Владимир Романовский - Добронега
— Но ведь…
— Что?
— Ведь я твой пленник.
— Ты? Вовсе нет.
— Но как же.
— Я уберег тебя от нарушения правил приличия, — объяснил Святополк. — У нас с тобою есть общее дело, и негоже тебе бросать его, не закончив. Либо ты предоставляешь доказательства, либо признаешь, что план твой не удался. В любом случае ты сразу становишься совершенно свободен.
Темнит, подумал Эймунд. Что он задумал?
— А с Рагнвальдом я должен говорить при тебе? — спросил он, оглядываясь на темный угол.
— Если желаешь. Но, возможно, между вами есть какие-то тайны, в которые тебе не хотелось бы меня посвящать. Что ж, я отойду в угол, к Диру, а вы с Рагнвальдом отойдете в противоположный, и шепчитесь там себе в хвоеволие. Только к двери не подходи, а то Дир расстроится.
— Как мне его позвать?
— Кого?
— Рагнвальда.
— Дир, открой дверь, — велел Святополк.
Дир открыл, и Эймунд, подойдя ближе, крикнул:
— Рагнвальд!
Длинный Рагнвальд независимой походкой подошел к домику.
— Войди, — подсказал Святополк.
— Войди, — громко сказал Эймунд.
Дир прикрыл за Рагнвальдом дверь. Рагнвальд бросил удивленный взгляд на рукоять сверда, торчащую из земляного пола. Святополк присоединился к Диру, а Эймунд с Рагнвальдом отошли в другой угол.
— Пойдешь в Киев с теми, кто на берегу, — сказал Эймунд тихо. — Найдешь там нашего плотника, свяжешь его, и спрячешь где-нибудь за городом. Расспросишь. Смотри только не убей и не калечь сильно. Если он тебе ничего не скажет, жди моего прибытия. Уж я душонку его подлую клещами вынимать буду.
Рагнвальд перевел взгляд на Святополка. Святополк и Дир стояли в тени, видно было плохо.
— Где же я его тебе найду? — спросил он. — Киев большой.
— Он наверняка человек Ярослава, — раздраженно и тихо сказал Эймунд. — Вот же, хорла, братики эти, поставили меня в положение. В живом и подвижном виде упомянутое тело Ярославу нужно еще меньше, чем Святополку. Кстати, наверняка все это было подстроено, чтобы поссорить меня со Святополком, Рагнвальд, и цели этой Ярослав, не в укор ему, а в похвалу буде сказано, очевидно достиг… Да, так вот. Пойдешь в детинец, расспросишь охрану.
— Ярослав охрану сменил, — напомнил Рагнвальд. — Ни одного из наших там наверняка нет.
— Слуг расспроси. Действуй, как считаешь нужным.
— А если меня в детинец не пустят?
— Спрашивай за воротами. Впрочем, сейчас я сделаю так, чтобы пустили. Перестань таращиться на рукоять. Это я всадил сверд, в ярости. А потом придающая силы ярость прошла, и обратно вытащить его я в один прием не смог.
— Но ведь…
— Что?
— Ты хотел сегодня же послать меня в Полонию.
— Разве?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы вместе с Мешкой ехать в Сигтуну.
— Да, действительно. Не к спеху сейчас, — ответил Эймунд с досадой. — И вообще не нужно. Судя по поведению князя, он больше не нуждается в наших услугах. И его союзники — не наши союзники. Поэтому — не нужно. Перестань таращиться на рукоять!
— Свадьбы не будет?
— Не будет. Во всяком случае не сейчас. С Болеславом очень трудно договориться без посредничества Святополка. Вот и имей дело со славянами. Кстати, когда будешь брать плотника… постарайся, чтобы об этом не узнали люди Ярослава.
— Постараюсь, — ответил радостно и тихо Рагнвальд. — А зачем, позволь спросить?
— Что это ты расцвел вдруг?… Зачем… Мало ли с кем понадобится нам в ближайшее время искать союза.
— Не понял.
— И не надо. Езжай и делай, что велено.
— А ты?
— А я побуду с князем. Прослежу, чтобы он не напутал чего, не натворил дел. Славяне — очень ненадежный народ.
— А все-таки, если я в детинце ничего не узнаю?
— Спрашивай за воротами. Не мне тебя учить. Иди. Нет, подожди. Ты заметил ухаря, который рядом со Святополком стоит?
— Да.
— Будешь выходить, глянь ему в лицо. Запомни его хорошо. Запомни надолго. Его нужно будет обязательно найти. Не сейчас, а потом. Но найти обязательно. Мне необходимо будет с ним поговорить.
Рагнвальд кивнул и пошел к двери. По пути он чуть не споткнулся о торчащую из земляного пола рукоять.
* * *Подкреплений не было. Ярослав на них и не рассчитывал так скоро. Гонец доложил, что Святополк переправляет часть войска через Днепр всего в трех аржах к югу, намереваясь, очевидно, заступить на юго-западный хувудваг. Ярослав и Жискар забрались на стену детинца. Да, перемещения на юге действительно имели место.
— Запереть, что ли, ворота? — размышлял Ярослав вслух. — А, Жискар? Выстоим до прибытия подкреплений?
— Большой город какой, — сказал Жискар рассеянно. — Красивый… Есть красивые женщины… А городскую стену нужно строить из камня.
— Да, — согласился Ярослав. — Именно. Что ж, посылай биричей, пусть собирают народ на торге.
— На торге? — удивился Жискар. — Что есть торг?
— Foire, — объяснил Ярослав. — Э… Le… la?… marché.
— О! Это который внизу?
— Да, на Подоле. Иди, иди. Через два часа чтоб все собрались. Сколько тут жителей? Тысяч семьдесят, восемьдесят. Поместятся.
* * *Морковник Грыжа, живший неподалеку от Подола и услышавший от сиплого бирича, что князь будет нынче же говорить на торге, вернулся в дом, съел обед, без излишней жестокости побил жену, приговаривая «А вареники-то перепрели, хорла, перепрели вареники-то», умылся наскоро и проследовал на торг. Народу там оказалось ужас сколько, и Грыже, человеку в принципе не злому, но увлекающемуся, пришлось действовать плечами, локтями, и даже коленями, чтобы пробить себе путь в первые ряды. Удивительно, как в городе умещается столько разного народу, думал Грыжа, придерживая рукой кошель в кармане портов, чтобы не схвитили. И все разные. Вот стоят сынки боляр, держат в руках пучки укропа — это чтобы досадить новым властям, мол, вот при Добрыне, отце народном, было замечательно, а теперь вон чего. Вот просто тупые ремесленники. Вот старики и старухи, им близко не подойти, они немощны. Вон священники в длинном. Вон купцы. Как много всяких. Вон холопы. Да. А вот и князь. Ишь как едет на коне, с ратниками. Интересно, слезет он с коня, перед тем, как говорить, или нет? Грыжа тронул за плечо стоящего рядом ремесленника.
— Три медяка закладываю, братец, что князь не слезет с коня.
— Пес ети твою мать, — взволновался ремесленник. — Напугал! Чего ему слезать?
— На ногах-то говорить удобнее.
— Это тебе удобнее, потому у тебя коня нет.
— Люди добрые, киевляне, дети мои! — крикнул князь и спрыгнул на землю.
— Видишь? — сказал Грыжа.
— Так он сначала заговорил, а только потом слез.
— Нет, ты проиграл.
— Нет, не проиграл.
— Три медяка проиграл.
— Мы не договаривались.
— Нет, договаривались.
Кругом заинтересовались спором.
— Дети мои, — сказал Ярослав. — Сюда идет Святополк с тысячами воинов. Город не удержать, да и не хочу я, чтобы жители Киева гибли понапрасну. Мы уйдем. Мы дадим Святополку бой, но не в Киеве. Киев слишком хорош для этого. Дети мои, оставляю я вам киевскую казну нетронутой, дабы не наложил на вас Святополк дань непосильную, найдя ее пустой.
— Пусть катится обратно к своим астерам, — сказали в толпе не очень громко. Где-то захихикали. Никому и в голову не пришло, что Ярослав мог услышать. Но он услышал.
— Дети мои, — сказал Ярослав, качая головою. — Я плоть от плоти вашей.
Никто не понял, что это реплика на сказанное в толпе.
— … И Святополк тоже. Я хочу, чтобы вы жили хорошо. Святополк тоже этого хочет. Разница лишь в том, что я знаю, как это устроить, а Святополк не знает. Я не хочу кровопролития на ваших улицах, и потому ухожу. Святополк хочет, и потому идет сюда.
Те, кто все еще слушал князя, переглянулись в недоумении — к чему это он?
Что-то я не то говорю, подумал он. Или они как-то не так реагируют. Тупые. «Не говори народу всякую истину…» вспомнил он. Ага. Нужно говорить так, чтобы было интересно народу. Сказку им рассказать, что ли. В истории не было еще правителя, который, вместо речей, всем надоевших и в конечном счете бессмысленных, рассказал бы народу сказку. Или прочел бы какие-нибудь вирши. Не стать ли первым? Впрочем, нужно оставить здесь о себе хорошее впечатление. А вирши не все любят, да и сказки тоже. Говорят, что народ — как дети. Врут. Народ — как баба капризная. Сколько дней Святополк их тут поил? Мне докладывали, да я запамятовал. Не больше четырех.
Морковнику Грыже попали локтем в ребро. Он хотел уже было высказать возмущение по этому поводу, но тут увидел, что попавший — печенежский подросток лет четырнадцати. Подросток знал, что попал именно локтем именно в ребра Грыже, и попал потому, что привык передвигаться в пространстве экспансивно, не заботясь о том, причиняют ли его методы передвижения неудобство другим, и извиняться не собирался. Грыжа промолчал.
