Борис Чурин - Ангел Господень
— Юра, а что случилось?
— Ты о чем? — Колотов растерянно пожал плечами.
— Что с тобой произошло? Ты весь светишься изнутри. Словно тебе Нобелевскую премию присудили. Вон, в глазах огонь пионерский горит.
— Так я же тебе говорил: с выпивкой завязал.
— Неет, — покачал головой Генка, — тут что-то другое. Ты случаем не влюбился?
В следующую секунду Юрий Николаевич почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Дыхание перехватило, а меж лопаток выступил холодный пот.
— Нет! Нет! — яростно замотал он головой, — конечно, нет!
— Чего ты так испугался? — изумился завлаб, — нет, так и нет.
Он схватил Колотова за руку и потянул к столу.
— Садись, я тебе наши последние новости поведаю.
Из здания института Колотов вышел, когда уже стемнело. За это время он успел узнать последние институтские новости, написать заявление о приеме на работу, а главное, докончить пояснительную записку по экспертной оценки прибора УТ-2. Пока находился в институте, ни о чем, кроме работы, думать не мог. Сейчас же, шагая к остановке автобуса, Юрий Николаевич вспомнил Генкины слова, брошенные им в первую минуту их встречи.
— Нет! — как и тогда, в кабинете начальника, затряс головой Юрий Николаевич, — этого не может быть! Да, она хорошая, добрая, отзывчивая. Но ведь она некрасива! Она уродлива! Никакой любви быть не может! Не может!
Выйдя из автобуса и перейдя дорогу, Колотов через двор направился к своему дому. На детской площадке, как обычно в вечернее время, собралась пьяная компания. Слышались ругань и раскатистый смех. Один из голосов показался Юрию Николаевичу знакомым.
— Бля буду, это он! Он, я вам говорю! — вопил мужик, — это он меня тогда в ухо еб — л!
Колотов узнал этот голос. Принадлежал он Вериному должнику, Аркашке Горбушину. Юрий Николаевич невольно ускорил шаг.
— Стой! — зарычал Аркашка, — стой, падла!
За спиной Колотова послышался топот ног.
— Бежать? — промелькнул в голове ученого вполне уместный вопрос, — а если Вера, по обыкновению, дожидаясь меня, смотрит в окно? Я что же, у нее на глазах, как последний трус, стану удирать от кого-то подонка? Нет!
Колотов остановился и резко развернулся. К нему бежали двое: Горбушин и долговязый мужик в мятом пиджаке и кепке, сдвинутой на бикрень.
— Чо, со страха обосрался? — Аркашка остановился в двух шагах от Колотова, — бежал аж пятки сверкали.
Юрий Николаевич молча смотрел Горбушину в глаза.
— Поговорим? — тот придвинулся ближе к Колотову. На Юрия Николаевича пахнуло уже забытым запахом перегара.
— О чем? — сквозь зубы процедил Колотов.
— А вот о чем.
Аркашкин кулак взметнулся вверх, нацеливаясь Юрию Николаевичу в лицо. Колотов резко наклонился влево, одновременно выбрасывая правую руку вперед. Его кулак встретился с подбородком противника. Горбушин качнулся всем телом назад, но в следующую секунду, взревев как раненный буйвол, кинулся на Колотова, выставив вперед руки. Не растерявшись, Юрий Николаевич, как заправский тореадор, сделал шаг в сторону и уже занес руку для удара в многострадальное Аркашкино ухо, как вдруг почувствовал резкую, пронизывающую боль под левой лопаткой. Перед глазами поплыли яркие, неразборчивые картинки. В висках застучало так, словно по ним били тяжелым молотком. Потом все неожиданно стихло, и Юрий Николаевич ясно услышал Аркашкин голос:
— Ты чо, Штырь, ох-ел?! Ты чего натворил?! Ты же замочил его!
г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова
Пандера достал из печи готовую посуду, три горшка и чашу, и поставил их на стол остывать. В корыте лежал замес для следующей партии посуды, но горшочник не спешил приступать к работе. Он прошел в дальний угол мастерской, опустился на табурет и, подперев голову руками, погрузился в размышления, которые не давали ему покоя вот уже третий день к ряду.
Три дня назад, при последнем свидании, Мария сообщила Пандере о своей беременности. Новость эта заставила горшочника застыть в оцепенении. Долгое время он молча таращил на молодую женщину полные ужаса глаза.
— Что теперь делать? — спросила Мария чуть слышно.
«Что делать?» Именно этот вопрос постоянно мучил горшочника на протяжении последних трех дней. «Что делать?» — спрашивал он себя и не находил ответа.
Около года назад Пандера случайно встретил Марию на рынке. Конечно, он и раньше видел девушку, но не обращал на нее особого внимания. В этот раз все было иначе. Взгляд бездонных карих глаз, разлет густых бровей, подобных крыльям птицы, милое очертание алых губ девушки поразили молодого (Пандере недавно исполнилось двадцать пять) человека, словно удар молнии. Подобно зомби, не отдавая отчета в своих действиях, он брел по рынку за Марией и не сводил с нее глаз. Вскоре девушка заметила внимание со стороны горшочника. Она улыбнулась ему краем губ и тут же низко склонила голову. Потом к Марии подошла ее мать, и они покинули рынок.
Остаток того дня Пандера провел как в бреду. Ни есть, ни пить он не мог. Работа валилась из рук. Ночь он провел без сна, мечась по постели, словно в предсмертной агонии. На следующее утро горшочник отправился к старому шадхану, свату. Старик жил в соседнем доме, через забор от Пандеры и знал молодого человека с раннего детства.
Лишь справившись о здоровье старца, горшочник тут же объяснил причину своего визита. Шадхан слушал молодого человека молча, слегка покачивая головой.
— Я прошу тебя сегодня же сходить к торговцу Исааку и сосватать за меня его дочь Марию, — закончил свою речь Пандера.
Шадхан продолжал молчать, внимательно рассматривая носки своих ног. Наконец, он поднял голову и неожиданно спросил:
— Известна ли тебе притча о римской матроне?
Пандера в растерянности замотал головой.
— Римская матрона, — начал старец тихим голосом, — пришла к рабби и спросила: за сколько дней Бог создал мир?
— За шесть, — ответил рабби.
— А чем Бог занимается с тех пор? — последовал новый вопрос.
— Он заключает браки, — не задумываясь, ответил рабби.
Старый шадхан улыбнулся.
— Если ты полюбил девушку и, даже если девушка ответила тебе взаимным чувством, это отнюдь не означает, что ваш брак будет счастливым и прочным. Счастливые браки вершатся Богом и мы, шадханы, призваны доносить до людей Господни решения. Всевышний указывает нам, которая из женщин должна стать женой данного мужчины и, наоборот, который из мужчин должен стать мужем данной женщины.
— Послушай, старик, — Пандера схватил шадхана за руку, — но ведь возможно, Мария — именно та женщина, которая предназначена мне Богом. Умоляю тебя, спроси его об этом.
Вновь улыбка осветила лицо старца.
— Хорошо, — кивнул он головой, — я выполню твою просьбу. Я знаю торговца Исаака и знаю его дочь. Я спрошу мнение Всевышнего о вашем браке, но предупреждаю: в Назарете и его окрестностях много невест, а потому шансов, что выбор Господа падет на Марию ничтожно мал. А сейчас выйди во двор, — шадхан указал молодому человеку на дверь, — и подожди меня там. Разговаривать с Богом я должен в одиночестве.
Время тянулось неимоверно медленно. Пандера сделал уже более трехсот шагов по периметру двора (точное число шагов он не знал, поскольку однажды, услышав громкое восклицание шадхана, сбился со счета), а хозяин дома по-прежнему оставался внутри помещения. Солнце стало припекать, и горшочник почувствовал, что исподняя одежда на спине уже пропиталась потом. Он зашел под навес и огляделся по сторонам, выискивая место, где ему можно было бы присесть.
— Пандера, — услышал он вдруг за спиной слабый голос.
Молодой человек вздрогнул и оглянулся. Хозяин дома медленной, шаркающей походкой приближался к нему.
— Возрадуйся, Пандера! — старик подошел к горшочнику и положил руку ему на плечо. Глаза его светились загадочным блеском, — свершилось чудо! Я перебрал более трех десятков известных мне девиц в Назарете и окрестных деревнях, и Господь указал мне на ту, которую ты любишь! Возрадуйся, Пандера! Мария станет твоей женой! Сегодня вечером я пойду к торговцу Исааку и посватаю тебя к его дочери. Завтра утром приходи ко мне. Будем готовиться к свадьбе, мой мальчик!
На следующее утро, лишь только зарозовело небо на востоке, Пандера уже стоял подле глинобидного забора, разделяющего его двор с двором шадхана, и внимательно прислушивался к тому, что происходит в доме соседа. Едва заслышав голос старца, горшочник со всех ног бросился со двора и через несколько мгновений предстал перед шадханом. Старец встретил его угрюмым взглядом.
— Этот Исаак — паршивая свинья, — прорычал он, — вонючий шакал, верблюд облезлый!
— Что случилось, старик?! — голос Пандеры задрожал в предчувствии беды.
— Он презрел наши обычаи! — продолжал рычать шадхан, — он презрел волю Господа! За это ему вечно гореть в Геенне огненной!
