Русская война. 1854 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич
— Думаешь, они отступят? — Ильинский неожиданно понял, что готов поверить, о чем бы этот человек ни сказал. — Англичане те еще торгаши.
— Пока они еще и хорошие воины, не стоит их недооценивать, — возразил поручик. — И нет, они не отступят. Мы… Россия стала слишком сильна, и сейчас слишком удачный момент, чтобы попробовать нас задержать. Если мы выстоим, одни против всех армий Европы, нас будет уже не остановить. Поэтому они будут сражаться до последнего, чего бы им это ни стоило. Использовать все силы своей промышленности и торговли, чтобы победить. И нам нужно быть готовыми, что это сражение, а потом осада Севастополя будут очень жестокими.
— Осада? — нахмурился Ильинский. — Ты не веришь, что мы сможем остановить врагов на Альме?
— Их в два раза больше.
— Им придется переправляться через реку под нашим огнем.
— И они не трусы, чтобы остановиться. А наша артиллерия недостаточно сильна, чтобы под ее обстрелом это стало в принципе невозможно. Их орудия и винтовки стреляют дальше наших, они знают об этом и будут пользоваться. Будут давить, и нам придется отойти. Еще повезет, если мы сможем сохранить свои порядки и сделать это без особых потерь и паники.
— И что, ничего нельзя сделать? — казак ухватил своего друга за руку.
— Ты же не просто так начал этот разговор, — тоже понял это Ильинский. — И не просто так попросился к нам. Ведь так?
— Если мы что-то можем сделать, говори! — кулаки Лесовского сжались.
— Вам не понравится, — как-то грустно ответил поручик.
Удачной получилась поездка. Спасли Степана и сдали его на руки врачебной бригаде, которая только прибыла из Севастополя и пока сидела без дела. А матросы заинтересовались, что же именно я хочу предложить. Как можно справиться с большей дальностью ружей и пушек, в которые пока не верит Меншиков, но которые принесут победу врагам.
На самом деле идея, пришедшая мне в голову, была довольно простой. Случайно вспомнил, как мы однажды обсуждали с Семенычем нарезное оружие, и тот задал мне несколько вопросов. Кто победил во франко-прусской войне, которая начнется через двадцать лет после Крымской? Какая из сторон будет использовать нарезное, а какая гладкоствольное оружие? И какая дистанция считалась рабочей для снайперов в каждую из мировых войн?
Я тогда не смог ответить, и он рассказал. Пруссия наголову разбила Францию, хотя дальность немецких винтовок была гораздо ниже. А дистанция точного выстрела даже с оптикой в Первую Мировую была всего триста метров, во Вторую — шестьсот. Кто-то, конечно, мог работать и дальше, но это единицы, не меняющие общего правила. И как после этого всерьез воспринимать выстрелы на километр в пятидесятые годы девятнадцатого века рядовыми солдатами?
Потом Семеныч продолжил и рассказал про такую вещь, как избыточная дальность, которую, например, учитывали при создании пистолетов-пулеметов. Тут все тоже просто. Не нужно делать дорогое и далеко стреляющее оружие, если дистанция боя обычно гораздо меньше и легко покрывается более дешевыми и скорострельными аналогами. Цена, кстати, это не мелочи. Экономия на сотнях тысяч стволов — это купленные взамен обозы с едой, медициной и экипировкой.
И вот остается только дойти до того самого главного, что появится в будущем. Что так сократит дистанцию пехотного огня, и чего нет сейчас, что позволит союзникам расстреливать наши войска? И ответ тут только один — окопы. В защите, в атаке, много и очень много, а не небольшая ямка вокруг пары орудий.
В это время, конечно, тоже использовали и траншеи, и редуты… Вот только если полки шли в атаку, то они именно шли. Еще десять лет назад это было очень важно, чтобы никто не потерялся, чтобы обеспечить минимально необходимую плотность огня. Но сейчас, когда враг мог выкосить целые колонны, нужно было меняться, и я собирался ввести нужные тактики в обиход на десятки лет раньше, чем это случилось в моем мире.
С обычными солдатами и офицерами, которые считали такой поход под градом снарядов неотъемлемой частью войны, примером храбрости и чести, у меня бы ничего не вышло. А вот с матросами, которые тоже храбры, но еще не испорчены привычной этому времени муштрой, все может и получиться.
— Мы будем копать! — я принялся объяснять свой план Ильинскому и Лесовскому, подняв одну из лежащих в телеге лопат.
Короткая, тяжелая, неудобная — она совсем не походила на привычные мне из двадцать первого века. Скорее бы Тотлебен придумал свою версию, которая прошла сквозь века под названием большой саперной. Но пока мы справимся и этой.
— Копать? — в унисон переспросили матросы.
— Копать, — повторил я, а потом принялся рисовать схему того, что мы попробуем изобразить.
Неровные линии окопов, чтобы издалека нельзя было угадать, куда именно лучше класть ядра. В полный рост и со ступеньками по бокам, чтобы не опасаться случайных попаданий и суметь стрелять самим, когда враг выйдет на дистанцию удара. Сразу две линии, чтобы было куда отходить, когда для этого придет время. А оно, увы, придет… Я наметил место на правом фланге, где мы и выполним приказ Горчакова держаться в тылу и вместе с казаками прикрывать его в случае обхода, и в то же время сможем защитить Владимирский полк после его отступления.
Мы вернулись поздно, но никто не пошел спать. Разожгли костры и копали до утра, сменялись и снова копали. Пришлось немного отойти от моих рисунков, обходя каменистые участки, но к вечеру седьмого числа наш отряд в сто человек смог подготовить почти пятьдесят погонных метров окопов. Повезло, конечно, что земля была мягкой, но все равно смотрелось это очень и очень внушительно. Для меня уж точно, остальные поглядывали с сомнением, но терпели.
Мимо с шумом и гамом проехали казаки Тацына и Попова. По долетавшим крикам стало понятно, что они столкнулись с передовыми отрядами союзников и заставили тех остановиться, отступив к реке Булгонак. Там англичане с французами и заночуют, чтобы уже с утра, собравшись, атаковать наши позиции. Я посмотрел на стертые до мозолей руки, а потом отложил лопату.
— Завтра бой, — тихо сказал я копающему рядом Ильинскому. Капитан-лейтенант и не подумал отсиживаться в стороне. — Думаю, хватит, и будет лучше, если мы сегодня отоспимся.
— Согласен, — Ильинский тоже откинул лопату. — Насчет твоей тактики: ты уверен?
— Уверен, что нужно попробовать.
Мы пожали друг другу руки, разошлись по палаткам, вслед за нами потянулись и матросы. Сначала многие из них, несмотря рытье окопов, собирались остаться и посидеть с песнями у костров, но потом, посмотрев на нас, передумали — и правильно. Если и праздновать, то после боя. Сняв одежду, я рухнул на свой топчан и на пару минут замер, прислушиваясь к звукам этого мира.
Где-то справа раздавалось ржание лошадей двух казачьих полков, слева доносился запах табака. Это пушкари притащили с собой и сейчас без всякой опаски курили трубку за трубкой. Непуганые. А ведь это с Крымской войны пойдет правило трех сигарет. С первой тебя заметят, со второй возьмут на прицел позицию, с третьей — подстрелят. Глупые смерти, которых я обязательно постараюсь избежать! Главное, доказать пользу от моих идей!
И я докажу! Последняя мысль была правильной и приятной. Я невольно улыбнулся, а уставшее за день тело с радостью провалилось в сонную негу.
Ночью мне снилось, как я разжигал угольки, выманивал вражеских снайперов, а потом мои ребята сами их снимали. Приятный был сон. Утро началось со звонкого рева труб и грохота барабанов. Я вскочил на ноги, чуть не снеся палатку, и только потом память Щербачева подсказала, что это просто пехотные и конные полки доносят до своих сигналы о приближении врага.
Кажется, начинается.
Глава 5
Смотрю на часы, стрелки уверенно показывают двенадцать. Так поздно? Враг же совсем близко, и сражение должно начаться в районе полседьмого утра… Я тряхнул головой, прогоняя сон, и неожиданно осознал, что просто забыл завести свой брегет. Брегет — это форма часов, круглые на цепочке, удобно носить в кармане. Есть еще и фирма, от которой и пошло название, но, кажется, бывшему хозяину моего тела не хватило денег на оригинал. Кстати, как интересно у меня с ними? Пока ничего в памяти не всплывает.
