Я – Товарищ Сталин 5 (СИ) - Цуцаев Андрей

Сергей вернулся к столу, пальцы коснулись папиросницы, но он не открыл её, вместо этого постучал по дереву.

— Что предлагаешь, Павел Анатольевич? Как остановить их, не развязав войну?

Судоплатов выпрямился.

— Первое: нейтрализовать Мюллера и его сеть. «Гадюка» знает двух его агентов в Абиссинии — местных, купленных золотом. Наши агенты могут устранить их тихо: авария, отравление, без следов. Второе: опровергнуть ложь. Соберём доказательства — шифровки, фото подделок, показания «Гадюки» — для Хайле Селассие. Третье: Лиссабон. Слить детали встречи французам через наши парижские каналы, анонимно. Даладье клюнет на угрозу немецкого усиления — они боятся ремилитаризации. Утечка через «Фигаро» или дипломатические круги сорвёт переговоры.

Сергей кивнул, его разум рисовал карту операций: линии от Москвы к Аддис-Абебе, от Берлина к Лиссабону, от Парижа к Лондону. ОГПУ был молотом, но эта операция требовала скальпеля. Провал подпитает немецкую пропаганду, а бездействие отдаст Абиссинию британцам.

— Мюллера убрать, — сказал он. — Без шума. Кто справится?

Судоплатов ответил:

— Полковник Фёдор Вяземцев, старший советник в Дессие. Он добудет доказательства и устранит Мюллера чисто.

— Хорошо, — сказал Сергей. — Выполняй, Павел Анатольевич, время не ждёт.

Судоплатов козырнул и вышел, шаги затихли в коридоре.

Сергей вернулся к столу, его пальцы пробежались по карте Африки, лежащей поверх других бумаг. Красные линии обозначали маршруты советских поставок: винтовки, пулемёты, ящики с патронами, доставляемые под видом торговых грузов. Чёрные линии — итальянское наступление, медленно, но неумолимо сжимающее кольцо вокруг Гондара и Дессие. Немецкий ход в Гондаре был не просто провокацией — это был сигнал, что Абвер готов играть грязно, используя подделки и ложь, чтобы переломить хрупкий баланс. Сталин знал, что Хайле Селассие в отчаянии: его армия, хоть и усиленная советским оружием, была измотана, а британцы нашептывали обещания защиты в обмен на разрыв с Москвой. Потерять Абиссинию значило потерять плацдарм в Африке, а с ним — шанс показать миру, что СССР может быть не только угрозой, но и союзником для угнетённых.

Он снова взял отчёт Судоплатова, перечитывая ключевые строки. «Гадюка» был их лучшим агентом в Берлине, но даже его сообщения были лишь фрагментами головоломки. Абвер действовал с дерзостью, которой Сергей не ожидал в 1936 году: Германия ещё не была той военной машиной, какой станет через три года, но Канарис уже плёл сети, которые могли навредить советскому влиянию. Лиссабонская встреча была особенно опасной. Если британцы поверят Канарису, если они согласятся на обмен разведданными, СССР окажется в изоляции, окружённый врагами со всех сторон.

Лондон, 14 апреля 1936 года

Утро в Лондоне выдалось ясным и тёплым, с редкой для апреля голубизной неба, раскинувшегося над городом. Солнечные лучи заливали высокие окна Министерства иностранных дел на Уайтхолле. Внутри здания, в лабиринте коридоров с дубовыми панелями и высокими потолками, царила привычная суета: скрип перьев по бумаге, ритмичный стук печатных машинок, приглушённые голоса клерков, сортирующих бесконечные стопки документов.

Сэр Артур Уилсон, помощник заместителя министра иностранных дел, шагал по коридору третьего этажа, сжимая тонкую папку и запечатанный конверт. Его лицо, обычно бесстрастное, с тонкими морщинами у глаз, сегодня выражало лёгкое беспокойство. Конверт в его руках был необычным: плотная бумага кремового цвета, без обратного адреса, с единственной надписью, выведенной аккуратным почерком: «Сэру Генри Кавендишу, лично». Печать на конверте была сломана, но он выглядел нетронутым, словно никто не осмеливался вскрыть его до назначенного получателя. Уилсон остановился перед массивной дубовой дверью кабинета Кавендиша, постучал дважды — коротко, но твёрдо — и, не дожидаясь ответа, вошёл.

— Доброе утро, сэр Генри, — сказал он, слегка наклоняя голову. Его голос был ровным, но с ноткой неуверенности. — Вам письмо. Прибыло утром от русского эмигранта из Парижа, как сообщил курьер. Я подумал, вам стоит взглянуть немедленно.

Сэр Генри Кавендиш, грузный мужчина лет пятидесяти с аккуратно подстриженными седеющими усами и усталыми глазами, поднял взгляд от бумаг, разбросанных на его массивном столе. Его кабинет был воплощением британской сдержанности: стены, обшитые тёмным деревом, отражали мягкий свет солнечных лучей, пробивавшихся через высокие окна; полки, заставленные книгами в кожаных переплётах, хранили мудрость прошлых веков; портрет короля Георга V, строгий и непреклонный, висел над камином, где давно не разводили огонь. На углу стола стояла фарфоровая чашка с недопитым чаем, уже остывшим, а рядом лежала стопка отчётов, испещрённых красными пометками. Кавендиш нахмурился, его густые брови сошлись над переносицей, когда он посмотрел на конверт в руках Уилсона.

— Русский эмигрант? — переспросил он. Его голос, низкий и хрипловатый от многолетнего пристрастия к сигарам, прозвучал скептически. — Что за чушь, Артур? С чего это русским в Париже писать мне? Белогвардейцы опять клянчат деньги для своих безнадёжных заговоров? Или это очередной шутник, решивший поиграть в шпионов?

Уилсон пожал плечами, его пальцы нервно сжали папку, которую он всё ещё держал.

— Не могу знать, сэр, — ответил он, протягивая конверт. — Курьер сказал, что это срочно, и настоял, чтобы я передал лично вам. Письмо выглядит… необычным. Без обратного адреса, но ваше имя написано чётко.

Кавендиш взял конверт, повертел его в руках, словно пытаясь разгадать его тайну через прикосновение. Бумага была тяжёлой, почти роскошной, с едва заметной текстурой, которая говорила о её дороговизне. Но отсутствие обратного адреса и странная лаконичность надписи настораживали. Он достал серебряный нож для бумаг и аккуратно разрезал верхний край конверта. Когда он вытаскивал сложенный лист, из конверта высыпалась щепотка белого порошка, похожего на мелкую муку, которая осела на столе, оставив лёгкое мерцающее пятно. Кавендиш замер, его брови сдвинулись ещё сильнее.

— Что за чёрт? — пробормотал он, наклоняясь ближе к столу. Порошок был почти невесомым, с лёгким блеском, как тальк, и казался совершенно неуместным в строгом кабинете. — Артур, это что, шутка? Кто-то решил посыпать меня мукой?

Уилсон, стоявший у двери, выглядел растерянным, его глаза метались от порошка к лицу Кавендиша.

— Не знаю, сэр, — ответил он, его голос дрогнул. — Может, это… химическое? Надо вызвать службу безопасности.

— Чушь, — отмахнулся Кавендиш, хотя в его тоне появилась тень сомнения. Он развернул письмо, его пальцы двигались медленно, словно он предчувствовал, что содержимое изменит всё. На листе, написанном мелким, но разборчивым почерком, были строки, от которых у него перехватило дыхание:

Сэр Генри, Лиссабон — это ловушка. Немцы плетут паутину, чтобы обвинить Москву. Их агенты в Джибути маскируют грузы под советские, а в Гондаре кровь Рас Менгеши лежит на их руках. Не верьте тем, кто говорит о русских. Ищите правду в Париже, на улице Сент-Оноре, 17. Время истекает, и Судный день ближе, чем вы думаете. Я тот, кто знает их игры.

Кавендиш перечитал письмо, его пальцы слегка дрожали. Лиссабон? Он знал о готовящейся встрече, о которой шептались в кулуарах МИДа. Немцы предлагали обмен разведданными, чтобы заручиться нейтралитетом Британии в африканских делах, особенно в Абиссинии, где итальянское наступление набирало силу. Это была секретная информация, известная лишь узкому кругу — не больше дюжины человек в министерстве. Упоминание Гондара, Рас Менгеши и конкретного адреса в Париже — улица Сент-Оноре, 17 — делало письмо пугающе точным. Какой-то эмигрант не мог знать таких деталей. И этот порошок… Он отложил письмо, чувствуя, как лёгкое головокружение накатывает волной, а в висках начинает пульсировать.

— Артур, — сказал он, потирая висок, его голос стал тише. — Убери это со стола. И вызови кого-нибудь, пусть разберутся с этим… мусором.