Адриана Трижиани - Жена башмачника
– Он спортсмен. Но еще и очень умен. Надеюсь, вы когда-нибудь сможете навестить Антонио и Энцу в Миннесоте.
Чиро не хотел омрачать радостный визит печальными разговорами. Он рассказывал забавные истории о жизни Энцы, описывал Нью-Йорк и быт на Малберри-стрит. Он говорил о Мировой войне и своем решении отправиться в Миннесоту. Он много рассказывал об Антонио и о том, каким замечательным человеком тот растет. А Раванелли делились с ним фотографиями и случаями из детства Энцы. После ужина семейство решило прогуляться. Они направились на кладбище, где Чиро, как и просила жена, встал на колени и поцеловал голубого ангела на могиле Стеллы. Солнце клонилось к горизонту, и небо сделалось точно такого оттенка, как в тот вечер, когда он впервые поцеловал Энцу – после того, как вырыл могилу.
С тех пор утекло много лет, но Чиро казалось, что это произошло только вчера. Он думал о том, как важно в этой жизни не удерживать, а отпускать. Вечернее небо, кладбище, воспоминания о прошлом, мысли о людях, которые были этому прошлому свидетелями и до сих пор жили здесь… Он чувствовал, что обретает гармонию, в которой так нуждался всю свою жизнь. Гармонию, какую дает только семья.
Когда Чиро вечером запрягал лошадь, чтобы вернуться в Вильминоре, Элиана подошла и протянула ему маленькую книжечку в кожаном переплете:
– Она принадлежала Энце. Отвезешь ей?
– Конечно.
На обратной дороге в Вильминоре Чиро затосковал по жене. Все завершалось там, где когда-то началось. Он оценил насмешку судьбы.
Сестра Тереза постелила ему в гостевой комнате, находившейся рядом с часовней. Проходя мимо часовни, Чиро сквозь стекло увидел коленопреклоненных монахинь, но останавливаться не стал. Он разделся, сел на кровать и открыл книгу, принадлежавшую Энце.
Чиро листал дневник, и юная его жена оживала перед глазами. Энца рисовала наброски платьев, писала глупые стихи и пыталась изобразить членов своей семьи. Переворачивая страницы, Чиро улыбался сквозь слезы.
Увидев на одной из страниц заголовок «Стелла», он остановился.
СтеллаМоя сестра умерла, и сегодня были похороны. Я так молилась, чтобы Господь ее спас. Он не слышал. Я обещала Богу, что, если Он сохранит ее, я не буду просить Его о собственных детях. Я была согласна отказаться от того, чтобы самой стать матерью, только бы удержать ее здесь. Но Он не слышал. Я боюсь, что папа умрет от разбитого сердца. Мама сильная, а он – нет. Сегодня я встретила мальчика по имени Чиро. Он вырыл могилу Стеллы. Я его не боялась, хотя он высокий и в два раза крупнее меня. Я о нем печалилась. У него нет отца, а мать его покинула. Когда-нибудь я спрошу у сестер из Сан-Никола, почему мать оставила его там.
И вот что я могу о нем сказать. У него зеленовато-голубые глаза. Слишком тесная обувь, а штаны, наоборот, ему велики. Но я никогда не видела мальчика красивее. Не знаю, почему Господь послал его в горы, но надеюсь, в этом была определенная цель.
Он не очень-то верит в Бога. Кажется, будто ему никто не нужен. Но я думаю, что если он поразмыслит об этом, то обязательно поймет, что ему нужна я.
Моя Стелла покинула меня, и я никогда ее не забуду, потому что я знаю, как бывает, когда кто-то умирает. Сначала приходят слезы, потом – горе, и, наконец, воспоминания становятся туманом и исчезают. Но Стелла не исчезнет. Не исчезнет для меня. Никогда.
Чиро закрыл блокнот и положил его на тумбочку. В спине словно зияла дыра. Иногда боль усиливалась, а потом, без всякого предупреждения, уходила и наступала передышка. И в те минуты, когда боли не было, Чиро верил, что исцеление возможно.
Чиро поднял руку, чтобы перекреститься, – он не делал этого уже многие годы. Ни во время войны, ни когда родился сын. Энца часто чертила большим пальцем крест на лбу малыша, Чиро же – никогда. Он не осенил себя крестным знамением, когда расстался с Энцей, пускаясь в дальний путь. Взывать к Богу в минуты отчаяния казалось ему лицемерным. Но сегодня он сотворил этот знак не для того, чтобы Господь исполнил его желание, проявил милосердие, спас его… Он перекрестился в знак благодарности.
Энца полюбила его в ту минуту, как увидела, а он этого не знал. Он думал, что сумел завоевать ее на Кармин-стрит, когда она выходила за другого. Считал, что общение с первыми красавицами каким-то образом придало ему такую любовную притягательность, что он смог бы заполучить самую красивую из всех, как только ее выберет. Чиро думал, что он завоевал сердце жены. Теперь же он знал, что ее сердце всегда принадлежало ему – только руку протяни.
И не удивительно, что Энце было так больно оттого, что он не пытался ее отыскать. Не удивительно, что она ни разу не пришла к нему после того, как однажды рассказала о своих чувствах. Она не хотела ограничивать его выбор. Энца всегда хотела лишь одного: чтобы ему было хорошо, и у нее всегда получалось. В том числе и сейчас, когда она отправила Чиро в эту поездку. Теперь он верил, что если хоть что-то способно его исцелить, то только эти горы. И, повернувшись на другой бок, он вдруг осознал, что не почувствовал привычной уже боли. Энца всегда все знала лучше него.
6
Голубая камея
Un Cammeo Blu
В дверь кельи постучали. Чиро сел, нашарил карманные часы. Невероятно, проспал девять часов, ни разу не проснувшись от боли. Так сладко он не спал с того дня, как побывал в больнице.
– Да?
– Игги это.
Чиро спрыгнул с кровати и распахнул дверь. Двадцать один год спустя Игнацио Фарино стоял перед ним в той же самой шляпе.
– Неужели это та же шляпа?
Игги пожал плечами:
– Она мне все еще годится.
Чиро обнял его.
– Осторожно. Мои кости теперь как хлебные палочки, – сказал Игги. – Не заметишь, как переломишь.
– Хорошо выглядишь, Игги.
– А ты тощий совсем.
– Знаю. – Чиро натянул брюки и рубашку и сунул ноги в башмаки. – Пока не глотнул горчичного газа, выглядел лучше. Но ем как лошадь. Пойдем пошарим в буфете, не найдется ли чего-нибудь на завтрак.
Чиро пошел вслед за Игги по коридору. Пусть колени у него и гнулись плохо, Игги для своих восьмидесяти передвигался весьма бодро.
– Можешь поверить, что я все еще жив? – сказал Игги. – Я почти такой же старый, как колокол на Сан-Никола.
– Ну таким старым ты точно не выглядишь.
– И все еще захаживаю к жене! – Игги шевельнул бровями.
– Игги, я только что приехал, и первое, что ты мне говоришь, – что все еще кувыркаешься со своей женой.
– Да, я еще не совсем иссох, – ухмыльнулся Игги. – Но она ж не возражает.
– Ну, если так, то ладно.
– Вот и я о том же. Главная радость супружества. Он у меня еще твердый, как торроне[99]. Сам не верю, а так и есть. А как там твоя женушка?
– Она у меня самая чудесная, Игги.
– Вот и славно.
В монастырской кухне Игги по-хозяйски уселся за стол и закурил. Юная монахиня принялась готовить для них завтрак. Первым делом налила каждому по чашке кофе. Чиро долил в чашки сливок, а Игги положил в свою три ложки сахара. Монахиня поставила на стол тарелки с хлебом, маслом и джемом, стеклянную миску с яйцами вкрутую, нарезала сыр. Убедившись, что ничего не забыла, монахиня удалилась по своим монастырским делам.
– Дон Грегорио… – Игги кашлянул, пряча улыбку.
– Знаю. Сбежал на Сицилию.
– Я сказал ему несколько слов, после того как ты уехал.
– И что именно?
– «Однажды вы ответите перед Богом за то, что сделали».
– Думаешь, ответит?
– Не-а. Наверное, за него молится каждый священник в Риме. У них это заведено, сам знаешь. Они делают гадости, раскаиваются, находят какую-нибудь ninelle[100], которая за них помолится, и начинают все сызнова. Жулье! – Игги передал сигарету Чиро, и тот сделал затяжку. – Но парень, который сейчас заместо него, набожный.
– Дон…
– Дон Работяга. Вечно торчит в саду на коленях и молится без продыху. Я у него в комнате был, так там тоже никакого непотребства. Думаю, он ничего себе. Наконец-то нам праведника прислали. Не думал, что такие еще бывают.
Чиро рассмеялся.
– Игги, а я вот не молюсь.
– Ты должен получить все до последней косточки! – Игги помахал сигаретой.
– Что ты имеешь в виду?
– Будь честным. Проси у Бога именно то, чего хочешь. Забудь про всех остальных бедолаг – их участь не твоя проблема. Кто умирает с голоду, найдет себе пищу. У кого разбито сердце, найдет себе женщину. Мучает жажда? Прыгни в озеро. Позаботься о себе. Молись о том, что тебе нужно, и смотри, не подвернется ли оно тебе.
– Игги, ты скучал по мне?
– Переживал за тебя. И за Эдуардо.
– А письма мои получил?
– За двадцать лет – три штуки. Не густо, – улыбнулся Игги.
– Да, не густо. Но ты ведь знаешь, что я вспоминал тебя.
– Да, знаю, знаю. Чувствовал.
Чиро расхаживал по площади в ожидании Эдуардо с матерью. Он мерил шагами колоннаду, сопротивляясь жгучему желанию броситься по дороге навстречу экипажу. То и дело посматривая на часы, он словно надеялся заставить время идти быстрее. Вот Энца хотела бы остановить время, а он его подгоняет.
