Владислав Савин - Страна мечты
— Да, товарищ нарком — ответил я — даю слово офицера.
— Михаил Петрович, давайте без чинов — предложил Кузнецов.
— Почту за честь — ответил я.
— Михаил Петрович, я никогда не спрашивал Вас о своей дальнейшей судьбе, считая это неуместным, хотя, не стану скрывать, мне очень хочется это знать — не сочтите мои вопросы завуалированной попыткой узнать свое будущее — начал объяснять свою позицию Николай Герасимович — но, сейчас в верхах начались нехорошие шевеления, касающиеся послевоенного распределения средств между армией и флотом, поэтому я хочу спросить Вас прямо — что было с флотом после войны, в Вашем прошлом?
Я немного помедлил — говорить горькую правду о послевоенном погроме флота мне очень не хотелось, но лгать Николаю Герасимовичу, не отделявшему свою судьбу от судьбы нашего флота, вложившему в него свою душу, я не мог даже 'во спасение'.
— Будет плохо, Николай Герасимович — глядя ему в глаза, ответил я — подробностей я, честное слово, не знаю, но после войны была большая драка не просто за финансирование, столкнулись две концепции будущего флота — армейцы хотели видеть флот силой, обеспечивающей потребности армии, тогда как моряки выступали за флот — равноправную армии силу. Вы и Ваша команда выступали за строительство мощного, сбалансированного флота, со временем способного бросить вызов янки — армейцы же хотели, во — первых, поддержки приморского фланга армии, во — вторых, еще одну «Битву за Атлантику» силами подводных лодок, чтобы в будущей войне пресечь поступление американских подкреплений и снабжения в Западную Европу.
Сухопутчики победили — обеспечив и упразднение самостоятельного Наркомата ВМФ, и разгром флотских кадров, и фактическое замораживание строительства тяжелых надводных кораблей, классом выше легкого крейсера на полтора десятилетия — крайне однобокое развитие нашего флота, которое так и не удалось преодолеть, несмотря на все усилия Сергея Георгиевича Горшкова. Наш флот стал вторым в мире после американского, присутствуя во всех океанах — но мы так и не избавились от крена в сторону легких сил и подплава, единственный нормальный авианосец построили в самом конце советской эпохи, (кстати, его назвали в Вашу честь). А второй, однотипный ему, готовый на восемьдесят процентов, в 1991 продали за границу на слом — и по этой цене его купили китайцы, и собираются достраивать. Крейсера и эсминцы выходили недопустимо малыми сериями, отчасти из‑за того, что судостроительная промышленность срывала по срокам все программы ВМФ.
В 1947 году был неправедный «суд чести», именно что в кавычках, вошедший в историю как «Дело адмиралов» — где Вас, Галлера, Алафузова и Степанова, с подачи Булганина, обвинили в передаче союзникам данных по высотной парашютной торпеде, некоторым артиллерийским системам, картографической информации. Всех признали виновными, и дело передали в Военную коллегию Верховного Суда, где Вас понизили в звании до контр — адмирала, а остальным дали срока. Алафузову и Степанову Вы смогли немного помочь в 1951 году, добившись их перевода из одиночек в общие камеры, а Галлер умер в заключении в 1950 году.
— Михаил Петрович, очень деликатный вопрос — помолчав, спросил Кузнецов — поймите меня правильно, пожалуйста, — мне надо знать, кому я могу доверять — не для себя, для флота — кто предал?
Мне было трудно ответить на этот вопрос, очень уж это отдавало доносительством — но глядя в глаза Кузнецову, я понял, что он не лукавит. И будет стараться для флота — не для себя.
— Первоначальный донос написал каперанг Алферов — а топили Вас Абанькин, Левченко, Харламов под руководством старавшегося изо всех сил Кулакова.
Николая Герасимовича просто передернуло от брезгливости — и я его хорошо понимал, будучи наслышан еще от отца об исполнителях расправы. Кадры были один другого краше — Алферов, при несомненных послевоенных заслугах в создании атомного оружия, в 30–е увлеченно искал и находил «вредителей и врагов народа» на минно — торпедном производстве. Не замеченный в каких‑либо успехах во время войны Абанькин тем не менее получил орден Ушакова неизвестно за что — надо полагать, на суде он отрабатывал сию высокую награду. Харламов почти всю войну руководил нашей военно — морской миссией в Великобритании, так что объявить его английским шпионом было легче легкого — вот и доказывал свою лояльность предательством. Левченко, после сдачи Керчи, заработавший прозвище «подземный адмирал», едва спасенный Кузнецовым от расстрельной стенки, и «отличившийся» организацией и планированием десанта на остров Соммерс, — комментировать этот организм, «отблагодаривший» Кузнецова за спасение своей шкуры, мне просто не хотелось. Ну и главный инквизитор ВМФ Кулаков — в оценке этого деятеля батины сослуживцы придерживались редкого единодушия, искренне сожалея, что его никто не утопил в выгребной яме. К сожалению, таковы были реалии сталинской эпохи — мужество и самоотверженность, честность и порядочность тесно соседствовали с жестокостью и предательством, доносительством и мерзостью, зачастую тесно переплетаясь в непредставимых для человека другой эпохи сочетаниях.
— Михаил Петрович, а что, по Вашему мнению, надо сделать, чтобы избежать такого исхода нашего противостояния с армейцами? — спросил меня Кузнецов.
Нельзя сказать, что я был шокирован, услышав этот вопрос — я просто выпал из реальности, услышав такое; представить себе вариант, когда Кузнецов просит у меня совета, я не мог. Вообще. Никак. Это было невозможно — и точка.
— Не знаю, Николай Герасимович, честное слово — ответил я — понимаете, я всю жизнь был простым исполнителем, и не более того — я просто не умею интриговать, не мое это, поверьте; а уж интриги в таких сферах находятся на таком расстоянии от сферы моих знаний и умений. Честное слово, я просто не знаю, что тут можно сделать..
— И, все же, как бы Вы решали эту проблему, окажись Вы на моем месте, Михаил Петрович? — настойчиво спросил Кузнецов — поверьте, мной движет не досужее любопытство.
— Николай Герасимович, простите, пожалуйста, но я даже теоретически не могу оказаться на Вашем месте — искренне сказал я — уровень категорически, не мой.
— Сталин, не исключено, совсем иного мнения — прямо сказал мне нарком.
Наверно, мое лицо сказало Кузнецову все — и он начал объяснять мне текущие расклады.
В кратком изложении это выглядело так — Сталин давно мечтал об океанском, могущественном флоте, была у него такая «любимая игрушка», но, то у Советского Союза не было экономических возможностей для этого; то, появились экономические возможности, но не тянула промышленность, при этом вставшая насмерть, лишь бы не допустить заказов в Германии; то, как это было перед самой войной — появились деньги на то, чтобы заказать два современных линкора с 406–мм орудиями в США, но дело сорвалось из‑за 'морального эмбарго'.
— Когда я знакомился с документами, освещающими послевоенную кораблестроительную программу, у меня сложилось впечатление, что Сам был за масштабное военно — морское строительство — но стеной встали сухопутчики и летчики, которым требовалось коренное перевооружение на новую технику, вот все и спустили на тормозах — грустно сказал Кузнецов — ну а меня с товарищами скушали, чтобы не путался под ногами со своими авианосцами и тяжелыми крейсерами, провернув интригу, чтобы все это выглядело благопристойно. Возможно, что и оборонщики приняли участие — им хватало хлопот с новыми танками и самолетами, чтобы вешать на себя и новые корабли. Ну а Сталину приходится учитывать мнение и армейцев, и руководителей оборонки — тогда становится понятно, почему был такой состав обвиняемых по 'делу адмиралов' — Алафузов и Степанов, соответственно, создатель советской теории морской мощи, разумеется, в классическом варианте, и его 'правая рука', применительно к штабной работе; и Галлер — руководивший созданием наших кораблестроительных программ, и, куратор программ морского вооружения; в общем, выбили ключевые фигуры, без которых я был как без рук.
— Вы правы, Николай Герасимович — прокачав ситуацию, подтвердил я — тогда, в конце 40–х, ликвидировали кафедры оперативного искусства в военно — морских вузах — восстановили их, по — моему, только в 1963 году; показательно свирепо расправились с переводчиком книги 'Английская морская пехота' — каперанга, не помню его фамилии, лишили звания, боевых наград и посадили на 15 лет, по смехотворному поводу, обвинив в «восхвалении английской морской пехоты». И вообще теоретики флота очень пострадали — были репрессированы, кроме Алафузова, Белли, Егорьев, Боголепов — это те, кого я помню.
— Все сходится — кивнул Кузнецов — выбили тех, кто выступал за самостоятельную роль флота — готов поспорить, что Алафузову поставили в вину его теорию 'зонального господства'; а каперанг, которого Вы упомянули, по всей видимости, Травиничев — это наш ведущий теоретик морской пехоты — все верно, похерили саму идею сильной морской пехоты, чтобы у флота не было даже мысли о чем‑то более серьезном, чем высадка тактических десантов в рамках поддержки приморского фланга армии.
![Владислав Савин - Днепровский вал [СИ от 09.10.2012]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
