В тени Алтополиса (СИ) - Углов Артем

- Ладно, пошли, - вздохнул я.

Но Гринька против ожидания остался стоять на месте.

- Ты чего?

- А сам чего? - на лице приятеля появилось выражение обиды. – За дурочка держишь или решил в легкую с темы соскочить?

- Да объясни ты толком, что не так?

- Сколько сейчас времени?

Я посмотрел на горящие огоньки окон, на рабочий люд, идущий сплошной волной со стороны железнодорожной станции.

- Начало девятого.

- А авторитетные на хазе когда появляются?

- Ближе к ночи.

- Во-от, - протянул Гринька, - значит после захода и пойдем.

- А мамка-то отпустит? – не удержался я от подначки.

Приятель мигом насупился.

- Твое дело прийти после двенадцати, а вопрос с матерью как-нибудь решу.

Прошлый раз, когда Гринька сбежал из дома, случился скандал. Отец выпорол провинившегося отпрыска сапожным ремнем, да так сильно, что бедолага пару дней спокойно сидеть не мог. Все стонал и охал, поправляя портки, из-под которых несло аптекарской мазью.

Интересно, что приключится на сей раз: отцовский ремень или Гринькина удача?

В положенный срок я явился под окна и принялся швыряться камешками. Через полминуты деревянная рама заскрипела и в темном проеме показался Гринька. Ох, до чего же неловок он был. Вроде этаж невысокий, и делов-то – повиснуть на карнизе, да спрыгнуть вниз. Но приятель даже здесь умудрился нашуметь. Зацепился полой пальто за ручку и едва не разбил стекло. Потом принялся хвататься за проржавевший от времени подоконник. Железяка дребезжала, словно по ней колотило градом, а Гринька все медлил.

И тут в проеме показалась копна рыжих волос.

- Куда собрался? - веселым голосом поинтересовалась она. - Немедленно возвращайся, иначе тятю позову.

Кажется, это была Олька… а может Катька. Для меня все они были на одно лицо: рыжие, конопатые, с неизменно шкодливым выражением. Готовые на любую пакость – нет, не из вредности, а из одного лишь им известного веселья.

Я это понимал, понимал и Гринька, отчаянно вцепившийся в подоконник. Короткие ноги приятеля болтались в воздухе, пытаясь нащупать твердую почву, до которой еще лететь и лететь, почитай, весь первый этаж.

- Я леденец куплю, - просипел он напряжения.

- И мне, и мне, - в открытом окне появилась вторая мордашка.

- А мне заколку, - возразила первая.

- И мне, и мне… Я тоже хочу заколку.

- Куплю, - просипел бедный Гринька.

- Обещаешь?

Гринька не успел ответить. Пальцы разжались, и он кулем рухнул вниз, так что даже у меня в сердце екнуло. А неугомонные сестрицы продолжали тарахтеть:

- И без заколки не возвращайся, иначе все матери расскажем… И без леденцов тоже.

Тень поднялась с раскисшей от бесконечных дождей почвы и захромала в мою сторону. Приятель выглядел не лучшим образом, весь перепачканный и поникший. При падении он умудрился впечататься лицом в грязь и теперь выглядел чумазым, как настоящая негра из Фавел.

- Может ну его? – предложил я.

Но приятель лишь покачал головой. Обтер рукавом грязь и упрямо заявил:

- Веди.

И я повел.

Многие считали время после заката самым опасным. Как будто днем убивали меньше… Нет, если шляться по отстойникам в поисках приключений, то можно и нарваться. Особенно нацепив наряд побогаче, демонстрировать всем желающим кошель с деньгой.

Мы с Гринькой по местным меркам не котировались. Считались обсосами – уличной шпаной, с которой и взять-то нечего окромя вшей. Чего нам опасаться, если только окосевших в конец пьянчуг, способных зашибить любого в хмельном угаре.

Днем вся трущобная грязь выставлялась наружу - без стеснения и прикрас. Не нужно было обладать острым зрением, чтобы разглядеть валяющийся под ногами мусор, покрытые слоем жира окна, потрескавшиеся стены домов. Угрюмые лица прохожих источали глухое равнодушие и усталость, а порою раздражение и злость. Но то днем… С заходом солнца картина мира преображалась. Ночной полог окутывал поселок, что хиджаб изрытое язвами лицо. Исчезала грязь, а следом за ней обыватели. На смену дневной суете приходила тишина, перемежаемая далеким собачим лаем.

Темнота в этом месте никогда не бывала абсолютной. Свет лился из окон сгрудившихся домов. Моргал и потрескивал в чудом уцелевших плафонах. Множество луж отражало звезды и серебристую плошку луны. А когда небо затягивало тучами, на выручку приходил город. Гигантский мегаполис излучал такое количество света, что полыхающие отсветы были видны на многие километры вокруг. Дед Пахом называл их еще зарницами.

Порою казалось, что до ушей доносился шум далеких улиц, проносящихся мимо машин и поющих рекламных стендов. И тогда я не выдерживал - забирался на крышу, чтобы полюбоваться горящими небоскребами. Посмотреть на перемигивающиеся огоньками шпили, на блуждающие в ночи лучи прожекторов. Я бы и сегодня так сделал, но из-за неугомонного Гриньки был вынужден поменять планы. Пришлось тащиться через три улицы в сторону Токарного переулка. К большому дому с черепичной крышей, от которого знающие люди старались держаться подальше.

Стригуны любили проводить здесь свободное время: пили водку, играли в бильярд, лапали женщин. И что самое удивительное, вели себя скромно: по соседним окнам не шмаляли, бутылками не кидались, хотя могли…

Я однажды подглядывал за ними, притаившись на крыше напротив. Обыкновенные бухающие мужики. И чего такого особенного хотел узреть Гриня? Красивую картинку из сериала про благородных бандитов? Я еще понимаю, когда в эту ерунду верят городские барышни, но Гриня-то местный? Он же видел расписных каждый день. О да, иногда те могли поиграть в благородство. Помочь отстроить жилье после пожара, докупить парты в местную школу или прилюдно наказать педофила, да так что от последнего мокрого места не останется. Стригуны любили устраивать публичные акции. А еще они обирали до нитки простых обывателей. Калечили должников, запугивали строптивых торговцев и учили уму разуму особо борзых, ну или тех, кто просто не понравился.

«Учиняют беспредел, но в рамках», - однажды изрек дед Пахом, и я был с ним полностью согласен.

Первую часть пути мы проплутали по закоулкам, а потом поднялись наверх. Дома в трущобах прижимались друг к другу тесно, поэтому оставшуюся часть пути можно было проделать по крышам. Тут главное ногу не подвернуть и не сверзиться вниз, приняв черноту за черепицу.

Когда до места назначения оставалось пару домов, я велел приятелю не шуметь. Перелез через бортик и принялся красться вперед: шаг за шагом, вглядываясь в мелькающие впереди тени. Прошлый раз стригуны разместили капканы и выставили посты охраны, так что я чудом избежал проблем. Не хотелось снова испытывать удачу, особенно имея за спиной неуклюжего товарища.

Я проверял каждый шаг, а последние метры и вовсе прополз на пузе. Уткнулся в пахнущий сыростью бортик и затих, вслушиваясь в окружающие звуки. Рядом засопел недовольный Гринька. Он уже успел пожаловаться на лужи, и что мамка непременно заругает за грязные разводы на куртке. А я предупреждал… нечего было наряжаться.

Секунды медленно бежали в тишине. До ушей долетели глухие удары бильярдных шаров… взрыв женского смеха.

- Ну чего там? – не выдержал Гринька.

Я прицыкнул на неугомонного товарища и осторожно поднял голову. Ровно настолько, чтобы оглядеться вокруг.

В доме с красной крышей горели окна. Редкие фонари освещали парковку, заставленную машинами. Их оказалось слишком много, а значит у стригунов сегодня гости. Важного статуса, если озаботились заказать девочек из Желтых Фонарей. Я увидел Яго – молчаливого вышибалу мадам Камиллы. Это был раздувшийся от мышц мулат, рожденный на задворках Фавел. Обыкновенно он сопровождал девочек на выезд, следя за тем, чтобы охваченный возбуждением клиент не попортил товар. Вот и сейчас Яго дежурил, прислонившись к кузову машины. Интересно, если одному из стригунов вздумается тушить окурки о нежную кожу девиц, он вмешается?