Русская война. 1854 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич
— Дмитрий Васильевич уехал к Меншикову, хочет лично уточнить наши задачи, — возле бочки для умывания меня нашел мичман Лесовский.
— Ничего не изменится, будем стоять во второй линии рядом с Владимирским полком, прикрывая батареи Казанского. Ты же видел, как их вчера затаскивали на холм справа от Бурлюка, — отмахнулся я, думая о предстоящем бое.
Бурлюк, кстати — это деревня. Одна из трех стоящих рядом с устьем Альмы, поблизости от которых и пройдет сражение.
— Но почему? — возмутился мичман. — У нас же штуцеры! У половины литтихские, у другой — переделанные старые, но все равно! Не зря же Корнилов их нам выбивал. В передней линии мы точно принесем больше пользы.
— Не думаю, — все еще погруженный в свои мысли, я отвечал на автомате. — Если идти в лоб, как сейчас принято, то энфилды англичан и тувинены французов стреляют дальше. В первой линии нас выбьют ровно так же, как и обычных солдат. А вот во второй, если вовремя выйдем на дистанцию, как раз наши штуцеры помогут уничтожить сотни врагов. Одна проблема — будет ли такой приказ.
И действительно, контроль над армией в это время был той еще занозой в заднице. Взять нашу позицию. Действительно, в теории она имеет смысл даже с учетом технического превосходства противника, а на практике — сводный отряд, поголовно вооруженный дальнобойными ружьями, весь бой просидит без дела. И не только мы. Те же казаки рядом с нами так и не дождутся подходящего момента для атаки, а ведь сколько пользы они могли бы принести, просто совершив пару рейдов вдоль левого фланга противника, отвлекая стоящих с той стороны англичан?
Я попросил Лесовского не уходить, а сам отбежал на ближайший холм, чтобы осмотреть утреннюю Альму. Вид был, конечно, не как от ставки Меншикова, но рассветный туман уже опал под лучами солнца, и я прекрасно видел все будущее поле боя. Мы стояли напротив деревни Бурлюк, левее была еще одна, Альма-Тамак, и они словно разделяли нашу позицию на три части.
Лева треть отгородилась от реки настоящими обрывами, где наверх можно было подняться по считанным оврагам. Теперь, когда я увидел это место вживую, а не в виде двухмерной карты, как в будущем, я гораздо лучше понял Меншикова, который не опасался нападения с той стороны. И флоту не подойти близко, и пушки не поднять. Правда, генерал Кирьяков, отвечающий за это направление, расположил Белостокский и Брестский полки довольно далеко от берега, но ведь наверняка еще успеет подвинуть их поближе.
Центральная часть фронта выглядела гораздо опаснее для обороны. Широкая балка[1], по которой и протянулась главная дорога к Евпатории, выходила к деревне Бурлюк. Через Альму был перекинут мост, рядом с ним ревом и пеной выделялись броды. Не так много пространства для маневров, но оно было. А еще сады… Да, растущие вокруг деревень фруктовые деревья распространяли во все стороны чарующие ароматы, но еще они могли быть и укрытием.
Вырубить бы все эти зеленые насаждения, и кто-то даже предлагал, но генералы отказались чинить лишний вред местным жителям. Они верили, что мы справимся и так. Тридцать пять тысяч против шестидесяти, восемьдесят орудий против ста тридцати — действительно, что могло пойти не так?
Я смотрел, как наши войска занимают позиции. По центру — первая и вторая батареи шестнадцатой артиллерийской бригады. Они должны будут держать удар в лоб, спрятанные за легким аполементом. Это такое местное укрепление, примерно по пояс возвышающееся над уровнем земли. Все в духе наполеоновских войн, чтобы до последнего стрелять по врагу, а потом… Пушки должен был прикрыть построенный в колонны чуть выше Бородинский полк. Выглядело грозно.
Справа от дороги примерно на картечный выстрел стояла еще одна батарея. Ее прикрывал Казанский полк. А чуть дальше уже их прикрывали третья батарея и суздальцы. Кстати, неплохая задумка. Враг, атакуя из низины, не видит наши позиции, идет на тех, кто выглядит слабее, и в итоге попадает под перекрестный огонь. На второй линии, чтобы поддержать в случае опасности, стояли еще три полка. Минский и Владимирский плюс усиление в виде запасных легких батарей и трех тысяч казаков, готовых сорваться с места, если враг решит обходить наши позиции с фланга.
Ах да, ну и еще наш сводный морской отряд.
Прибежал Ильинский, передал приказание и нам выдвигаться на позиции. Я только успел увидеть, как напротив нашего левого фланга появились французы Боске, но остановились, не решившись переправиться через Альму. Не то чтобы они испугались, просто остальные войска задерживались. Позже я узнал, что у союзников был план: отправить зуавов вперед, заставить нас перенести все внимание на левый фланг, а потом прорвать центр. Но не сложилось.
Если Боске пришел вовремя, то вот англичане задержались, и Сент-Арно остановил своего старого боевого товарища. В итоге запланированная на семь утра атака началась только в районе одиннадцати.
— Идут! — мичман Лесовский торчал у края окопа, прислушиваясь к крикам и стараясь сквозь гром выстрелов хоть что-то разобрать. — По центру!
— Хорошо, — Ильинский, послушав обсуждения в штабе, преисполнился веры в наш успех. — Значит, англичане не решились растягивать силы до деревни Тарханлар. И правильно, тогда бы у них совсем глубины строя не было! А по центру — мы их встретим!
Следующие полчаса мы снова слышали только звуки отдельных выстрелов. Кажется, это сошлись застрельщики с каждой из сторон. Я, если честно, в будущем пару раз читал, что в это время ходили лишь строем, но нет. Сам видел, а потом и вспомнил, как Семеныч рассказывал, что даже в армейском уставе времен Николая Первого было три вида построений. Колонны — походный или для удара в штыковую. Линиями — для стрельбы. И, наконец, россыпью…
Учитывая опасность артиллерии, я бы только так пускал пехоту в бой, но вот местные генералы больше верили в силу залпа и мощь штыкового удара. Возможно, у них были и другие резоны, но кто же станет рассказывать об этом обычному поручику…[2] К выстрелам добавился грохот пушек, и я не выдержал. Окопы — это хорошо, но надо хотя бы понимать, что творится на поле боя.
— Я наверх, — предупредил я остальных. — Вы — сидите тут до команды, это приказ! Если меня убьют, опять же поднимается только один, остальные ждут на месте. Всем понятно?
Кажется, слова про мою смерть получились довольно удачными. Матросы поняли, что это не глупое геройство — тут бы у меня разом нашлись толпы конкурентов — а действительно разведка для оценки ситуации.
Выбравшись из окопа, я, ни капли не смущаясь, ползком добрался до ближайшего холма и как раз увидел первый переломный момент боя. Французские дивизии заметили, как Боске закрепился на мысе возле бывшей татарской крепости, и ушли в его сторону, зажимая идущий им навстречу Минский полк. Довольно быстро шли, быстрее наших… Кажется, не все понимали, но от скорости сейчас очень много зависело. Если наши успеют раньше, то сбросят Боске с холма и займут выгодную позицию. Если же французы, то уже они станут стрелять по нам сверху-вниз, и ни о каком возврате позиций можно будет и не мечтать.
Впрочем, не французы сейчас были нашей проблемой. Прямо по центру фронта пробивалась английская дивизия Кондрингтона. Пушки били по ним прямой наводкой картечью, и, наверно, так могло бы продолжаться вечность, если бы не штуцерники. Нет, энфилды не стреляли дальше наших пушек, как писали некоторые источники в будущем. Но под прикрытием каменных заборов стрелки подобрались на дистанцию огня и начали выбивать прислугу орудий. Наши отвечали, но враг уже нащупал, куда давить.
Воспользовавшись ослаблением огня, прямо по телам своих товарищей через Альму перебралось сразу несколько дивизий противника, повернув в сторону правого фланга. Прикрывающий это направление Казанский полк пошел вперед. Прямо в колоннах! Мне захотелось выругаться, глядя, как чужие пули выбивают из стройных рядов одно тело за другим, а они все шли и шли. Первый ответный залп… Поле заволокло дымом, и, когда его сдуло, я увидел сотни лежащих без движения английских тел. Все-таки слаженный залп — это тоже сила.
