Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Он подался вперед, его голос стал почти шепотом.

— Распускает по купеческому собранию, по клубам, среди чиновников слухи. Что вы, мол, человек ниоткуда, выскочка. Что капиталы ваши — нечистые, чуть ли не разбойные. Что имя ваше не то, за кого вы себя выдаете. Под репутацию вашу, Владислав Антонович, подкапывается. Грязью поливает исподтишка…

Я слушал все это с ледяным спокойствием. Ольга устало вздохнула, отставляя чашку. Похоже, Сибиряков понял, что в открытом бою ему не победить. И он начал «партизанскую войну», нанося удары по самому ценному моему активу здесь, в Иркутске, — по моей репутации. В этом консервативном, замкнутом мире слух мог убить вернее пули. Пытаться оправдываться, спорить — значило сразу проиграть, увязнув в этой грязи.

Нужен был другой ответ. Асимметричный. Удар такой силы, чтобы от репутации самого Сибирякова не осталось и пыли.

Я посмотрел на Лопатина.

— Что ж. Мы не будем спускаться на его уровень. Мы просто выиграем суд, взыщем с него кучу денег, о чем будет знать весь Иркутск. Я вызываю своего специалиста!

Через час я уже стоял в промозглой конторе Иркутского телеграфа. Молодой телеграфист принял у меня бланк, и его глаза полезли на лоб, когда он начал читать текст, который я собирался отправить в далекую Москву. Он с испугом посмотрел на меня, потом снова на бланк, понимая, что становится свидетелем объявления тотальной войны, которая всколыхнет всю Сибирь.

Я ждал. В наступившей тишине был слышен лишь треск дров в печке-голландке.

Наконец, телеграфист, сглотнув, принялся за работу.

Металлический щелкунчик телеграфного аппарата забился в лихорадке, отстукивая в ледяную даль империи сухой, безжалостный приговор.

МОСКВА ТЧК ПРИСЯЖНОМУ ПОВЕРЕННОМУ ПЛЕВАКО ФЕДОРУ НИКИФОРОВИЧУ ТЧК НЕОБХОДИМА ВАША ПОМОЩЬ ИРКУТСКЕ ТЧК ДЕЛО ПРОТИВ КУПЦА СИБИРЯКОВА ТЧК ЦЕЛЬ НЕ ПОБЕДА А ПОЛНОЕ ПУБЛИЧНОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ЕГО РЕПУТАЦИИ ТЧК ГОНОРАР И РАСХОДЫ НЕОГРАНИЧЕНЫ ТЧК ВЫЕЗЖАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО ТЧК ТАРАНОВСКИЙ

Глава 4

Глава 4

Телеграмма для Плевако, сухая и безжалостная, улетела в Москву. Я сделал свой ход в юридической войне против Сибирякова. Но сидеть и ждать, пока столичный гений адвокатуры прибудет в Иркутск, было непозволительной роскошью. Сибиряков и Бодайбо конечно важно, но будущее Маньчжурии — важнее.

Необходимо было немедленно закрепить мой новый статус в глазах верховной власти Восточной Сибири.

Я вернулся в гостиную, где Лопатин и Ольга обсуждали планы по обустройству дома.

— Никифор Семенович, мне нужен твой экипаж. Немедленно.

— Куда, Владислав Антонович? — всполошился купец. — Ты же только с дороги!

— Во дворец. К его превосходительству.

Подозвав ротмистра Соколова, который, верный своей новой роли, я отдал короткий приказ:

— Ротмистр, поезжайте к губернатору. Доложите его превосходительству, что статский советник Тарановский прибыл в Иркутск и будет у него через час с докладом.

Соколов, не задавая ни единого вопроса, козырнул и исчез. Это было даже удобнее, чем я думал: мой «ангел-хранитель» из Третьего Отделения теперь работал моим личным адъютантом, открывая любые двери.

Через час экипаж Лопатина, сверкая лаком, подкатил к знакомому дворцу генерал-губернатора. Я ехал не как подследственный в санях конвоя, а как важная персона.

Во дворце меня уже ждали. Адъютант встретил меня у самого входа. Никакого унизительного ожидания в приемной. Меня немедленно, с глубоким почтением, проводили по гулким коридорам к знакомому кабинету. Дверь передо мной распахнули.

Картина изменилась. Корсаков стоял не за столом, а у огромной, во всю стену картины, на которой было изображен корабль, попавший в шторм. Он был один. При моем появлении он обернулся. На его лице не было и тени прошлого гнева.

Он кивком указал на кресло и, к моему удивлению, на графин с коньяком на малом столике.

— С прибытием, Владислав Антонович. Дорога, полагаю, была нелегкой. — Он не стал садиться сам, показывая, что встреча носит сугубо рабочий характер. — Докладывайте.

Я начал свой доклад. Коротко и по существу, без лишних эмоций и, упаси боже, хвастовства. О том, что мои предложения, основанные на добытых разведданных, были рассмотрены в Петербурге на самом высоком уровне. Я упомянул Великого Князя Константина и аудиенцию у Государя. Я не махал именами, я констатировал факт: моя частная инициатива получила статус государственной операции.

Переходя к сути, я использовал выверенные, «обтекаемые» формулировки.

— Таким образом, Ваше Превосходительство, речь идет не о «захвате», а о «создании пояса безопасности» на наших дальневосточных рубежах. Не о «вторжении», а о «поддержке лояльных России местных сил», с целью не допустить британского влияния в регионе, критически важном для нашей амурской навигации.

Я подавал это не как агрессию, а как превентивную меру защиты интересов Империи.

Корсаков слушал, заложив руки за спину. Его лицо было непроницаемо. Он — старый имперский хищник, и прекрасно понимал истинный смысл моих дипломатических реверансов.

— У вас есть официальные бумаги, подтверждающие ваши… столь широкие полномочия? — спросил он, задавая главный, ожидаемый вопрос.

— Ваше Превосходительство разве на такое дают бумаги? Если у вас возникли вопросы, предлагаю вам для полной уверенности связаться с Петербургом по телеграфу. Прямой запрос на имя генерала Игнатьева в Азиатский департамент.

Эта готовность к немедленной проверке была лучшим доказательством моей правоты. Корсаков удовлетворенно кивнул. Последние сомнения, если они и были, развеялись.

— Чем я могу содействовать? — коротко спросил он, переходя к делу.

— Мне нужны ресурсы. Не деньги, — поспешил добавить я, видя, как он напрягся. — Мне нужен ваш административный приказ.

Я изложил свои требования.

— Первое: провиант. Мой экспедиционный корпус — офицеры и специалисты — уже на подходе. Мне необходимо обеспечить их провиантом и фуражом со складов военного ведомства по казенным ценам. — Второе: добровольцы. Мне нужно ваше официальное разрешение на набор добровольцев из числа амурских и забайкальских казаков. Слух о моем деле уже пошел, желающие будут. — И третье. «Особый контингент».

Я выдержал паузу, переходя к самому деликатному вопросу.

— Вы сами жаловались на переполнение тюрем поляками и прочими бунтовщиками. Это обуза для казны. Я предлагаю превратить эту обузу в ресурс. Позвольте мне провести агитацию и отбор людей в лагерях и на пересылках. Я дам им шанс искупить вину перед Государем не в сибирских рудниках, а на строительстве дорог и укреплении границ Империи.

Корсаков долго молчал, обдумывая масштаб моих запросов.

Наконец он встал, подошел к столу и ударил в колокольчик.

— Телеграмму в Петербург я отправлю сегодня же, — сказал он, пока за дверью не послышались шаги адъютанта. — А пока, господин Тарановский, можете считать, что мое полное содействие вам обеспечено. Готовьте ваши требования для интендантства.

Дверь открылась.

— Сибири нужны смелые решения, — подытожил губернатор, вновь поворачиваясь ко мне. — И, кажется, вы именно тот человек, который не боится их принимать.

Он протянул мне руку. Крепкое рукопожатие двух «хозяев тайги». Я получил то, за чем пришел — полный карт-бланш.

Но я не спешил уходить и позволил себе перехватить инициативу, пока он был «теплым». Это был мой лучший шанс продавить главный проект, без которого любая война на Востоке была бы бессмысленной.

— Ваше превосходительство, — начал я, возвращая его из-за Амура обратно, вглубь его собственной губернии. — Любая военная кампания, да и само существование наших портов на Тихом океане, будет висеть на волоске, если мы не укрепим тыл. А наш главный тыл, вся Якутия и богатейший Ленский бассейн, по сути, отрезаны от Иркутска на полгода бездорожьем.

Корсаков нахмурился. Я попал в самую больную, самую застарелую язву его администрации.