Адриана Трижиани - Жена башмачника
– Мам, можно мне после катка пойти к Бетси?
– Мама испекла повитицу, – добавила Бетси.
– А ты не собираешься помочь мистеру Унчини залить каток?
– Собираюсь. Но потом хочу пойти к Мадичам.
– Ладно. Ключ у тебя с собой?
– Да, ма.
– Только очень поздно не задерживайся, va bene?
– Va bene, мама. – Антонио подмигнул матери.
Ближе к вечеру мистер Унчини по прозвищу Унч поставил «Доброй ночи, Ирэн» и закрыл каток. Подростки расселись по машинам, чтобы ехать домой или в «Пиццу Чоппи», которая недавно открылась на Мэйн-стрит.
– Антонио, почистишь лед перед заливкой? – попросил мистер Унчини.
Антонио вытащил из подсобки при катке проволочную метлу и принялся нарезать круги, счищая осколки и ледяную стружку. Когда он выровнял поверхность, мистер Унчини раскрутил пожарный шланг. Антонио переобулся в ботинки и помог мистеру Унчини открыть тугой кран. Пока вода покрывала каток, Антонио болтал со старым другом отца.
– Как дела в школе?
– Отлично, если не считать математику. Не удалось получить высший балл. – Антонио удрученно вздохнул.
– У вас с Бетси, похоже, все серьезно.
– Вы что, говорили с моей мамой?
– Антонио, у меня есть глаза!
– Я хочу на ней жениться.
– Точно серьезно.
– Ну не прямо сейчас, конечно. После колледжа.
– Хороший план. За четыре года многое может измениться. Это целая жизнь.
– Вот и мама так же говорит.
– Знаешь, твой отец незадолго до смерти навестил меня. И теперь, когда ты собрался в колледж, думаю, я должен тебе кое-что сказать. Он попросил меня присматривать за тобой.
– Да, Унч, вы всегда так и делали.
– Я надеюсь, это не слишком бросалось в глаза.
– Вы плакали, когда я пел «Panis Angelicus» в церкви Святого Иосифа. Это очень бросалось в глаза.
– Я только хотел, чтобы ты знал, что я старался заменить тебе отца. Конечно, это невозможно, но я обещал ему быть рядом с тобой.
– Каким ты его помнишь, Унч? Мама плачет, когда я ее об этом спрашиваю. Я хорошо его помню, но совершенно не представляю, каким бы он был сейчас, что бы сказал.
– Чиро был порядочным человеком. Но любил повеселиться. Он был честолюбив, но не до крайности. Я любил его, потому что он был истинным итальянцем.
– Что такое истинный итальянец?
– Он любит свою семью и любит красоту. Итальянцу в жизни важны только эти две вещи, потому что в самом конце лишь они укрепят твой дух. Семья соберется вокруг и поддержит тебя, а красота вознесет тебя на небеса. Твой отец был предан твоей матери. А ботинки он шил, как я жарю омлет. Бывало, болтаешь с ним, а он измеряет, чертит, прикалывает выкройку к куску кожи – и вот уже сшивает, полирует, наводит лоск, оглянуться не успеешь, ботинки готовы. Словно это легче легкого. Но это был тяжелый труд.
Мистер Унчини повернул кран, перекрывая воду. Антонио смотрел на голубой лед. Вода заполнила каждую выбоину и уже успела схватиться. Морозный воздух был недвижен, и, когда вода перестала шуметь, воцарилась полная тишина.
Антонио представил, как отец обходил всех своих друзей с просьбой заменить его, когда он умрет. Сердце его сжалось от тоски. Сморгнув слезы, он принялся закрывать ворота катка.
– Ты что, плачешь? – испуганно спросил мистер Унчини.
– Просто холодно очень, – ответил Антонио.
– Антонио, в тебе уже шесть футов три дюйма, – сказал доктор Грэм, записывая измерения. – Весишь ты двести пятнадцать фунтов, и все это одни мускулы. – Доктор хохотнул. – Уже решил, куда пойдешь учиться после школы?
– Университет Миннесоты предлагает мне четырехлетнюю стипендию.
– Еще бы не предлагали!
– Но я собираюсь в Нотр-Дам[102].
– Молодец!
– Хочу играть на профессиональном уровне.
В кабинете доктора Грэма зазвонил телефон.
– Уже иду. – Он повесил трубку. – Антонио, пожалуйста, беги к матери. Скажи, что Паппина Латини в больнице.
Антонио пулей преодолел милю, отделявшую больницу от дома. Через считанные минуты он уже распахивал дверь, зовя мать. Когда они поднялись на холм, Луиджи и его дети сидели в приемном покое. Перепуганные, они жались друг к дружке.
Анжела плакала.
– Что случилось, Луиджи?
– Ее больше нет, Энца. Ее больше нет. Возникли осложнения с ребенком, врачи пытались спасти их и не смогли. Паппина не справилась… и наш сын тоже умер.
Паппина была всего на год или два моложе Энцы, и ее очередная беременность стала сюрпризом. Она и не думала, что сможет зачать еще раз. Но все Латини были на седьмом небе от счастья. Энцу, всегда мечтавшую о брате или сестре для Антонио, до глубины души трогало то, как Паппина вовлекала ее в каждую свою беременность. Паппина не хвасталась, она просто делилась счастьем с Энцей, и ту неизменно заражала ее спокойная радость.
Покинув госпиталь и убедившись, что Луиджи сможет справиться с печальными формальностями, Энца повела детей к себе на Вест-Лейк-стрит. Как могла, она пыталась утешить осиротевших подростков.
«Дети приходят к нам разными путями», – вспомнилось ей вдруг любимое присловье Паппины, и Энца поежилась.
Дома она погрузилась в привычные хлопоты. Надо было накормить детей. Антонио позвал их к себе в комнату, изо всех сил стараясь отвлечь от горя. После ужина Энца привела в порядок школьную форму, проследила за тем, чтобы они вымылись, и уложила всех в одной комнате. Это было самое меньшее, что она могла для них сделать. Дети Латини всегда звали ее Ценца, соединив «Циа», тетя, и «Энца». Под крышей этого дома они провели, наверное, не меньше ночей, чем под крышей собственного.
Все по очереди почитали вслух Писание. Энца знала, что подруга в этот день гордилась бы своими детьми.
Похороны Паппины состоялись четырьмя днями позже, после мессы, собравшей в церкви едва ли не весь городок. В итальянской общине Паппину обожали за добрый нрав, радушие и отличную стряпню. Луиджи от горя едва стоял на ногах. Потерять сразу и жену, и будущего ребенка – жизнь его в одночасье изменилась необратимо.
Мало-помалу Энца возвращала детей к привычному распорядку. Спустя две недели она повела их домой, показала мальчикам, как стирать, как приготовить что-то немудреное на скорую руку.
Анжела, глядя на Энцу, захлопотала по дому, как обычно делала мать. С уборкой она уже как-то справлялась, но приготовить обед или испечь хлеб десятилетняя девочка, конечно, не могла. И Энца стала приходить к Латини готовить. Она устроила так, что у нее дома дети обедали только по выходным, следила за тем, чтобы по воскресеньям они непременно посещали церковь.
Однажды осенним утром Энца спустилась в мастерскую и занялась шитьем на своей половине. Вскоре пришел и Луиджи, поздоровался и принялся чинить обувь. Все в то утро шло как заведено. Но Энцу одолевало какое-то странное предчувствие. В обувной мастерской вдруг все стихло, а вскоре в дверях возник Луиджи. Прошел в комнату, сел рядом с Энцей.
– Я собираюсь вернуться в Италию.
– Луиджи, слишком мало времени прошло, чтобы принимать такие решения.
– Нет, для меня это единственный выход. Хочу начать все заново. Вернуться к началу.
– Ты не сможешь убежать от того, что случилось. И у тебя четверо детей!
– Мальчиков заберу с собой.
– А как же Анжела?
– Надеюсь, что ты примешь ее. Я не знаю, как растить девочку. – Луиджи заплакал. – Ей нужна мать.
Энца откинулась в кресле. Она понимала Луиджи. Еще пара лет – и Анжела вступит в переходный возраст, а когда девушка превращается в женщину, ей нужна мать. В этом Луиджи прав.
Антонио весной уедет в Нотр-Дам, с головой погрузится в новую жизнь. Энца останется одна, а если еще и Луиджи с детьми здесь не будет… Придется сдать мастерскую в аренду.
– Хорошо, оставляй мне Анжелу. Я о ней позабочусь.
– Grazie, Энца. Grazie.
– Паппина сделала бы для меня то же самое.
Энца подготовила для Анжелы гостевую комнату. Выкрасила стены в коралловый цвет, сшила белое покрывало из мягкой ткани, соорудила из обрезков ситца оригинальный абажур для прикроватной лампы. На туалетный столик поставила фотографии матери, отца и братьев девочки. Прекрасно зная, каково жить в чужом доме, Энца поклялась, что у Анжелы не будет недостатка в любви и заботе. И ничего хоть отдаленно похожего на ее собственную жизнь в доме семейства Буффа.
Энца сходила в школу, чтобы убедиться, что учителя знают о проблемах, обрушившихся на ребенка. Большую часть времени Анжела проводила в своей комнате, но этого следовало ожидать. Десятилетняя девочка, жившая в большой и шумной семье, внезапно оказалась в тишине пустого дома Ладзари. К счастью, дом этот был ей хорошо знаком, она с младенчества бывала в мастерской. С домом Энцы у нее было связано немало счастливых воспоминаний. Заглядывая в комнату девочки, Энца неизменно обнаруживала, что Анжела либо читает, либо просто смотрит куда-то вдаль. Сердце ее разрывалось от этой картины. Энца пыталась представить, что чувствует девочка. Сама она, по крайней мере, знала, что ее мама жива, и всегда могла написать ей. Анжеле такая роскошь была недоступна.
