Борис Сапожников - Наука побеждать
Прибыв на Лондонский рейд, мы распрощались с флотскими, и сошли на берег. Правда, переправка гренадерской роты заняла около получаса, шлюпки так и курсировали с «Гренадера» на берег. Обитатели Гринвича с удивлением смотрели на гренадер в зелёных — по британской классификации уставных цветов, бутылочных — мундирах и давно устаревших шапках-митрах, носящих следы многих сражений.
— Рота, — скомандовал я, — в колонну повзводно. За графом Черкасовым, шагом марш!
Непривычная речь также изрядно смущала лондонцев, они, наверное, строили предположения относительно того, кто мы всё же такие. Вот только судить, насколько верны были эти гипотезы, я не мог по причине уже не раз помянутой неграмотности в британском наречии.
Брать знаменитый лондонский кэб граф Черкасов не стал, лишь только погрузил на открытую повозку все свои и ротные вещи и отправил в резиденцию в сопровождении каптенармуса. Шагать нам пришлось далеко, до самого Сити, района, расположенного по соседству с правительственным Вестминстером, и всю дорогу на нас пялились представители самых разных слоё общества. От портовых рабочих и матросов Гринвича до молодых дворян и банкиров Сити.
— Ну, что же, господа, — сказал нам граф Черкасов, когда мы остановились перед большим зданием, — это наш дом.
Граф остался верен себе до конца. Этот особняк был даже выстроен стилизованным под донжон средневекового замка. Более всего мне он напомнил шахматную ладью — даже с квадратными зубцами по верхнему краю. Над особняком-донжоном развевался флаг Российской империи.
— Молодец ваш каптенармус, Ахромеев, — усмехнулся граф Черкасов. — Быстро устроился.
— На обустройство у нас не так и много времени, — заметил Ахромеев. — Морское путешествие затянулось.
— Завтра устраиваем приём по случаю нашего прибытия, — сказал на это граф, — там же и договоримся с британцами о переговорах.
Мне было удивительно слушать переговоры, пускай и не великой важности прямо на улице. Я решил прояснить ситуацию и, отправив роту под руководством Фрезэра обустраиваться в особняке, обратился за разъяснениями к Ахромееву.
— Это очень просто, — ответил он. Мы шагали по коридорам, вслед за чинным мажордомом из немногочисленной свиты графа Черкасова, прибывшей с нами и отправленной во втором экипаже вперёд. — Подслушать нас на улице чрезвычайно сложно. Городской шум мешает слишком сильно.
Комнаты нам выделили вполне пристойные. Куда лучше наших полковых квартир, а уж в сравнении с палатками… В общем, жить можно и жить хорошо. Я оставил Жильцова обустраивать наше временное пристанище, а сам отправился посмотреть, как устроились мои солдаты.
— Тут на первом этаже две больших комнаты, — сообщил мне Фрезэр, — с двухъярусными кроватями. В общем, самая настоящая казарма.
— А чему удивляться, — усмехнулся присутствовавший при нашей беседе Ахромеев, — это же бывшая башня лондонского гарнизона. Нижние комнаты раньше были складскими помещениями, а когда особняк выкупили под наше представительство, то поставили кровати с тем расчётом, чтобы поселить там солдат.
— В чём вам, господам из тайной канцелярии, не откажешь, — усмехнулся в ответ, — так это в основательности.
Приём по случаю нашего прибытия был не столь шикарен, однако на нём присутствовали преинтереснейшие люди. Более всего, меня заинтересовал наш недавний смертельный враг, третий сын лорда Гаррет-Коллей, сэр Артур Колли Уэлсли, виконт Веллингтон. Он представлял на приёме британскую армию, во всей её мощи и непобедимости. И это ему вполне удалось. Блистательный, довольно молодой генерал в идеально сидящем мундире. Не смотря на то, что мы воевали против него несколько месяцев, я ни разу не видел нашего врага в лицо. Лицо это не блистало красотой, главным «украшением» его служил уже вошедший в историю крючковатый нос виконта.
Он ворвался на приём также стремительно, как врывался в испанские, а до того индийские крепости. Распахнулась дверь большого зала, хлопнув деревянной створкой о стену и в сопровождении пары адъютантов генерал вошёл в зал, промерив расстояние от входа до графа Черкасова, вежливо приветствующего других гостей, на манер циркуля своими длинными ногами. Адъютанты едва поспевали за его стремительной походкой.
— Господин граф, — коротко кивнул он Черкасову, — приветствую вас.
— Взаимно, господин виконт, — ответил тот, но руки не подал.
Веллингтон снова кивнул и отошёл в сторону. Наклонившись, он произнёс несколько коротких фраз одному из своих адъютантов. Тот кивнул и отправился бродить по залу, о чём-то выспрашивая. Мне даже стало интересно, в чём дело, я направился к нему, однако на полпути меня перехватил Ахромеев.
— Адъютант Уэлсли зачем-то ищет тебя, — сказал он. — В разговоре с ним будь крайне осторожен. Каждое твоё слово может иметь весьма изрядные последствия.
— С адъютантом? — удивился я.
— Ты что, Суворов, совсем поглупел на Альбионе? — посмотрел на меня, как на дитя малое Ахромеев. — На кой чёрт ты этому адъютанту сдался? С тобой Уэлсли поговорить хочет. Заметь, только пришёл и тут же потребовал тебя. Не знал бы тебя так хорошо, давно бы в Сибири сгноил.
— Это за что же? — мрачно поинтересовался я, глядя на приближающегося адъютанта.
— На всякий случай, — вполне серьёзно ответил Ахромеев.
Адъютант подошел, наконец, ко мне, коротко поклонился:
— Капитан Суворов? — Я кивнул. — Генерал Уэлсли желает видеть вас.
— Идёмте, — сказал я, делая приглашающий жест.
Мы прошли по залу к ожидающему нас сэру Артуру. Генерал долго разглядывал меня, прежде чем поздороваться и протянуть мне руку.
— Так вот ты какой, защитник Бычьего следа, — сказал он, крепко пожав мне руку. — Давно хотел посмотреть на вас.
— И каким я вам показался? — поинтересовался я.
— Самым обыкновенным, — ответил он, — как я и думал.
— В смысле? — удивился я.
— В самом прямом, — позволил себе усмехнуться виконт Веллингтон. — Я воюю давно, и успел заметить, что все дела на войне делают самые обыкновенные люди. Вроде вас.
— Интересное замечание, — сказал подошедший к нам граф Черкасов. — А как же аура войны? Герои в сверкающих доспехах?
— Таких было мало во все времена, — покачал головой Уэлсли. — Сколько было рыцарей в Европе, от силы сто тысяч и то в самый расцвет рыцарства. А войну всегда делали не они, а простое отребье, вроде моих красномундирников. Или ваших the serfs.
— Я не считаю своих солдат отребьем, — запальчиво сказал на это я. — Пусть они и вчерашние крестьяне, однако, я убеждён, что каждый из них достоин уважения.
— Кого уважать? — откровенно рассмеялся Уэлсли. — Висельников или деревенщину?
— Солдата, — мрачно ответил я, — который дерётся с тобой бок о бок и умирает, чтобы ты жил.
— Глубокая мысль, — сыронизировал генерал, — а главное, сколько пафоса. Вам бы оратором стать, а не военным.
— Как видите, сэр Артур, — примирительно заметил граф Черкасов, как истинный дипломат, вмешавшийся в самый острый момент нашего словесного поединка, — капитан Суворов отлично справляется с военным ремеслом. Он сделал блистательную карьеру. За неполных два года пройти путь от уорент-офицера до капитана.
— Тогда на ниве политики он стал бы не меньше чем министром, — не удержался от финальной шпильки Уэлсли, после чего попрощался с нами и отошёл к кому-то из британских дипломатов в дорогом сюртуке и с орденом в петлице.
В общем, приём более всего напоминал собрание хищников у водопоя, множество раз описанное разными исследователями Азии и Африки. Когда во время засухи все приходят к обмелевшим рекам, рычат друг на друга, вроде бы почти дружелюбно, однако в глазах у каждого льва или тигра так и светится: «Вот если бы не проклятая засуха, порвал бы тебе глотку, но нельзя, нельзя».
Офицеры и дипломаты фланировали по залу, каблуки дорогих туфель и сапог стучали по старинным камням, звенело стекло бокалов, звучали короткие реплики и длинные разговоры. Я не находил себе места в этом собрании, так что после разговора с Уэлсли отошёл к окну и разглядывал Лондон, вид на него открывался отличный. Где-то дымили заводские трубы, по улицам сновали сотни людей. А по мере того, как спускался вечер, в окнах домов засветились окна, и город стал похож на громадную рождественскую ель, горящую тысячами огней.
— Любуетесь городом, капитан, — на сей раз, Уэлсли подошёл ко мне сам. — Я не люблю Лондона, слишком он грязен и велик, более всего напоминает индийского города. Однако вот таким он мне положительно нравится. Ночь и огни скрывают его грязь, а вони здесь не слышно.
— Вы так не любите столицу? — удивился я.
— Изрядно, — кивнул генерал, — иногда даже не понимаю, за что именно сражаюсь по ту сторону Пролива. За золото Ост-индской кампании, чтобы оно быстрейшим потоком лилось в их бездонные сундуки. Вы знаете, если бы я так не любил войну, то давно бросил бы это дело и жил бы в своё удовольствие в родовом поместье. А для чего воюете вы, Суворов?
