August Flieger - Чужой 1917 год
Означенный ротный — расфуфыренный польский индюк (хотя надо признать индюк — бойцовый), усвистал куда-то в тыл — 'по бабам', оставив младшего офицера (то есть — меня любимого) на хозяйстве.
И вообще, мой 'тройной Казимирский' считает, что занятия с личным составом, хозяйственная канитель и прочая проза военной службы — это ниже его достоинства. Даже ротную кассу мне отдал — ибо на то и есть младшие офицеры, чтоб начальство не обременяло себя рутиной.
Вот и сижу — мучаюсь. Занимаюсь, так сказать, распределением материальных благ.
По правде сказать, я этим не один занимаюсь. Рядом со мной примостился ротный фельдфебель — Кузьма Акимыч Лиходеев. Замечательный дядька годков под сорок. Крепкий, почти квадратный, с шикарными 'тараканьми' усами на добром улыбчивом лице. Солдаты его уважают и обожают — у него и по службе не забалуешь и по жизни не пропадешь.
Тут же, прямо на земле, расположились четверо взводных унтеров. А за моей спиной маячит ротный каптенармус — унтер-офицер Копейкин, которого на эту должность выбрали за одну только фамилию и по местному обыкновению зовут 'артельщиком'.
Спрашивается, зачем для раздачи денег созывать такой консилиум?
А это и есть, та самая вышеупомянутая проза военной службы. Жалование одного солдата — 2 рубля с копейками. А ведь еще есть ефрейторы, унтера. И у всех выплаты тоже — с копейками. Проблема в том, что полковой казначей выдает деньги на всю роту скопом и в основном ассигнациями. Вот и получается, что есть купюры по рублю, трешки, пятерки и десятки (а то и четвертной дадут). Мелочи же — кот наплакал, и ту приходится выцарапывать с боем.
Выходит, что деньги надо раздавать 'артельно', то есть на несколько солдат общая сумма. Сиди теперь и решай, а как самый образованный еще и высчитывай — кому сколько.
Бяда…
— Филимон, — это я Копейкину. — Сколько ты там мелкой деньги припас?
— Чятыре целковых да тридцать одну копеечку, вашбродь!!!
— Молодец! Тащи все сюда! Делить будем.
* * *
Полк уже некоторое время стоит в тылу и активно пополняется и снаряжается.
Чего-то ждем.
Чего ждем — никому не известно, но всем понятно.
А по значительной концентрации в округе других воинских частей, понятно особенно — скоро наступление. Опять же распутица прошла. Здесь — в северной Польше, на границе мазурских болот, это немаловажный фактор.
Так что попал я — удачно, есть время осмотреться и втянуться.
Мое прибытие к месту службы прошло без особой помпы.
Представился командиру батальона — высокому флегматичному блондину. Он пораспрашивал меня о моем военном и гражданском образовании. Поинтересовался, не сын ли я Александра Николаевича фон Аша. Спрашивал, где мы жили в Москве и тому подобную ерунду.
Тем временем появился мой непосредственный начальник — поручик Казимир Казимирский. Высокий, как все гренадерские офицеры, темноволосый, с ухоженными и напомаженными усиками на породистой шляхетской физиономии. Наперекор уставу он носил при полевой форме золотые галунные погоны, белые перчатки и шпоры на высоких кавалерийских сапогах. Форма, сшитая из дорогого сукна, сидела на нем безукоризненно.
В общем 'франт шел по бульвару из театра…'
В процессе дальнейшего общения, мне было сообщено, что я принимаю должность младшего офицера 10-й роты прославленного (георгиевские ленты, георгиевские трубы и какие-то непонятные 'мальтийские знамена') 8-го Московского гренадерского полка и, типа, должен соответствовать.
Я сделал вид что проникся.
После чего мы с Казимирским отбыли в роту.
Уже в полной темноте солдаты, под руководством каптера поставили мне палатку, в которую я и завалился спать, укутавшись в шинель.
Проспал до подъема, мертвецким сном без сновидений.
* * *
— Следующий. Подходи! — гаркает Лиходеев.
— Так. — Я сверяюсь со списком, — Четвертый взвод! Акимкин, Белов, Воскресеньев и Гусев! Вот вам записка кому сколько причитается. Кому деньги давать?
— Акимкину!
— Получай. — Отсчитываю положенное. В ведомости (в трех экземплярах под копирку), чернильным карандашом, напротив означенных фамилий ставлю 'галки'.
— Дальше.
— Следующий. Подходи! — вновь орет над ухом ротный фельдфебель.
И вот так полдня до самого обеда.
2Последние несколько дней я нахожусь в состоянии перманентного шока. Причем, только я отхожу от шока по одному поводу, как тут же появляется новый.
Источники непрерывного напряжения моей нервной системы два, причем равноценных.
Во первых, я в шоке от необходимости управлять ротой. Учитывая, что прежде я ничем крупнее отделения морпехов не командовал, а тут считай две с половиной сотни подчиненных.
Сами понимаете.
Конечно, Лиходеев мне здорово помогает — золото, а не мужик. Но все равно — тяжко.
Во вторых, 'неизвестно-какой-хренов' шок (нет у меня подходящего термина), от несоответствия местного окружения моим представлениям о данном времени, почерпнутым из исторических книг и мемуаров. Почти каждый день сталкиваюсь с чем-то, чего в привычном мне варианте истории не было, и быть не могло.
Например, в первый же день ротный каптенармус Копейкин вручил мне казенный противогаз и каску. Противогаз, как противогаз — что-то подобное я видел на картинках и старых фотографиях. А вот каска сразила меня наповал. Вместо привычного 'Русского Адриана', у меня в руках оказалось нечто, весьма напоминающее 'Стальной шлем РККА образца 1936 года', виденный мною в музее, только гораздо менее 'ушастый' и с имперским гербом на лобной части.
И это только цветочки.
На утреннем построении роты, когда поручик Казимирский любезно представил меня личному составу, меня ожидал новый удар судьбы. Морально я был к этому готов — модернизированный 'Наган' и штатный 'Браунинг' уже дали какое-то представление об уровне вооружений. Но оружие доблестных московских гренадер превзошло все мои ожидания.
'Единый трехлинейный карабин образца 1907 года' — модернизированная 'мосинка'. Укороченный ствол, новая более удобная форма ложа и приклада, рукоять затвора загнутая к низу, на курковой части затвора — кольцевой прицел, как у английского 'Ли-Энфилда'. В придачу — ножевой штык с 'десятидюймовым' клинком. В общем — венец эволюции.
В каждом взводе по ручному пулемету. 'Ружье-пулемет системы Бертье-Федорова образца 1914 года' — со складными сошками под стволом и вертикальным рожком магазина сверху. Сделано грубовато, но в целом неплохо.
Кое-кто из солдат вооружен дробовиками. Обладатели 'Траншейного Ружья Браунинга модели 1905 года', выделяются 'охотничьими' патронташами крест-накрест, дополнительной гранатной сумкой и кинжалом-бебутом — вместо штыка.
До нормативов образца 1945 года конечно далековато, но для 1917-го — мечта…
Может быть, я чего-то не понимаю, но по моему скромному мнению, подобный прорыв в организации армии и обеспечении ее вооружениями без какого-либо 'постороннего' вмешательства абсолютно НЕВОЗМОЖЕН. Даже учитывая ту самую 'роль личности в истории', которую у нас сыграл Николай II Кровавый, а здесь исполняет Александр IV Реформатор.
Я настолько погрузился в размышления по данному вопросу, что прослушал всю 'торжественную' речь командира роты и очнулся только после команды 'Разойдись'.
* * *
У меня появился ординарец.
Вообще-то в теории, у каждого офицера должен быть денщик — нестроевой солдат, который в атаки не ходит, а занимается хозяйством командира. Знаменитая военная реформа 1908 года, не перестающая меня удивлять, несколько урезала офицерские привилегии. Теперь денщик полагался не по званию, а по должности. Командиру роты — положено, а мне вот — не положено.
Поэтому у меня — ординарец.
Ординарца мне 'родил' Лиходеев, после того, как 'тройной Казимирский' приказал ему это сделать. Буквально так и сказал:
— Лиходеев, где хочешь, но роди господину прапорщику ординарца!!!
— Слушаюсь, вашбродь!!! — гаркнул бравый фельдфебель, и четко повернувшись через левое плечо, рысью унесся к палаткам личного состава — 'рожать'.
Через четверть часа он вернулся, притащив на буксире долговязого темноволосого парня с ухоженными маленькими усиками на курносом лице.
— Савва Мышкин Кондратьев сын! — отчеканил 'новорожденный' вытягиваясь передо мной во фрунт.
Родом Савва был из города Мышкина, ярославской губернии. С двенадцати лет в Москве. Сначала мальчиком в лавке, потом помощником приказчика. На ответственную должность был выбран Лиходеевым за сметливость, прошлые умения и добрый характер.
Хороший паренек. Мне — понравился.
3Командир батальона Иван Карлович Берг, приказал провести в ротах полевые занятия и стрельбы. Как мне потом шепнул подпоручик Литус — младший офицер 9-ой роты, обычно комбат так реагировал на какой либо непорядок по службе. В данном случае катализатором послужило то, что повозка с обедом из офицерской столовой опоздала на полчаса.
