшую профессию. Но в окружении Троцкого таких персонажей всегда хватало. За что и ненавидели предреввоенсовета, а ныне диктатора истинные «бойцы ленинской гвардии». За что и освистывали его выступления в период острой внутрипартийной борьбы 24–27 годов, дружно выслали его сначала в Алма-Ату, а потом за границу. Предпочли бы расстрелять, конечно, да тогда еще такие формы борьбы между «своими» не практиковались.
— Оставьте этот тон, товарищ! Я действительно не знаю, о чем вы говорите. Никаких номерных объектов в моем ведении не было и нет. Возможно, вам следует обратиться непосредственно к товарищу Смирнову?
Шульгин молчал. По распределению ролей главная сейчас принадлежала Кирсанову.
— Вот ты и спекся, Иван Яковлевич! — Кирсанов прямо сиял от удовольствия. Как рыбак, выхвативший из воды полупудовую щуку на катышек хлеба. — Зачем ты Смирнова назвал? При чем тут Смирнов? Когда это предревкома информированнее чекистов был? Стал бы просто отнекиваться, я бы задумался: а вдруг и вправду ничего не знает? А так все как на ладошке: Васильев, Смирнов… — Жандарм потянул паузу. — И Чудновский. Скажешь, ничего такую вот троицу не связывает?
Наконец Васильев побледнел. Слабоват оказался. И неудивительно. Люди, профессионально занимающиеся палачеством, вольно или нет, часто или изредка, но ставят себя на место своих жертв. Оттого и ломаются так быстро, попадая в собственные застенки. Парадокс вроде бы, а бесчисленные руководящие товарищи, оказавшись в лапах ежовско-бериевских костоломов, сдавались куда быстрее, чем они же или их коллеги в царской жандармерии, белогвардейской контрразведке и даже в пресловутом гестапо. У своих, они знали, надеяться не на что и упорство только продлит мучения, а спасения не принесет. Так же случилось и с советскими генералами Отечественной войны, оказавшимися в немецком плену. Три года многие из них стойко выносили «бухенвальды» и «моабиты», но к немцам служить не пошли, попав же после победы на Лубянку, с ходу признали себя предателями и шпионами.
— Не валяй дурака, Васильев, — включился наконец в разговор и Шульгин. — Допускаю, что для полной откровенности тебе требуется еще какой-нибудь пароль или предваряющая наш приезд шифровка, так у нас их нет. И людей, которые могли бы их дать, тоже нет. В курсе того, что в Москве случилось? А вот объект № 27 есть, и ты нам его отдашь.
— Пожелаешь же упорствовать, цену себе набить или, если ты такой беззаветно преданный, приказ до донышка соблюсти, тогда не обессудь. Нам к следующим по списку товарищам обратиться придется. — Кирсанов говорил ласково, курил следующую папиросу, пепел аккуратно стряхивал в горшок с геранью на окне. — Зная, что с тобой случилось, второй сговорчивее окажется. А уж третий…
— Убьете? — обреченно спросил Васильев.
— Не только и не сразу… — Кирсанов указал большим пальцем себе через плечо, на ведущую в коридорчик дверь.
— А… А их-то… Их за что? Дети ведь…
Шульгин отвернулся, а Кирсанов разулыбался еще шире.
— Как же ты не понимаешь? Если белобандиты, враги, потерявшие человеческий облик, нападают на дом верного бойца революции, — а именно так все будет обставлено, — они что, семью его пощадят? Какие же они после того бандиты и выродки будут?
Уронив руки на колени, Васильев смотрел на него обреченным взглядом. Жалко его Шульгину не было, а вот участвовать в психологическом этюде Кирсанова — стыдно. Однако какой выход? Не из высших же убеждений чекист не хочет выдавать Колчака. Боится нарушить инструкцию, зная, что за это бывает. Мечется сейчас его мысль: а вдруг это всего лишь проверка на лояльность? Где грань, до каких пор следует упорствовать? Или есть у него и личный интерес? Надеются все же выколотить у адмирала тайну эшелона, куда делись шестнадцать вагонов с золотом из сорока?
Так он ему и сказал, выждав нужное время.
— Повторяю, сообрази — Дзержинского нет, Трилиссера нет. От кого тебе теперь приказ нужен?
— Поехали к Смирнову. Чудновского вызовем. Втроем все и решим. — Васильев придумал наконец, как ему казалось, выход.
— Учить он нас будет, — хмыкнул Кирсанов.
— Или прямо сейчас едем за адмиралом, или едем, но без тебя.
— Ну а если… Какие гарантии?
— Гарантии… Тоже вопрос, между прочим. Я вот думаю-думаю и ничего, кроме своего честного слова, придумать не могу. Но поверить тебе все равно в него придется. — Шульгин тоже закурил, протянул портсигар Васильеву. Тот мотнул головой, отказываясь. — Так, по логике, ты нам больше ни для чего не нужен. Убивать тебя — лишнее внимание привлечь. Да и за что убивать-то? Вообразил черт-те что! Мы тут все товарищи по партии и по службе. Приехали к тебе с конкретным приказом. Ты его исполняешь, и все, разошлись. А что слегка тебя пугнули, так извини, нечего было ваньку валять.
Уже в машине, успокоившись немного, Васильев стал задавать вопросы практические. О том, что ему делать и как объясняться с остальными двумя хранителями тайны. Попробуй им все объясни.
— Не вижу проблемы. Мы даем тебе расписку на бланке ГПУ, что объект получен для использования по назначению, плюс распоряжение на том же бланке хранить факт передачи в тайне от всех до особого распоряжения. Надеюсь, те двое не слишком часто интересуются состоянием здоровья «пациента» и наносят ему визиты?
— Когда как. Чудновский прошлым месяцем заезжал, а Смирнов с самого февраля ни разу не был.
— Вот и весь сказ. Сделай так, чтобы недели две никто ничего не знал, а там по обстоятельствам. Можем из Москвы на имя Сибревкома телеграмму прислать: «Объект доставлен в целости, благодарим за образцовое выполнение задания».
…Ехали недалеко, но долго. Дорога была сильно переметена снегом, и автомобиль часто буксовал. Хорошо еще, что водитель догадался надеть цепи на задние колеса. Верстах в сорока от Иркутска в сторону Усолья на холме, окруженном густым сосновым бором, стоял совсем небольшой монастырь.
Монахов в нем давно уже не было, населяли его два десятка латышей и мадьяр из Интернационального полка и человек шесть штатской обслуги. Еще четверо пожилых, ко всему равнодушных надзирателей, лет по двадцать пять прослуживших в знаменитом Иркутском централе, которым давно было все равно, кого охранять. Да они и не знали, кто содержится в одиночке, под которую приспособили две смежные сводчатые кельи. Телевидения в то время не было, кинохроники практически тоже, а если попадались кому из них года полтора назад газеты с портретом Колчака, так узнать в нынешнем узнике бывшего Верховного правителя с тремя черными орлами на широких погонах было бы затруднительно даже хорошо знавшим его людям.
