Джим Батчер - Холодные дни
– Конечно, не страха, – сказала Кэррин.
– Слушай, – сказал я, – у нас нет времени на…
– Мой папа частенько так говорил, – сказала Кэррин. – «Мы сделаем это потом». Тоже был слишком занят. А потом взял и умер.
– Я не собираюсь заниматься этим сейчас.
Кэррин кинула.
– Конечно. Не сейчас. Потом.
– Боже, – сказал я.
Кэррин посмотрела вниз, на пол, улыбнулась и снова подняла глаза на меня.
– Никогда не любила проходить психотерапию. Приходилось пару раз. После того, как застрелила Дентона.
– И что? – спросил я.
– Некоторые вещи нельзя просто держать внутри, – сказала она. – Не тогда, когда… – Она развела руками. – Гарри, ты сейчас испытываешь серьезное давление. И когда что-то может… превратить тебя в нечто другое… Я не виню тебя за твой страх.
– Мне приходится держать своего Зимнего Рыцаря под контролем, – сказал я.
– Зимний Рыцарь, Мэб, что угодно, – возразила она, словно это были повседневные проблемы обычного человека. – С магией ты справляешься прекрасно. Я же говорю о реальных вещах. Я говорю о Мэгги.
– О, – сказал я.
– Я прикинула, что Томасу понадобится по меньшей мере десять минут, чтобы заправить катер, – сказала она. – Ушел он пять минут назад. Что дает тебе целых пять минут, когда нет ни города, терпящего бедствия, ни злобных королев, ни монстров… Нет никого, кого требовалось бы немедленно защитить, нет учениц, за которыми нужен глаз да глаз.
Я тупо уставился на нее и вдруг почувствовал, как обвисли плечи. Я слишком долго не спал. Мне хотелось найти где-нибудь удобную кровать и накрыться с головой одеялом.
– Я не… Чего ты ищешь – здесь? Чего ожидаешь от меня?
Она подошла на шаг ближе и взяла меня за руку.
– Поговори со мной. Почему ты не хочешь увидеться с Мэгги?
Я склонил голову и позволил пальцам полностью расслабиться.
– Не могу. Я просто не могу.
– Почему не можешь?
Я попытался заговорить, но слов не было, – и помотал головой.
Кэррин подошла еще на шаг и взяла меня за вторую руку.
– Я же здесь, – сказала она.
– А что, если… – прошептал я. – Что, если… она помнит?
– Помнит что?
– Она была там, – сказал я. – Она была там, когда я перерезал горло ее матери. Я не знаю, находилась ли малышка в сознании, видела ли… но что, если видела? Я прокручивал эту сцену в воображении тысячи раз, как она, увидев меня, начинает кричать или плакать… – Я пожал плечами. – Это было бы… тяжело.
– А знаешь, что еще тяжелее? – тихо спросила Кэррин.
– Что.
– Не знать. – Она мягко встряхнула мои руки. – Оставить дыру в жизни этой девчушки. Она твоя дочь, Гарри. Ты единственный отец, который у нее будет.
– Да, но если я вот так вдруг появлюсь, и она вспомнит меня, я уже ей не отец. Я ее отец, который одновременно и чудовищный злодей. Я Дарт Дрезден.
– Она поймет, – сказала Мёрфи. – Со временем. Если ты как следует попытаешься.
– Ты не понимаешь, – сказал я. – Я не могу… не могу сделать что-то, что может причинить ей боль. Я просто не в состоянии. Я почти не знаю эту малышку, но она моя. И я предпочту перебить себе обе коленные чашечки чугунной сковородой, чем причинить ей хотя бы на унцию боли.
– Боль проходит, – возразила Кэррин. – Если ты думаешь об этом…
– Ты никак не поймешь, – я почти рычал, – Она – родная кровь. Моя родная кровь. Думать или не думать – здесь ни при чем. Она моя малышка. Я физически не смогу увидеть, как ей снова будет больно…
Внезапно я умолк с открытым ртом.
Адские колокола, как же я не понял того, что пытались сказать мне Матери?
Я не мог вынести зрелища боли своего ребенка.
И, может быть, в этом я был не одинок.
– Звезды и камни[77], – выдохнул я. – Так вот что здесь происходит…
Кэррин заморгала:
– Извини, не поняла.
Я продолжал думать о своем, следуя твердой логике.
– Вот почему Мэб послала меня убить Мэйв! Она не отличается от Титании. Она знает, что это нужно сделать, но…
– Но что? – спросила Кэррин.
– Мэйв по-прежнему ее малышка, – сказал я тихо. – Мэб не человек, но крохи человечности есть во всех Сидхе. Мать-Зима сказала, что Мэб романтична. Я думаю, именно поэтому. Мать-Лето почти без перерыва болтала о том, как люди повлияли на Сидхе. Вот в чем узел проблемы!
– Я не понимаю, – сказала Кэррин.
– Мэб любит свою дочь, – сказал я просто. – Она не убьет Мэйв, потому что любит ее. – Я издал короткий горький смешок. – И здесь возникает симметрия, а от симметрии фэйри просто без ума. Я убил последнюю Летнюю Леди. И тут уж сам Бог велел, чтобы та же карта выпала Зимней Леди.
Мой мозг работал с той же скоростью, с какой слова вылетали изо рта, и я остановился, чтобы как следует поковыряться в логике этой теории, которую мои инстинкты – или, возможно, мое сердце – считали очевидной и истинной. Если Мэб не нацелилась на разрушение мира, если она не сделалась одержимой врагом, значит, кто-то еще лгал мне. Кто-то, кто не должен был быть способным лгать.
– Ладно, – сказала Кэррин. – Если не Мэб, тогда кто же пытается осуществить эту апокалиптическую ритуальную магию?
Я продолжал гнуть линию логики и вдруг почувствовал внезапный холод.
– О! О Боже. Все это время, – я повернулся и посмотрел на дверь. – Иные. В конечном итоге, все сводится к Иным. Нам нужно ехать. Прямо сейчас.
– Гарри, – сказала Кэррин.
Я повернулся к ней.
– Почему бы тебе не объяснить?… – Она нахмурилась. – Ты не доверяешь мне. И просто держишь меня рядом, как и остальных.
Я снова посмотрел на дверь: – Не принимай на свой счет. Сейчас я сам себе не доверяю.
Она покачала головой.
– И это благодарность, которой я дождалась.
– Это Хэллоуин, – возразил я. – Это ночь, когда каждый выглядит не тем, кто он на самом деле. – Я повернулся к двери. – Но я собираюсь начать срывать маски. И мы оба узнаем, кто есть кто. Пошли!
Глава 40
Когда мы вышли наружу, я перемолвился словцом с Туком, и, к тому моменту, когда «мунстермобиль» выкатился на площадку, вокруг нас собралось кольцо крошечных почти невидимых бойцов эскорта, двигавшихся с нами и озадаченных тем, чтобы устранить любых малых вражеских наблюдателей, которых наши противники могли отправить для слежки за нами. Я, конечно, не ожидал, что мы ускользнем от наблюдения вражеского Малого Народца, но любая мелочь, которую я мог укрыть от вражеского взора, могла дать нам решающее преимущество.
Кэррин повторно содрогнулась от кричащей окраски автомобиля, закатила глаза и наотрез отказалась от моего предложения подвезти ее. Она катила за нами на своем «Харлее». Молли ехала на пассажирском сидении со своим рюкзачком на коленях. Молли всей душой убеждена, что можно формировать будущее, если везешь все, что может понадобиться, в рюкзачке. Сегодня он выглядел особенно пухлым.
Я вел машину, а жжение в голени усиливалось всякий раз, когда я давил на тормоз или педаль сцепления, причем постепенно оно становилось нестерпимее, растекаясь болью под всеми слоями бинта, которым обмотал рану Баттерс. Вся нога ниже колена тоже зудела и покалывала, но по крайней мере кровь не просачивалась сквозь бинты.
Чем был этот чертов дротик? Зачем было швырять его в меня? Разве что Красная Шапка надеялся, что эта штука меня убьет.
– Кгм, – сказала Молли, когда я загонял Кэдди на паркинг марины. – У меня для тебя кое-что есть.
– Да? – спросил я.
– Утром я их хорошенько поторопила, и мы получили посылку сегодня днем. Короче, ты понял. Пока я пользовалась карточкой Томаса.
Я моргнул.
– Ты растрачивала фонды Белой Коллегии, чтобы сделать мне подарок?
– Я предпочитаю думать об этом не как о растрате, а как о добровольном пожертвовании, – сказала она.
– Осторожнее, – предупредил я. – Тебе не стоит схлестываться с Ларой и ее командой. Даже занимать у них деньги – не самый умный ход.
– Я же их не занимала, босс. Я их украла. Если они не были достаточно внимательны, чтобы меня остановить, это не моя проблема. Им нужно быть поосторожнее с теми, кому они раздают свои кредитки. Да и не обеднеют они.
– Юное поколение, которому все по фигу, разрази меня гром, – сказал я. – Хорошо сработано. – Я нашел место, достаточно большое для «мунстермобиля» и припарковался, потом поставил машину на ручной тормоз и заглушил двигатель: – Так что это?
Молли выбралась из машины. – Выходи, увидишь сам.
Я стал выбираться из автомобиля, но она нетерпеливо обежала Кэдди вокруг, чтобы уже поджидать меня там, и стала рыться в своем рюкзачке. Я захлопнул дверцу за собой, и она презентовала мне обернутый в бумагу пакет, перевязанный бечевкой.
Я открыл его, разорвав бумагу и бечеву, и из пакета, разворачиваясь, вылез какой-то длинный кожаный предмет одежды.
– Дан-на-нэ-нэ-на! – пропела Молли на мотив вступительного соло из «Bad to the Bone».
