Сергей Голосовский - Апокриф от соседа
Никогда не забыть мне эти слова твои, Ицхак, истинности они абсолютной. Лишь вернувшись на родину из Рима правой рукой наместника, лишь обретя ничтожную людскую власть, хотя поверь мне, Ицхак, моя тайная власть в Иерусалиме выше власти Ирода, лишь тогда понял я эту мысль твою до конца. И понял, что хотя бы еще и потому не придет к нам мессия, что не может объявить себя и обозначить себя ничем, никаким чудом, ибо величайшее чудо Господне в том, что не бывает чудес в мире его, ибо прочие чудеса заключались бы в попрании закона Господнего. И, поняв сие, перестал ждать мессию Йоханан, но стал ждать смерти, ухода в пустоту и вечность, — кашель опять перебил его. — Но напрасно, выходит, я разуверился, Ицхак. Три года назад узнал я, что идет мессия, да не один идет этот фантазер-оборванец, а с учениками-апостолами, а среди них, как узнал я сейчас, и сам племянник мудрого моего Ицхака. Не думай, Ицхак, я не счел, разумеется, что сбылась детская мечта моя; об этом я уже сейчас все сказал.
Но, может, сбудется другая мечта моя, мелкая и ничтожная для дел Господних, но великая для дел государственных. Ведь я государственный человек, Ицхак, — я чиновник великого Рима. Человек — это раб, Ицхак, и надо его как раба держать в повиновении. Но тяжко это, безмерные силы уходят на это. Простой пример — рабы в поле. Их стерегут стражники с копьями и мечами. Но уже два раба с серпами сильнее одного стражника с мечом. Значит, на каждого работающего раба нужен один раб стерегущий. Это так или почти так, и это невыносимое бремя для государства. А друг и учитель племянника твоего принесет каждому рабу стражника в собственной душе его. Нравственные постулаты веры не будут доступны людям, они не способны верить в добро и внимать совести, но покорность и вечная боязнь ада — это великое благо для общества, и Ешуа может доставить нам это благо! И за это даже я готов буду почитать его за Бога истинного, после того, как он навеки покинет нас ничтожных, разумеется!
Во взгляде Ицхака смешивались жалость и отвращение, но голос его был спокоен.
— Я догадывался о том, что ты сейчас поведал мне, Йоханан, я слишком хорошо знаю тебя, да. Но ты так и не выслушал меня, хоть сам же и торопил. Ты слишком привык слушать лишь себя, советник Пилата по еврейским делам.
— Ах, да! Ты пришел о чем-то просить меня, Ицхак. Я слушаю и постараюсь не перебивать тебя. Говори.
— Ты хочешь уничтожить Ешуа и его апостолов, я прав, Йоханан?
— Место Бога на небесах, Ицхак. Чувствую я, что скоро призовет Сына человеческого Отец его небесный. А апостолы его пусть ходят по Земле и разносят благую весть о приближении Царствия небесного. Мне не нужна жизнь твоего племянника, Ицхак.
— Не губи и Ешуа, Йоханан!
— Как понимать эту просьбу, Ицхак? Уж не появился ли у Христа тринадцатый апостол — апостол Ицхак? — Йоханан мрачно рассмеялся. — Или ты просто от доброты сердечной просишь? Я сказал — племянника твоего не трону, а Ешуа уже подошел к пределу своему. Все, что мог, он для нас уже сделал, больше незачем ему мутить народ. Его жизнь теперь уже наше достояние, и мы будем писать, и переписывать ее заново! — Йоханан показал на кипу листов на столе. — Впрочем, тут я лишь придал некий порядок тем слухам и легендам, что собрали мои люди. Надеюсь, конечно, что старый раби понимает: ни одно слово, сказанное мной в этих стенах, не должно повториться нигде и никогда. Я не хочу, чтобы мудрый Ицхак заплатил жизнью за мою откровенность.
— Не губи Ешуа, Йоханан!
— Он должен исчезнуть! Ему пора!
— Он исчезнет. Но если это сделаю я, то ты сможешь пытаться продолжить свою игру, сказав, что Иисус Христос вместе со своими двенадцатью апостолами вознесся, и все они исчезли в далях небесных. Сделай так, чтобы он смог выйти из городских ворот. Дальше все сделаю я. А тебе останется лишь последним великим чудом закончить книгу жития Христова, да.
— А если я скажу «нет»?
— Тогда ты будешь проклят религией, которую сам создаешь, или будешь предан забвению. А ведь это ужасно для любого держателя власти, я прав, Йоханан? Да и кто знает, что все-таки ждет нас за гробом, Йоханан, скоро ждет. Может, если послушаешь меня и не свершишь этой злой казни, тебе легче будет там, Йоханан, душе твоей будет легче, да.
— Согласен, Ицхак! Но и ты исчезни вместе с ними. Завтра к полудню, чтобы никого из вас уже не было в городе! — с этими словами Йоханан вынул из-за пазухи мешочек с деньгами. — Держи, Ицхак. Передай их Ешуа через своего племянника. Пусть приоденет свое стадо — уж очень примелькались их лохмотья в Иудее. Прощай навсегда, старик. Ступай!
Ицхак взял деньги и пошел к выходу. Уже в дверях он, обернувшись, произнес:
— Я возьму у тебя эти деньги, Йоханан. Ты до сих пор не отдал мне то серебро, что я дал тебе, когда ты собрался ехать в Рим без гроша за душой.
— Стой! — словно вспомнив о чем-то главном, вскричал Йоханан. — Твой племянник такой же остолоп, как и все остальные ловцы человеков? Он верит в божественность своего пастыря, как и прочие апостолы? А, Ицхак?
— Он умный человек, он друг Ешуа, он не придумывает себе никаких глупостей. Ему это не нужно, Йоханан.
— Иди! — Йоханан тяжелым взглядом проводил бывшего друга и закрыл глаза.
Минуту спустя стражник почему-то без доклада пропустил в комнату тучного бородатого человека. Это был муж той несчастной, которую хотели по его же наущению побить камнями на площади. Запыхавшийся толстяк немедля повалился ниц перед одром Йоханана.
— В чем дело, Анания? — раздраженно спросил Йоханан.
— Я выследил Ешуа, того, что бунтовал в храме!
— И, помнится, перевернул стол с твоим говенным товаром? — иронично отозвался Йоханан. — Ты жаждешь мщения, убогий ублюдок?
— Ты же сам велел мне найти его, о, господин! И я два дня назад его выследил…
— Он отобрал у тебя жену, которую ты хотел убить за то, что сам перестал быть мужчиной, впрочем, ты никогда им, наверное, и не был, жалкий придаток собственных гениталий.
— От тебя ничего не скрыть, о, господин!
— И не пытайся, Анания!
— Он поселился со всеми своими учениками у моего знакомого — его зовут Осия, он тоже служит тебе.
— И баба твоя тоже там, а? — грубо засмеялся Йоханан. — Почему ты только сегодня пришел ко мне?
— Раньше к тебе не пускали. Говорили, что ты болен и не примешь меня. А вчера вечером мой сын проследил — Ешуа с Юдой ходили вдвоем к некоему Ицхаку, известному как…
— Знаю! И что из этого?
— Осия говорит, что Ешуа после этого сошел с ума. Вернулись они поздно, а перед тем пришел туда последний ученик — Фома, и собралось их тринадцать, вместе с Ешуа, и четырнадцатая — моя жена, чтоб ей пусто было, о, господин мой, Йоханан! Ешуа попросил Осию освободить им до утра одну комнату в доме и оставить его с учениками. Комнату Осия освободил, а сам из другой комнаты слышал весь разговор. «Втолковывайте людям, — требовал Ешуа от апостолов, — что не Бог я вовсе, а те из вас, кто называет меня Сыном Божьим, чтобы, сославшись на Высшего Судию, призвать народ к добру, понять должны, что такая ложь — во зло». Плакал он, у всех учеников за что-то прощения просил, а Юда Искариот утешал его, а ученикам говорил, что это он, Юда, во всем повинен, еще говорил, что теперь надо возвращаться к своим делам — сеять хлеб, растить детей и в простой жизни светить людям добром, учить их своим примером. Вот так, Йоханан, господин мой…
— И что теперь?
— Ешуа бродит повсюду, как помешанный, бормочет что-то про себя, решает, наверное, что делать дальше. Юда почти все время рядом с ним. Апостолы шепчутся, разойдутся, наверное, скоро кто куда… Если мы не схватим его сейчас, о, господин, то… проиграем…
Йоханан мрачно усмехнулся себе и своим мыслям: «Да, видно не спасти мне, Ицхак, свою бессмертную душу. И тебя мне уже не спасти, Ицхак! Жаль, что опоздал ты». И уже твердо обратился к Анании:
— Прекрати свое нытье и запомни: советник римского наместника в Ерушалаиме никогда ни во что не играет, а тем более не проигрывает. Слушай же меня. Все надо делать быстро, пока весть об отречении Иисуса не дошла до народа. Возьмешь отсюда десять стражников; дождавшись, когда Ешуа окажется один хоть на минуту, схватите его и доставите в тюремный подвал прокуратора; следи, чтобы Синедрион не прознал о том и не затребовал доказательств вины. Крест избавит Иисуса Христа от всех вопросов. Сегодня же должен сгореть дом старого Ицхака со всеми, кто в нем живет, повторяю, со всеми. Соседям Ицхака заплатишь столько, сколько посчитаешь нужным, чтобы под страхом ужасной смерти они запомнили: на месте того дома никто никогда не жил, и никакого Ицхака они знать не знали и ведать не ведали. Ицхак должен быть вычеркнут из жизни, из памяти живущих и их потомков. Ученикам Ешуа внуши, что их домыслы о божественности Ешуа есть истина, а то, что учитель их отрицал это, — не что иное, как последнее искушение, последняя проверка твердости их веры. Скажешь им, что Христос вознесся на небо по прошествии трех суток со дня казни, а стражники пусть позаботятся о том, чтобы гроб, в который положат Ешуа после снятия с креста, через три дня был пуст. После того апостолы должны разойтись по дорогам и нести в мир благую весть о приходе мессии и о великом чуде воскрешения.
