Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»
Глава пятнадцатая
Отправляя группу Уварова — Катранджи в тысяча девятьсот двадцать пятый год, Секонд решил подстраховаться и попросил Воронцова разыскать и послать им в помощь профессора Удолина. Ведь ни девушки, ни Валерий и даже Басманов не обладали сверхчувственными способностями, понятия не имели о способах взаимодействия с астралом и мировым эфиром. А интуиция подсказывала Ляхову — возможность встречи с «тёмными силами», Ловушками и прочим исключать нельзя даже в местах, где они пока не проявлялись.
Удолина Воронцов разыскал не сразу. Тот, как часто бывало, отбыл по «собственной надобности», но обещал появиться немедленно, как только в нём возникнет необходимость. Обнаружился он с помощью специально им же разработанной и Левашовым приспособленной к параметрам стационарного оборудования «Валгаллы» поисковой системы, настроенной на его рабочее ментаизлучение. Оговорка не случайная. Если Константин Васильевич переключался на какой-то другой режим, техническими способами поймать его (как радиоволну без подходящего приёмника) было невозможно. Разве что путём прямого выхода в астрал, что было доступно только Шульгину и Новикову, да и то без всякого удовольствия с их стороны.
Но и тот, и другой сейчас занимались разработкой дуггурской проблемы, базируясь на Валгалле-Таорэре и в другом временно́м интервале. Отвлекать их Дмитрий не счёл необходимым. Свои возможности посчитал достаточными, тем более Удолин ему потребовался для участия в деле, которое Воронцов с момента спасения «валькирий» считал чисто своим. Давненько он не работал самостоятельно, всё больше на подхвате.
Профессор отыскался в местах достаточно отдалённых, чуть ли не в окрестностях Вавилона эпохи то ли Хаммурапи, то ли Ашшурбанипала. Скорее, всё-таки второго, ибо тот вошёл в историю не только завоевателем, но и знатным библиофилом, собирателем глиняных табличек, папирусов и прочих носителей информации в таких количествах, что и через три тысячи лет не забылось его увлечение. При Удолине находились и трое из пяти некромантов, адептов каббалы и ещё более экзотических учений. Двое других, русские по происхождению, Палицын и Иорданский, ассистировали бригаде Шульгина, изучавшей высочайших дуггуров со всех направлений доступных им наук. За исключением топографической анатомии, о чём Фёдор Егорович Палицын (год рождения не установлен, точно после Крещения Руси, но, по ряду признаков, до монгольского нашествия), старославянский ведун, вивисектор и европейски образованный биолог широкого профиля, не считая прочих менее материалистических специальностей, втайне жалел, но не терял надежды[157].
Удолин появился на палубе парохода в фокусе сиреневой рамки, одетый по-вавилонски (или по-ассирийски), но достаточно богато, а может быть, даже и стильно. Тут Воронцову консультанты не требовались, сразу всё понятно. Любого матроса и офицера он насквозь чуял, стоило один раз глянуть, как на нём форма сидит, где ушито, как наглажено, какие каблуки у ботинок и какие пуговицы на кителе и бушлате, «чистящиеся» или «напылённые»[158]. То же самое можно было сказать и по поводу хитона и сандалий почтенного профессора. С уважением к своему прикиду человек относится, значит, и окружающие его правильно воспринимают.
Константин Васильевич с удовольствием вдохнул густой океанский воздух, такой вкусный, в сравнении с атмосферой древнего Двуречья, окинул взглядом простирающуюся вокруг невероятную синеву (Индийский океан по густоте окраски занимает первое место в мире, Красное море — второе, а третье досталось ныне высыхающему Аралу). Не совсем обычным образом поклонился Воронцову и неожиданно поздоровался на хеттском. Или — арамейском. Дмитрий непринуждённо ответил на малораспространённом диалекте языка малалаям. Пришлось как-то три недели в Мачилипатнаме[159] в ожидании погрузки простоять, немного поднахватался у местных биндюжников. Мог бы и на суахили ответить, но, наверное, звучание ассирийского (или вавилонского) подтолкнуло.
— Ох, простите, Дмитрий Сергеевич, чтоб её так, туда и растак…
Воронцова Константин Васильевич из всех «старших рыцарей» «Братства» по-особому выделял. Пусть адмирал и не владел способностями для погружения в астрал и вообще, кажется, не умел быть по-настоящему серьёзным. Даже в ситуации, когда человек окончательно выведен из себя и готов «рвать и метать, рвать и метать», а уж материть всех и вся в тридцать три света — безусловно, Воронцов ухитрялся взять себя в руки и закончить инцидент таким образом, что и виновники, и сочувствующие, и случайные свидетели не знали, что и делать. Смеяться в открытую — неуважительно как-то, но и удержаться от того, чтобы хоть прыснуть в кулак — невозможно.
Но Удолин видел в этой, едва ли не шутовской манере, признак особой силы. Другим не отпущенной. Кроме того (некромант всё-таки, и из сильнейших, практиковавших после Рождества Христова), Константин Васильевич ощущал совершенно особые отношения Воронцова с «так называемой смертью». Много людей, тем более — военной профессии, соприкасались с ней близко и очень близко. Сами её творили и также становились, в свой черёд, её клиентами. Дмитрий тоже всю жизнь ходил по краю. Но как-то по-другому это у него получалось. У минёра всегда она в руках. У кого семьдесят грамм (заряд ручной гранаты), у кого — триста или пятьсот килограмм (это уже морские мины, торпеды разных типов). Константин Васильевич видел — Воронцов всегда находился в разной плоскости с этой самой! А если и встречался лоб в лоб… Был у какого-то американского (или английского) писателя рассказ, где Смерть оказалась не… Ну, понятно, о чём речь — а юной, невыносимо страдающей от своей должности девушкой.
Вот, пожалуй, Воронцов именно эту девушку-смерть где-то как-то встретил и, может быть, просто по-мужски, по-офицерски ей посочувствовал. Ну а она, как всем понятно, не может же теперь с полюбившимся ей человеком поступить, как с прочим… планктоном.
Некроманту с тысячелетним стажем, знающем о смертях всех рас, наций и народностей почти (но только почти!) всё, сам факт существования такой фигуры, как Воронцов, казался несколько странным. Не совсем совместимым с канонами. Но одновременно и оптимистически-радостным. Пусть никто не заблуждается: некроманты любят жизнь многократно больше и ярче остальных. Почему и стараются пожить не сотню неполную, а тысячу-другую лет, и «из каждого летящего мгновения» извлекают… У кого на что фантазии хватает, то и извлекают.
Сторонником так называемой «философии» Хайяма профессор не был. Как говорил Остап, «низкий класс, не чистая работа»! Подумаешь: «Жизнь, что идёт навстречу смерти, не лучше ль в сне и пьянстве провести!» Такое любой дурак может. Пьянство пьянством, так сколько же ещё интереснейших занятий в мире есть, непрочитанных книг (и глиняных табличек), непознанных женщин, невыигранных войн, не спасённых цивилизаций и вовремя не пресечённых поползновений чуждых всяким цивилизациям «личностей».
Секундой позже, пропустив через оперативную память своего мозга эти и ещё всякие другие имеющие весьма косвенное отношение к происходящему «здесь и сейчас» мысли, профессор расслабился, позволил своим лицевым мышцам принять не вавилонский, а среднерусский тонус.
— Я вам зачем-то потребовался, Дмитрий Сергеевич?
— Зачем-то — звучит несколько расплывчато, вы не считаете? — Воронцов продолжал играть в те же игры. А зачем искать другие, если ходом «Е-2 — Е-4» гарантированно выигрываешь любую партию с любым партнёром? «Охаянному на лекции брюнету гроссмейстер пожертвовал даже ферзя!»
— Я вас понял. Мне нужно около суток, чтобы грамотно обставить мою оттуда временную отлучку. Я вам нужен один или все вместе?
— Все вместе — лучше, — теперь без всяких неуместных улыбок ответил Воронцов.
— Хорошо. Давайте сверим часы. — Удолин вытащил из-под хитона (а он там что, ещё жилетку с часовым карманом носит, мельком подумал Дмитрий) похожий на полуфунтовую гирьку золотой хронометр (можно сказать — «мегахронометр»). — Покажите мне ваш, пожалуйста.
Считая действия профессора камланием, сродни таким же у шаманов или жрецов вуду, Дмитрий протянул снятые с руки свои часы. Тоже очень неплохие.
— У меня здесь… так, это сюда, это сюда… — Удолин, пожёвывая нижнюю губу, сосредоточенно крутил зубчатые головки и нажимал кнопки. — А у вас — сюда…
Профессор удовлетворённо вздохнул.
— Всё, Дмитрий Сергеевич, через десять минут вашего локального времени мы вернёмся на борт. Вот тогда всё подробно и расскажете, а я оценю, стоила ли ваша проблема такого беспокойства и потрясения континуума. Вы только представьте, если мы вдруг основательно отвлечёмся, в ближайший год к власти может прийти Ашшурнасирпал, а это, вы знаете…
