Василий Звягинцев - Вихри Валгаллы
Шульгин снова ощутил возбуждающее чувство власти над чужой судьбой. И удивление перед могуществом случая. Вот захотелось им размять ноги — и встретили погибающего гардемарина. Остались бы в вагоне чай пить или вышли на полчаса позже — пропал бы парень без следа. До Питера ему точно не доехать. И сейчас все в моих руках. Могу отвернуться и пройти мимо. На секунду Владимир почувствует облегчение, благодарность судьбе за спасение. Которое на самом деле окажется чуть отложенным смертным приговором. Могу выдать ему действительно надежный мандат с приказом всем властям оказывать подателю всяческое содействие и обеспечить проезд в литерном поезде. А могу сейчас пригласить в свой вагон… Что сулит гардемарину в будущем адмиральские погоны, но с тем же успехом и смерть в бою через неделю или год. Так что выберем, о всемогущий Гарун-аль-Рашид?
— Сильно оголодали, юноша? — задал он наиболее бессмысленный в данной ситуации вопрос. — И вши, наверное, имеются? Тогда распорядитесь, пожалуйста, господин капитан первого ранга, чтобы старшего гардемарина помыли в бане (в поезде имелся хорошо оборудованный вагон-баня), переодели подобающим образом, а затем я приглашаю вас обоих на ужин. — Говорил это и наслаждался сменой выражения лица Владимира Белли. — Считайте себя снова на службе. От присяги вы, надеюсь, не отрекались?
— От какой присяги? — пробормотал непослушными, и не только из-за мороза, губами юноша.
— Казимир Филиппович, разве гардемарины Морского корпуса не принимали присягу до октября семнадцатого?
— Так точно, ваше превосходительство, — включился в игру и Кетлинский, — принимали, как все военнослужащие…
— Какие же могут быть еще вопросы? Не смею вас более задерживать. А в семнадцать часов жду…
Вагон снова надоедливо и уныло громыхал колесами по разболтанным, давно уже не отвечающим никаким ГОСТам и требованиям техники безопасности рельсам. Но Владимиру этот звук казался торжественным маршем. Было тепло, угля для отопления не жалели, горели электрические бра на полированных, хотя и изрядно поцарапанных стенах, под ногами в удобных мягких сапогах пружинил текинский ковер, скатерть на столе крахмальная, на тарелках дымился настоящий бефстроганов с гарниром из картофельной соломки, каперанг в кителе со свежайшим воротничком подливал гардемарину водку в серебряную с чернью стопку. Словно все происходило в кают-компании крейсера, еще до того, как власть и во Владивостоке захватили большевики.
Невозможно даже поверить своему счастью. А всего три часа назад… Нет-нет, лучше и не вспоминать, ну как рассеется дымом дивное видение? С ним уже было подобное, когда в тифозном бреду представлялась петербургская квартира, освещенные утренним солнцем квадраты навощенного паркета и мать, подающая чашку с клюквенным морсом…
Генерал напротив, хотя и нет на его мундире золотых погон, но все равно настоящий генерал, благожелательно щурится, смотрит, как гардемарин ест, стараясь правильно держать вилку и нож, не глотать слишком быстро и жадно. Владимиру хотелось немедленно начать задавать вопросы: что происходит, как возможно, что настоящие царские офицеры свободно путешествуют по красной России? У него вначале мелькнуло подозрение, что это чудовищная, иезуитская провокация чекистов, только зачем, кто он такой, чтобы ради него… И те люди, которых он увидел в соседнем вагоне, — самые настоящие офицеры, вряд ли ЧК сумела бы набрать столько талантливых статистов. Белли знал, что большевики не сумели разбить Врангеля и подписали мир, но какая связь?
— Вы в каких дисциплинах чувствуете себя лучше подготовленным? — спросил гардемарина каперанг.
— Вообще-то штурманское дело мне больше нравится. Но и по артиллерийской подготовке у меня полные двенадцать.
— Это хорошо. Артиллеристы нам пригодятся. Я и сам артиллерист. Кто у вас практикой руководил?
— Капитан первого ранга Китицын.
— Михаил Александрович? Были знакомы, еще по Балтике. Хороший моряк. Где он сейчас?
— Знаю только, что весной он увел отряд из трех кораблей в Японию, намереваясь идти в Севастополь, — ответил гардемарин, проглатывая кусок.
— Дошел, могу вам сообщить. На пароходе «Якут». С ним сто двадцать гардемаринов и команда. А вы почему остались? Сейчас бы уже мичманом были…
— Я тяжело болел. Тиф. Думали — не выживу.
— Ну, судьбе виднее. Даст бог, вскоре повидаетесь с однокашниками, — кивнул Кетлинский, со вкусом выпил. Ему тоже нравилось ехать в поезде Шульгина. Порядки совершенно как на старом флоте. Он промокнул губы салфеткой. — Только у них были в боях тяжелые потери. Во время десанта в Одессу чуть не половина…
— Оставим пока печальную тему, — включился в разговор Шульгин. — Вы через Иркутск когда проехали?
— Дней десять, наверное. У меня как-то дни перепутались. Я, и какое сегодня число, нетвердо знаю.
— Там долго были?
— Неделю. Дрова для паровозов на станции пилил, потом на тендере меня до Омска довезли.
— О Колчаке что-нибудь слышали?
— Да что же там можно услышать? Уже и забыли о нем все. Я бы хотел сходить, посмотреть, где его расстреляли, да расспрашивать не рискнул…
— Город хоть немного знаете?
— Центральную часть только…
Шульгин, словно потеряв интерес к этой теме, начал выяснять у гардемарина подробности жизни во Владивостоке при красных и во время интервенции союзников, о настроениях на Амурской и Сибирской флотилиях, их корабельном составе и об участии в боях против красных.
— Вот что интересно, Казимир Филиппович, на Балтике и Черном море матросы оказались главной разрушительной силой и ударным отрядом революции, а на Дальнем Востоке — наоборот. Матросские команды до последнего сохранили верность законной власти. Влияния над ними большевики так и не получили… Вы это чем-нибудь можете объяснить, гардемарин?
— Не могу, ваше превосходительство. Наверное, потому, что агитаторов не хватило и боевых действий там не велось. Вот и не было причины бунтовать.
— Скорее всего дело непосредственно в людях. Сибирская флотилия комплектовалась призывниками из Сибири же и Приморья. А там народ зажиточный, спокойный, им революция ничего особо привлекательного посулить не могла, — высказал свое мнение Кетлинский. — И лозунг «Штык в землю» популярности не имел. Войны и так нет, кормежка лучше, чем в деревне, большой город под боком, винную порцию выдают без задержки. Если хотите, Александр Иванович, вообще вся революция прежде всего из-за глупости верховной власти и несовершенства наших уставов произошла. С первых дней войны кадровых офицеров в атаку впереди пехотных цепей посылали, вот и осталась армия без настоящего офицерства. Уже в шестнадцатом году девяносто процентов полуротных и ротных командиров из мещан с четырехклассным образованием и шестимесячной школой прапорщиков состояли. Вот и некому оказалось солдатскую массу, где две трети рядовых были сорока лет и старше, в руках удержать. Далее. Гвардию с первых дней во встречные бои бросили. Дурак только такое мог придумать. Надеялись за два месяца немцев победить. А оставалась бы кадровая гвардия в Петрограде, никому в голову не пришло бунтовать, а и вздумали бы — одними ножнами палашей любую демонстрацию разогнали бы. Как в Москве в девятьсот пятом. С флотом то же самое. Четыре года линейный флот у стенки простоял, можете себе представить — ни разу в море не вышел. Вообразить только — чуть не десять тысяч молодых здоровенных мужиков четыре года на железных коробках сидели и большевистских агитаторов слушали! В таких условиях даже Иоанна Кронштадтского уговорить можно в бордель сходить.
— А вот Черноморский флот из боев и походов не вылезал, а итог тот же, — подначил Шульгин каперанга.
— Ну, то вы не путайте, Александр Иванович. На нашем флоте беспорядки начались, когда уже всю Россию большевики захватили. И тем не менее больше половины матросов не поддались. Кто вообще в Новороссийск не пошел, кто одумался и обратно вернулся. И сейчас на кораблях много рядовых и унтеров служит… Если бы командующий немного жестче себя вел, агитаторов с первых дней приказал арестовать и военно-полевым судом судить, сейчас бы жив был, наверное… Вечная ему память.
Гардемарин, разморившись в тепле и выпив три большие рюмки, осоловел и отчетливо клевал носом.
— Отведите его в купе, — попросил Шульгин Кетлинского.
— Спит, — сообщил, вернувшись, кавторанг. — А для чего он вам вообще нужен, позвольте полюбопытствовать?
— Да так. Жалко стало. Возьмете его к себе, глядишь, хороший офицер получится. А если даже и не очень, все лучше, чем если бы под забором умер или у стенки… И еще кое-какие соображения имеются.
ГЛАВА 5
…«Колчак расстрелян был Чека, вздохнули интервенты тяжко. Остался пшик от Колчака и адмиральская фуражка».
