Алексей Борисов - Смоленское направление - 4
В камеру угодил и Соболев. Яркая как цвет помады жизнь стала ещё и пахнуть. Не любили уголовники врагов народа, хотя, на мой взгляд, мало чем отличались от последних. Бывшего обходчика даже не надо было пугать на допросах, он сам стремился всё рассказать, лишь бы скорее оказаться в каком-нибудь лагере среди таких же, предателей Родины, а не с новыми "друзьями", играющие в карты на его части тела. Однако лагерь для Соболева был сродни привилегии, которую ещё требовалось заслужить. Старался он из-за всех сил, сообщая полезную информацию и в итоге, получил своё.
***Через несколько дней после событий в Ярославле, ближе к шестнадцати часам, на стол Шмита легло донесение.
"Агент "Хитрый" при попытке допросить объекта "Фотограф" убит агентом "Портной". "Портной" сдался НКВД. Обстоятельства выясняю. Директор".
"Как не вовремя - подумал Гюнтер, - и свидетеля отыскали и даже всё подготовили к его эвакуации, и такой конфуз. А ведь полученные данные от Дистергефта по японцу не просто подтвердились, так ещё и вызвали ряд вопросов, на которые пришлось отвечать. Жаль, не имел возможности видеть их постные рожи, ссылаясь на старую агентуру. Теперь же их сарказм будет обоснован. Одно хорошо, я сделал всё от меня зависящее". Подняв трубку телефона, он приказал секретарю:
- Зигфрида ко мне к девятнадцати часам.
Пока оставалось время, Шмит переписал на бумагу переведённый Петером снимок из последней страницы дневника экспедиции. Так совпало, что шифрограмма и приезд шурина произошёл почти в одно время. В видениях русского упоминались нефтяные вышки Эмлиххайма, но в Нижней Саксонии нефти не было, однако после событий в Тихом океане, Гюнтер уже не сомневался, что рано или поздно её там отыщут. А вот уже с таким предсказанием, после некоторых мероприятий, он смело мог выехать в Берлин. Если разбираться с вопросом о прорицателях, то их в фатерлянде было великое множество. Но одно дело, когда тебе с умным видом, ссылаясь на звёзды, рассказывают о семейных делах: мальчик или девочка родится в ближайшее время и всё сбывается; и совсем другое, когда дело касается интересов государства. По крайней мере, на памяти Шмита, не было ни одного, сумевшего предсказать месторождение полезных ископаемых. Для начала он решил прощупать настроение финансовых воротил, подготовив несколько писем в наиболее влиятельнее компании Рейха, а затем выбрать самый перспективный для себя ответ. Собственная нефть нужна стране и она её получит в любом случае, но и себя любимого забывать не стоит. После войны большинство военных станут обузой, так что прибавку к пенсии нужно зарабатывать сейчас, пока есть такая возможность. Да и о приданном дочерям не грех подумать, через пару-тройку лет они покинут родительский дом и было бы правильным, вопреки рекомендациям Геббельса, обеспечить их будущее.
Вскоре бумажная работа была закончена. Отложив деловые письма в секретер, поверх стола с хлопком легла чёрная папка, там покоилось сообщение непосредственно Канарису. Если шеф заинтересуется, то вызовет к себе, а нет - никто потом не посмеет его упрекнуть в небрежении конторой. В это время зазвонил телефон.
- Господин гауптман, - говорил секретарь, - девятнадцать ровно. Лейтенант ожидает в приёмной.
- Пусть войдёт, и приготовьте нам кофе, и всё, что в корзинке, которую оставил профессор.
Беседа двух офицеров абвера выглядела куда более чем обязывающей по службе. Вбитые в немецкие головы с детских лет правила субординации, безусловно, действовали, тем не менее, даже при всём при этом, общение оставалось дружеским. Выслушав краткий доклад, Гюнтер пригласил подчинённого присесть, а спустя минуту в кабинет вошёл секретарь. Помимо кофейника, на подносе появились пирожные меренги, переиначенные французами в безе, на столе сигары и пузатенькая бутылочка коньяка. Но всё это было прелюдия к более важному разговору. Брат жены Зигфрида Бертольд Байц занимал должность исполнительного директора в компании "Карпатен-ойл" и имел выход на некоторых влиятельных людей Рейха в нефтяном бизнесе. Сейчас он находился в Бориславле, и Гюнтер предложил лейтенанту отправиться в Галицию, дабы убедить родственника передать несколько писем конкретным адресатам. Естественно пообещав в случае успешного завершения дела, определённые привилегии. Он даже посвятил своего заместителя в некоторые тайны, дающие богатую пищу для размышлений, и теперь обсуждал с ним загадки истории. В принципе, он бы и сам мог передать эти письма, но одно дело, когда ты получаешь, пусть и интересное предложение, но от незнакомого человека, и совсем другое, когда это письмо принесёт надёжный и проверенный друг. В деловом мире это называется "письмо с рекомендацией". Оно не даёт страховой полис от риска, просто принято понимать, что мошенничества или каких-либо неожиданностей в поданном предложении не будет. Единственное, о чём не догадывался Гюнтер, так это то, что с недавних пор им заинтересовалась некая далёкая от абвера служба и копия послания попадёт в один из столичных домов района Далем, по улице Брудерштрассе, а затем будет передана доктору Герберту Янкуну, так как всего два слова: "Древний артефакт" станут решающими во всей этой истории. А пока, всё шло по тому плану, который Шмит признал наиболее удачным для своей затеи.
***- Бога нет?! - возмутилась Евдокия. - Скажут тож. Это для кого как, а я вон, - доливая масло в лампадку, - своих икон так и не дала комсомольцам трогать. Варька егоза, хотела было выбросить, а я - не тронь! Смотри, ещё от бабки достались: "Пречистая дева", вот "Егорий Победоносец". А это, - шепотом, боясь, что ещё кто-то услышит, - с письменами на полях (икона старообрядцев), "Тайная вечеря". У нас, когда граф останавливался, долго её рассматривал, думаю, молился про себя.
За разговором время пролетело незаметно. Завтра тридцать первое число и кровавый сорок первый год закончит своё существование вместе с последней страничкой отрывного календаря, висевшего на стене рядом с иконами. Ещё вчера я и Дистергефт были в Смоленске, а сейчас мы сидели в гостях у Афанасия, угощаясь рябиновой настойкой, хрустя солёными рыжиками, перебирая разносолами и ведя беседы обо всём. И стоило же, обратив внимание на образа, ляпнуть Петеру избитую фразу по поводу "опиума для народа". Зря он это сделал. Не следует спорить учёному с истинно верующим человеком, ни к чему это. Евдокия, может, и не знакомилась с Писанием, зато твёрдо стоит на своей позиции, потому как родители так учили и жить так легче. Кому в её возрасте, с тоской перебирая воспоминания о прошлом, на судьбу горькую пожалуешься? То-то же.
- Крепкая у тебя настойка, Афанасий, - похвалил я, стараясь сменить тему разговора - аж ноги не идут.
- А тож! - согласился дед, отправляя в рот щепоть квашеной капусты, - рябиновка не самогон какой-нибудь. Первого морозца ждать надо, чтоб ягодку прихватило и только тогда настойку делать можно. Сейчас, поди, и не знают таких секретов. Особенно городские, а? Как оно там? В Смоленске?
В избе на минуту наступила тишина. Вроде недавно шутили, потом спорили, однако разговор неуклонно вливался в неспокойное русло, и как назло, сейчас затронули серьёзную вещь, о которой, и говорить не хочется; так как не вяжутся мои мысли на фоне массивного стола, застеленного скатертью с вышивкой, где в центре покоится чугунок с растрескавшейся картошкой.
- Голод, - одним словом охарактеризовал я общие впечатления, оставшиеся в моей памяти, после пустынных улиц города, в котором пропали все собаки.
- Везде голодно, - нехотя произнёс Афанасий, - Янек на днях в Барсуки ездил, такого рассказывал, - дожевывая без аппетита, - так и я вам скажу: если в деревне жрать стало неча, то в городе и подавно шаром покати буде. А ведь районный элеватор-то под самую горловину хлебушком забит.
- Разве в Германию зерно не увезли? - удивлённо спросил я. Дед отрицательно покачал головой.
- Увезли, увезли - подтвердила мои слова Евдокия, и тут же оговорилась: - да только видать не то. Весь урожай на месте. Бабы врать не будут.
- Не может быть, - утвердительно возразил я, - из Стодолища в начале декабря эшелон ушёл, своими глазами бумагу видел. Тресту, на сбор которой поголовно всех баб сгоняли, спустя неделю вывезли. Из Починка шестого числа последние вагоны ушли. А по поводу полных закромов, так это специально дезинформацию распространяют. Мол, пусть люди думают, что всё в порядке. Сейчас фашист своё истинное рыло во всей красе покажет. Не нужно Гитлеру, чтобы русский мужик здесь жил.
- Да говорю вам, - Афанасий привстал из-за стола, - весь элеватор полон зерна.
История с зернохранилищем в действительности была мутной. Всё же не все архивы сохранились, и отследить маршрут железнодорожного состава просто не представлялось возможным. Да мало ли что с ним могло случиться: с рельсов сошёл, загорелся по дороге, перенаправили внезапно с запада на восток или наоборот. А может, и впрямь стоит где-нибудь до сих пор в тупике под шапкой снега, дожидаясь паровоза или бюргера-спекулянта с пачкой ассигнаций, готового продать хлеб румынам. То есть нужны были подтверждённые сведения, без которых все разговоры за столом так и останутся ими. Хотя и принято считать немцев педантичными и чистоплотными в бумажной кухне, не отрицаю, документы ведут - комар носа не подточит, только вот… Погрузочные накладные, сохранившиеся в архиве Смоленска, если не предположить, что изначально были фальшивкой, в точности указывали на огромный амбарный замок, нависший на крепкой двери, за которой гулял лишь ветер. Да и товаротранспортная декларация продовольственной команды, сдавшая груз под роспись подтверждала мои слова, но был один нюанс: в Рейхе, зерно Починковского района на протяжении всего времени оккупации никто не получал, вернее, я не нашёл никакого подтверждения. И объяснение этому было простое - поля отдавались под лён и картофель, как при советской власти, так и после неё. Зерновые не дотягивали и до десяти процентов общего урожая, на которые никто и рта не разевал, а немцы в точности выполняли колхозные планы, не придумав ничего нового. Да и зачем измышлять, коли всё работало как часы. Вот и получалось, что мог ошибаться я, Афанасий был прав.
