Леонид Смирнов - Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
— Тоже мне пуп земли… Ты ведь сам рассказывал: снайпер из облака расстреливал вас одного за другим, как в тире. Он бы начал с тебя и тут же испарился.
— Значит, он ненавидит всех и-чу, но меня — особенно. — Я почувствовал, что начинаю фантазировать. — Сдаюсь, — развел руками. — Притягиваю за уши. Но эта версия хороша тем, что сужает круг поисков. Поэтому сделай, пожалуйста, вид, будто я тебя убедил.
— Ладно, уговорил, — выдержав многозначительную паузу, смилостивилась Настя.
Она что есть сил помогала мне думать и в конце концов начала переигрывать. Мрачно сдвинула брови, наморщила лоб, напряженно смотрела на меня, временами пожевывая губы. Настя была так уморительно серьезна, что меня смех разобрал. Она пыталась не подать виду, что обиделась, но ничегошеньки у нее не получилось, ведь мы друг для друга — две открытые книги.
Отсмеявшись, — оказывается, я снова мог смеяться! — я поцеловал Настю в висок и тотчас отпустил — работа есть работа.
— Надо перебрать всех мирян и магов, у кого на меня наточен огроменный зуб, и выяснить их судьбу.
— А оборотни?
— Ты думаешь, мстят за убийство сородича? Девятнадцать лет минуло, и все это время от мстительных вервольфов ни слуху ни духу. К тому же я не слышал о магах-оборотнях. Организм вервольфа сам по себе — прекрасное оружие. Природа не любит избыточных технологических решений.
— Сейчас ты начнешь называть имена своих личных врагов, о которых я и слыхом не слыхивала, — с тоской произнесла Настя. — И жить станет еще страшней.
— Тогда пойду-ка я, пожалуй, во двор… — Я даже встал с дивана.
— Ну нет! — воскликнула жена. — Вместе так вместе!.. А ну сядь! — рявкнула она вместо того, чтобы просто потянуть за рукав.
Я покорно плюхнулся обратно.
— Тебе бы ратью командовать, а не беспутным мужиком, — улыбнулся я и начал перечислять: — Итак… Все командиры Корпуса Охраны. Немало их сменилось за три года. И десятки высших жандармских чинов. Хотя вряд ли они избрали бы мишенью лично меня, ведь они ополчились на Гильдию л целом. Во время нападения на штаб они имели огромную власть и вполне могли контролировать даже не одного, а несколько магов. Зато теперь — почти все они не у дел. Однако это ничего не значит…
— Когда целей слишком много, это все равно что ни одной, — глубокомысленно изрекла Настя. Иногда ее мудрость меня ошарашивает.
— Поэтому на время оставим эту версию… Кто еще? Бывший кайенский губернатор Черепанов. Перед штурмом Блямбы я разоружил его охрану, захватил гарнизонные бро-неходы. Но после гибели Лиознова губернатора хватил удар, и Черепанов прикован к постели. Его сменил генерал-губернатор Чепалов, назначенный Сёминым-Ворчаловым. Вице-губернатором стал Артамон Ивлев. Когда я сидел в крепости, они попытались убить разом двух зайцев: избавиться от атакующих Каменск ночнух и от арестованных и-чу. Я поломал их план. Конвой и заградотряд погибли, а нам удалось уйти в тайгу. Но тут не клеится: до истории с ночнухами Чепалов и Ивлев меня знать не знали. Не было у них повода нападать на штаб. А нынче они — никто, опальные сановники, да еще в бегах. Им зуб надо точить на князя, а не на меня. Да и какое они могут иметь отношение к магии? Послать наемных убийц — еще куда ни шло…
Я перевел дух. Настя терпеливо ждала продолжения. Подобрав ноги в теплых шерстяных носках, она сидела в уголке дивана, куталась в старую мамину телогрейку, покрытую разноцветными заплатами и из-за этого похожую на маскарадный костюм. Девочка моя нахохлилась, голубые глазищи смотрели с испугом, так что говорить было страшно и не говорить нельзя. Я с трудом поборол желание обнять ее крепко-прекрепко, подхватить на руки и унести на постель.
— Теперь что касается и-чу. Лидеры Армии Белого Меча — Пушкарский, Дятел и Старцев — были кровно заинтересованы в нашем разгроме. При этом они, конечно, не знали, что и-чу попались на чью-то дьявольскую провокацию: нас разделили и стравили, сделав вдесятеро слабей.
Обе Армии получали дозированную, тщательно подготовленную информацию о происках врага и делали вполне предсказуемые ответные шаги.
Напасть на вражеский штаб — что может быть естественнее? Вожди супротивной Армии, сложив логические силы, были в состоянии устроить тот расстрел из ниоткуда. Но дело в том, что их штаб был уничтожен одновременно с нашим. Пушкарский и Дятел погибли.
Если нас сталкивали лбами и наносили удары по штабам подконтрольные Охранке маги, то я не вижу логики. Почему жандармы не дождались самого благоприятного момента — когда две Армии сцепятся насмерть? Значит, они спешили и не могли больше откладывать свое выступление. Впрочем, Охранка ничего не потеряла — обезглавленные и-чу оказались легкой добычей.
Из верхушки Армии Белого Меча в тот день уцелел только Олег Старцев. Охранка захватила его следующей ночью, и он сгинул в подвалах Центральной тюрьмы. Скажем, его оставили в живых и он до сих пор служит своим тюремщикам, которые ныне сами ушли в подполье. Звучит невероятно. Да и не хватило бы Старцеву сил учинить нынешнюю бойню — после пыток и долгого заточения. Конечно, у Корпуса Охраны полным-полно наших атрибутов, но в неволе птицы не поют…
Есть еще Воевода перцовской рати Андрей Хржанский, с которым я схлестнулся при штурме Блямбы. Тогда он сумел избежать плена — ушел по тоннелю канализации. Сейчас Хржанский, подобно мне, помогает князю. Думаю, искренне. Так что вряд ли он участвовал в нападении. Хотя кто знает?..
Внезапно я понял, что долго могу перечислять имена, все ниже и ниже спускаясь по ступеням иерархической лестницы. При этом подсознательно боюсь назвать одно-единственное имя, гораздо более весомое, чем большинство прозвучавших. Я разозлился на себя и сказал:
— Есть еще один и-чу — Трофим Хабаров, мой двоюродный брат. Его имя здесь не произносят. Трофим был полон амбиций, сунулся в политику, попытался расколоть и-чу и стал опасен для Гильдии. Я сломал его карьеру и отправил служить в Гусинск — на пограничную заставу, в глушь. Потом случилась каменская заварушка. Сама понимаешь, мне было не до него… У Хабарова веская причина для мести, хоть я мог обойтись с ним много суровей. Ведь официально ему не предъявили никакого обвинения, и он сохранил лицо. Но для подобной натуры крушение планов — страшнее смерти.
Я замолк. Достал клетчатый носовой платок и начал старательно протирать уголки глаз. Продолжил, когда Настя заерзала от нетерпения и принялась тихонько пихать мое колено пяткой.
— Вряд ли кто-нибудь из и-чу ненавидел меня сильнее. Да и мои сторонники для него — заклятые враги. Так что все логично…
— По-моему, ты сделал выбор и принял решение, — произнесла жена. — А может, ты уже видел вас обоих? Ты помнишь вашу схватку? — допытывалась она, а я не знал, что ответить. Я окончательно запутался в своих видениях будущего. — Ради Христа, вспомни, что было… то есть будет после похорон и-чу.
Настя теребила меня, будто не понимая, как мне больно вспоминать о небывшем. Я молчал.
— Вы сражались? Ты помнишь, где состоялась битва? — продолжала наседать моя любимая. — Скажи — не мучь меня…
— Я был в подземелье, шел по бесконечному коридору навстречу своей смерти. Но я не боялся, потому что еще слишком рано… А вот что я помню точно: в это самое время наш дом атакуют. — Прикусил язык. Рассказывать дальше было нельзя. — Я не могу отправиться на поиски Трофима.
— Значит, меня, Аньку, Марию Игнатьевну и Веру надо спрятать в надежном месте. Мы дождемся твоего возвращения и…
— Надежных мест не существует, — перебил я и чуток придвинулся к Насте. (Разговор пора было закруглять.) Потом еще чуток и еще. Вот теперь я мог сделать то, что так давно хотел. И она не стала сопротивляться…
Родной брат Трофима — Антон Хабаров погиб, обороняя Блямбу. Никто не наводил о Трофиме справки, не вел с ним переписку. Мне удалось выяснить, что Трофим не доехал до своего нового места службы — сгинул на полпути к Гусинску. И с тех самых пор, уже три с лишним года, не было о нем ни слуху ни духу.
Слава Логосу, у нас в семейном альбоме, спасенном при пожаре в доме Пришвиных, имелась фотография Трофима — в отутюженной форме старшего ловца. Он снимался незадолго до последнего повышения по службе.
Двоюродный брат смотрел на меня с презрительной усмешкой. У него было лицо аристократа и глаза безумца. Он был красив и умен, а потому вынужден отбиваться от женщин — они ведь его ничуть не привлекали.
Трофим с детства очень многое делал мне в пику. В ученические годы он часто провоцировал меня, толкая на поединок, но я всякий раз стискивал зубы и притворялся, что не замечаю издевок. Одно время он пытался выставить меня трусом, а когда не вышло — у меня была совсем иная репутация — приумолк. Потом наши дорожки разошлись. И до последнего мы с ним общались с холодной предупредительностью — будто дипломаты враждебных стран на пороге войны. А вот теперь, похоже, война идет полным ходом — без объявления, де-факто, идет уже четвертый год, а я, лопух, знать об этом не знаю и ведать не ведаю.
