Джим Батчер - Холодные дни
– Гарри, пожалуйста. – Она сглотнула слюну. – Я не могу оставить тебя одного. Тем более, второй раз.
– В этом городе восемь миллионов человек. И если мы не остановим ритуал, люди погибнут.
Выражение лица Кэррин изменилось – боль сменилась шоком, шок ужасом, а ужас – осознанием происходящего. Она издала сдавленный звук и наклонила голову, отвернувшись от меня. И потом направилась к катеру.
Пару секунд я смотрел ей вслед. Потом побежал к «мунстермобилю», потому что непрекращающийся звук рога Дикой Охоты звучал все ближе. Я начал вставлять ключ в замок дверцы и…
И он не входил в скважину.
Я попробовал еще раз. С тем же печальным результатом. В панике я бегал от дверцы к дверце, но каждый из замков отказывался работать. Я уже собирался выбить окно, но сначала посмотрел через него на замок зажигания. Он был забит чем-то похожим на жевательную резинку. «Мунстермобиль» был…
Был выведен из строя. Жвачкой и суперклеем. Этому трюку я научил Тука и его компанию, и они проделывали его со злодеями не раз и не два. И теперь то, что я вытворял с другими, проделали со мной в самый что ни на есть распроклятый неудачный момент.
– Агггргх! – завопил я. – Ненавижу иронию наизнанку!
Гвардия Пицца-Лорда эскортировала нас всю дорогу, но я не сказал им ничего о том, что нужно продолжать нести службу и по прибытии на место. Если учесть расстояние, которое они сегодня покрыли, гвардейцы наверняка попадали без сил в ту же секунду, когда я поставил машину на ручник.
Раскаты грома звучали ближе, моя паника росла, а раненная нога словно горела в огне.
Моя нога!
Мои глаза округлились от ужаса. Красная Шапка действительно убил меня из засады, но я лишь сейчас понял это. Струйка крови, постоянно сочившейся из маленькой ранки, оставляла за мной отчетливый обонятельный и психический след. И отследить меня было – раз плюнуть.
Я мог бы бежать, но я не мог спрятаться.
Гром ревел, и я уже различал группу темных форм, спускавшихся из туч в небе на городские огни Чикаго. Я мог бы бежать, но Охота двигалась со скоростью машин на хайвее. Я даже не был способен хоть как-то оттянуть неизбежное. Призрачные псы ринулись на меня с севера, вдоль береговой линии, а за ними неслась туманная группа темных фигур верхом на лошадях, с луками, стрелами и длинными клинками всевозможных видов.
Обогнать Охоту я не мог. Даже со стероидами Мэб в моем организме.
Но, возможно…
Тут раздался другой рев – на сей раз не грома, а ста сорока лошадей. Сделанных в Америке.
Мотоцикл Кэррин Мёрфи, скользя, остановился в такой близости от меня, что осыпал мои ботинки гравием, и я повернулся, увидев, как она поддает оборотов двигателю.
– Кэррин! Какого черта ты здесь делаешь?
– Прыгай на байк, засранец! – прокричала она, перекрывая очередной вой клаксона. – Заставим их немножко потрудиться!
Она улыбнулась хищной яркой улыбкой, и я почувствовал, что моя физиономия последовала ее примеру.
– Мать их в душу, да! – сказал я и бросился на заднее сидение «Харлея» – а темнота, смерть и огонь смыкались над моим городом.
Глава 41
Я перебросил пояс с патронами через плечо и поспешил подобрать полы моего нового плаща прежде, чем заднее колесо мотоцикла намотает их на себя и лишит меня жизни. Я едва не слетел ко всем чертям, когда Кэррин поддала скорости, но умудрился ухватиться за ее талию рукой, в которой держал «винчестер».
Кэррин повернулась, нахмурившись, выхватила винтовку из моей руки и уложила ее в небольшую подвеску на боку «Харлея», которая оказалась подозрительно подходящей по размеру для небольшого помпового ружья. Я держался за нее свободной рукой, а другой придерживал полы плаща, чтобы не убиться.
– Куда? – прокричала она.
– На юг! Так быстро, как сможешь!
Она топнула ногой по какой-то педали, крутнула запястьем, и «Харлей», который делал примерно пятьдесят миль в час, сиганул вперед так, словно до того стоял на месте.
Я оглянулся через плечо и увидел, что самые близкие участники Охоты начинают понемногу исчезать позади. Думаю, на Дикой Охоте никогда не слышали о «Харлей-Дэвидсоне».
Но она не могла держать ту же скорость – даже на широких улицах Чикаго – в такую холодную дождливую погоду. И людей вокруг было слишком много, что вынуждало ее вышивать узоры в трафике, или притормаживать, чтобы нас не разбрызгал какой-нибудь семейный седан. Возмущенные клаксоны блеяли, когда она перепрыгивала с полосы на полосу, и этот вой вливался в режущую слух какофонию труб Дикой Охоты.
– Как мы? – спросила она.
Я посмотрел назад. Дикая Охота неслась меньше, чем в ста ярдах – а ведь им не приходилось сражаться с трафиком. Эти придурки гнали в пятидесяти футах над гребаной землей, в темноте и дожде, невидимые для подавляющего большинства людей, едущих по своим делам.
– Они ловчат! Давай быстрее! Направляйся к Бушу![80]
Кэррин повернула голову, чтобы видеть меня хотя бы краем глаза.
– План есть?
– Не слишком хороший план! – прокричал я. – Но мне нужно открытое пространство для работы, подальше от людей!
– В Чикаго? – прокричала она. Потом ее глаза округлились. – В индустриальный?
– Давай! – заорал я. Кэррин пролетела на красный, едва избежав столкновения с машиной, поворачивавшей налево, и продолжала свой бешеный заезд по Лейк-Шор-драйв.
Чикаго – город поразительных потребностей. Потребность в военном присутствии помогла строительству фортов ранней Колониальной эры, которые в свою очередь обеспечивали безопасность белых поселенцев, торговцев и миссионеров. Они строили дома, церкви, предприятия, которые со временем выросли в городок, а затем и город. Расположение Чикаго на скрещении дорог зарождающейся американской нации означало, что сюда прибывало все больше и больше людей, которые строили больше домов, деловых зданий и в конце концов создали тяжелую промышленность.
К концу девятнадцатого века Чикаго был неудержимо растущим индустриальным городом – а его сталеплавильные заводы были почти легендарными. «Ю-эс стил», «Янстоун стил», «Висконсин стил», «Репаблик стил» – все они процветали, расширялись и росли на берегах озера Мичиган, до самого Калумет-сити. Прибрежная полоса всего этого района была словно создана для размещения сталеплавилен, и большая часть стали, которая работала на союзников во время двух Мировых войн, производилась на этой относительно небольшой части города.
Но все рано или поздно увядает. Американская сталелитейная промышленность начала давать сбои и чахнуть, и к концу двадцатого века все, что осталось от эпицентра производства стали – длинная полоса индустриальной пустоши и рассыпающиеся здания на берегу озера Мичиган. Десятилетием позже город начал пытаться очистить район, снося большинство зданий и заводских структур, но там и здесь оставались каменные и бетонные руины, словно кости огромного зверя, чей труп дочиста обклевали стервятники. И, хотя город вокруг рос и расцветал, там ничего особого больше не выросло – разве что сорняки и цены на землю.
Эту часть побережья планировалось реконструировать, но у градоначальников пока не доходили руки, и сейчас она представляла собой разрушенную пустошь – плоская, темная, пустая и заброшенная полоса земли, там и сям помеченная торчащими останками былого величия. Там негде было укрыться от дождя или холода, а в такую поганую ночь, как эта, там вряд ли кто-нибудь стал бы шляться.
И все, что нам было нужно, успеть добраться туда.
Мы проскочили мимо музея науки и техники, оставив его справа, затем молнией пролетели по мосту над яхт-клубом на Пятьдесят Девятой улице, выйдя на секцию дороги, между которой и ближайшими зданиями было приличное расстояние, и где практически отсутствовало пешее движение – тем более в этот холодный осенний вечер.
И так яро, словно они ждали открытого пространства и отсутствия любопытных глаз, Дикая Охота рухнула на нас подобно соколу, пикирующему на кролика.
Но они атаковали не кролика. Они атаковали кволика. Вазбойника-кволика[81]. Вазбойника-кволика с «винчестером».
Нечто, выглядевшее как огромная поджарая гончая из дыма и пепла, с горящими углями вместо глаз, приземлилось сзади «харлея» и рвануло в бег, быстро сокращая расстояние между нами. Гончая сделала бросок, черные челюсти раскрылись, чтобы сомкнуться на заднем колесе мотоцикла – таким же движением, каким она, должно быть, впивалась в сухожилие убегавшего оленя. Бездумная животная паника бушевала в моей голове, но я удержал ее на расстоянии от центра мышления, заставив себя сосредоточиться, думать, действовать.
Я увидел, как Кэррин бросила взгляд в зеркальце заднего вида, когда псина оказалась совсем близко, и почувствовал, как тело Мёрфи напряглось, когда она приготовилась уйти влево. Я собрал всю свою волю, но пока не высвобождал ее, а когда адская гончая была уже в паре дюймов от колеса, Кэррин наклонилась и бросила «харлей» влево. Челюсти гончей клацнули, ухватив порцию выхлопных газов, а я выпустил свою волю через ладонь вытянутой правой руки, проревев:
